— Я вам все расскажу. Все! Если это поможет… если есть хоть какая-то надежда!… В милиции я уже рассказывала, но они даже ничего не записали! Это началось месяца два назад, в середине марта…

ПРОСТО ТАТЬЯНА

К тому, что муж время от времени допоздна засиживается в гостиной у телевизора, включая купленный по случаю подержанный видеоплейер и гоняя на нем свои бесконечные кассеты с мордобоями, — к этому Татьяна давно привыкла. Подобных кассет в доме скопилось уже порядочно, и Татьяна относилась к ним как к бессмысленной, но неизбежной части интерьера, с которой время от времени надо вытирать пыль.

Впрочем, Вовка не оставлял попыток завлечь жену в лоно рукомесла:

— Таня, ну глянь! Нет, ты глянь — ну красиво же! Смотри: он его… а тот ушел в сторону и… ну куда же ты?!

Татьяна вскользь бросала взгляд на экран, но крепыши в кимоно ее не вдохновляли, и она спешила ретироваться из комнаты.

Собственно, Вовка все равно тут же забывал о ней, уткнувшись носом в экран.

Сын, Саша-Санька-Шурик, как ни странно, к отцовским кассетам тоже особого интереса не проявлял. На тренировки вместе с отцом ходил, по утрам шумно дышал и дергался, доводя до инфаркта кошку Франьку, а к фильмам оставался равнодушен. Да и сами тренировки в последнее время забросил: на носу выпускные в школе, а там — в институт поступать. Занятия, репетиторы — головы поднять некогда!

Сам заявил, открытым текстом: «Вот поступлю, время появится — опять заниматься пойду. А пока — учиться, учиться и еще раз учиться, как написал ваш вождь, расписывая американский „Паркер“!»

Пошутил, значит.

Итак, жизнь шла своим чередом: сын готовился к выпускным и одновременно

— вступительным экзаменам, муж ходил на очередную работу (устроился наконец в какой-то более или менее приличный лицей — по крайней мере, деньги там платили вовремя); вечерами Вовка посещал тренировки или дома запоем смотрел кассеты, запас которых неуклонно рос, — жаль лишь, что времени этим самым кассетам он уделял все больше и больше. Нет чтоб жене или сыну! А то ведь даже не на тренировки убегает — чушь всякую по ящику часами смотрит! И это взрослый человек, пятый десяток разменял!…

Пару раз Татьяна замечала, что муж, надев кимоно, что-то отрабатывает перед экраном. Раньше такого за ним не водилось: рукомашество и дрыгоножество — отдельно, просмотр — отдельно. Но все лучше, чем просто в экран пялиться! Вот если б еще не засиживался за полночь…

Или теперь уже не «засиживался», а «запрыгивался»? «задрыгивался»?…

Тогда— то и прозвенел первый звонок.

До Татьяны, замотанной делами и семейным бытом, не сразу дошло: вот уже без малого две недели муж, что называется, сачкует исполнение супружеского долга! То на усталость сошлется, то вообще ложится в постель, когда она, Татьяна, давно уже третий сон видит… А ведь раньше впору было перед подругами хвастаться: мой-то, мой-то!., ну, не тот, что в юные годы, но все-таки — орел!

Грех жаловаться!

И, словно почувствовав молчаливое удивление жены, Вовка в ближайший вечер, виновато глядя мимо законной супруги, заявил, что некоторое время будет спать в гостиной.

На диванчике.

Тут уж мужу был учинен допрос с пристрастием: что, мол, жену на видео променял? Или домахался ногами-то, отдавил причинное место?

Или другую себе нашел, помоложе?!

Заметим со всей честностью: последнее предположение вслух произнесено не было. Так, повисло в воздухе ощутимой тенью. Но именно оно и обосновалось наиболее прочно, проросло сорным семенем в глубине Татьяниной души, которая отныне была не на месте. Вовка, правда, пытался втолковать супруге что-то насчет новой системы тренировок, при которой, мол, нужно три месяца воздерживаться от «ну, ты понимаешь…», — потому как иначе не будет завершен цикл преобразований внутренней энергии. Зато потом, когда этот самый цикл успешно завершится и встанет ребром… то есть даже не ребром, а просто встанет, да еще как, Великим Змеем Кундалини!…

Весь этот бред Татьяна попросту пропустила мимо ушей. С мужем она теперь держалась холоднее обычного (хотя завтраки-обеды готовила по-прежнему и одежду стирала вовремя), — зато присматривалась к супругу очень даже внимательно.

И сразу же не замедлили обнаружиться и другие странности, кроме манкирования супружеским ложем и ночных видеосеансов с народными танцами по ковру. Кстати, вначале Татьяна заподозрила было: Вовка, почуяв седину в бороду, смотрит по ночам никакие не учебные фильмы, а самую что ни на есть банальную порнуху. Однако пара разведвылазок опровергла это предположение на корню: вместо голых баб на экране честно мелькал очередной мужик-мордобоец, а муж старательно выплясывал босиком, подражая мужику.

Полное отсутствие криминала.

Зато выяснилось, что Вовка внезапно перестал здороваться со знакомыми за руку и обзавелся шляпой, которой сроду не носил. Муж всегда гордился своей закалкой, чуть ли не круглый год ходил с непокрытой головой, лишь в самые лютые морозы позволяя себе натянуть на уши кургузый «петушок», — и действительно простуживался редко. Теперь же при любом удобном и неудобном случае он нахлобучивал на голову свежекупленную шляпу серого фетра — и при встречах подчеркнуто-вежливым жестом приподнимал ее над лысиной. У Татьяны создалось впечатление, что шляпа и была приобретена с единственной целью — легализовать отсутствие рукопожатий.

Это было по меньшей мере странно. Как и тот факт, что Вовка вообще начал избегать прикосновений, держась от людей на некотором расстоянии. При этом чуть ли не в первую очередь — от нее, Татьяны, и их сына Саши-Саньки-Шурика!

Вблизи замаячил призрак паранойи, и Монахова забеспокоилась всерьез. У Вовки и раньше бывали заскоки: то к экстрасенсам зачастил, у всех на улице ауры высматривал, бабушек-соседок до слез доводил — боялись, сердешные, сглазит внучат-то, ирод лысый! Еще, бывало, «энергетические сгустки» с утра до вечера в руках вертел; или усядется, как шутила Татьяна, «кактусом в лотос» — и пялится час в стенку: медитирует.

Потом, правда, бросал — надоедало.

Одно время на курсы народных целителей записался. Деньжищ на это извел

— уму непостижимо! За сертификат дай, за диплом дай, за брошюрку «Моча — нектар здоровья», за красивые глаза Марь-Иванны, сибирской белой ведьмы… После двух недель занятий все порывался кого-нибудь исцелить: головную боль снять, порез заживить. Татьяна один раз поддалась на уговоры — ох, закаялась: голова после мужниного сеанса двое суток раскалывалась, никакой пенталгин не помогал.

Потом настал черед астрологов, магов всех цветов радуги, даосов из богодуховского храма-самостроя…

Самым безвредным из увлечений мужа Татьяна всегда считала карате. Как ни странно, синяки на тренировках муж получал крайне редко, серьезных травм у него вообще никогда не было, а для здоровья подышать да руками-ногами помахать — оно всегда полезно, особенно в его возрасте. Все лучше, чем «целительствовать» или водку пить!

А вот поди ж ты — и здесь не все слава Богу оказалось!

«Может, все-таки — любовница?» — шептал в глубине души лохматый бес сомнения.

Требовалась тщательная, всесторонне подготовленная проверка.

На «все про все» ушло дней десять. У Татьяны были свои методы: подруги, жены друзей, сослуживицы, соседки — эти на три аршина в землю видят, от них не утаишь! Оно, конечно, из-за прогулок на сторону никто не перестает с людьми за руку здороваться, но бдительность, бдительность и еще раз бдительность…

Вычислила!

Вовку неоднократно видели с какой-то долговязой девицей, явно чуть ли не вдвое моложе гулящего красавца. На троллейбусной остановке видели, в парке, а однажды — и на прогулке в районе новостроек. Правда, в объятиях и поцелуях сладкая парочка замечена не была — но мнения свидетелей сходились к одному: «Не станут же они прямо на людях!»

Открыто заявить мужу о рассекречивании его «цикла тренировок» и блудливых устремлений Татьяна поначалу не решалась, вся извелась, ночами не спала, думала — и тут…

В среду их отпустили с работы раньше обычного — нагрянула столичная инспекция. Открыв ключом дверь, Татьяна вошла в прихожую, и в глаза сразу бросился незнакомый бежевый плащ, нагло оккупировавший ближайший к двери крючок вешалки. Под плащом обнаружились женские сапоги на высоком каблуке.

«Попались, голубчики!» — обреченно и зло думала Татьяна, пинком распахивая дверь гостиной, откуда, со стороны диванчика, слышалось увлеченное ритмичное сопение.

Распахнула.

И молча застыла на пороге.

Девица — именно такая, как ей и описывали, — наличествовала. И муж наличествовал. И еще — включенный телевизор с работающим видеоплейером.

Вовка с гостьей, оба в белых кимоно, со старательным пыхтением плясали дальневосточную «камаринскую», прикипев глазами к голубому экрану. Кажется, именно эту кассету блудный муж и крутил в последнее время особенно часто. Впрочем, в последнем Татьяна не была уверена, ибо все «великие мастера» с Вовкиных кассет были для нее на одно лицо.

Ее заметили не сразу.

А когда заметили — обрадовались.

— Тань, познакомься — это Ольга. Моя, так сказать, коллега. Ольга, это моя жена Татьяна.

— Очень приятно, — скромно потупилась девица, и Татьяна почувствовала, как с души сваливается тяжесть и отпускает сердце.

Ее муж был полным, наиполнейшим дубом, несокрушимой семейной твердыней! А она-то, дура, ест себя поедом, подозревает невесть что…

— Тань, мы тут сейчас закончим… Ты пока чайник поставь, ладно? Вместе чаю попьем… с вареньем.

От радости она достала предпоследнюю банку кизилового.

После этого случая неделя прошла сплошным праздником. Подумаешь, у мужа очередной заскок! В первый раз, что ли? Вот закончит скоро любимец и красавец свой «цикл» (чуть больше месяца осталось, сам говорил!), перебесится — и все войдет в норму. А значит, и насчет этой скаковой Ольги можно не беспокоиться: любовью здесь и не пахнет, у девицы просто-напросто те же шарики за те же ролики заехали.

Интересно, кстати: ей тоже три месяца воздерживаться надо?!

При ее— то внешности -раз плюнуть…

А потом, когда отшумели майские праздники, расцвели и увяли в ночном небе разноцветные астры фейерверка, — у Вовки объявился новый знакомый. Молодой, интеллигентный, вежливый, всегда в костюме, при галстуке. Вот только, услышав обрывок разговора мужа с этим новым знакомым (Константин Георгиевич, кажется?), Татьяна была, мягко говоря, удивлена. Этот приличный молодой человек вел речь… вы будете смеяться, но говорили о карате! И в разговоре то и дело мелькало слово «турнир»!

К счастью, на сей раз Вовка секретов разводить не стал.

— Выступить меня приглашают! — прямо-таки сияя от гордости, заявил он однажды. — С иностранцами, между прочим!…

— А не зашибут тебя там? — Смешно было видеть отчаянную, просто-таки детскую радость на лице сорокадвухлетнего мужчины, отца семейства и прочее. Татьяна поначалу решила не портить мужу настроение, но беспокойство оказалось сильнее.

Однако оказалось: испортить настроение мужу не так-то просто. Он в радостном возбуждении мерил по диагонали гостиную, время от времени резко останавливаясь и пиная ногой воображаемого противника, по всей видимости — иностранца.

Недавно купленное кресло (мягкий уголок по частям распродавали) испуганно жалось в угол, дрожа подлокотниками.

— Ну, это мы еще посмотрим, кто кого зашибет! Зря, что ли, столько работал! Эх, Танюша, нам ли жить в печали?!

— Сколько стоит оргвзнос? — осторожно поинтересовалась Татьяна.

Муж счастливо рассмеялся.

— Много! Много стоит! Только теперь не я платить буду — теперь МНЕ платить будут! — И он демонстративно извлек из кармана две новенькие хрустящие купюры с портретом заокеанского президента. — Это за участие; а если выиграю…

Он не закончил, но и без того было понятно: если выиграет, то деньжищ загребет — ни в сказке сказать, ни пером описать, ни лопатой перекидать!

«Чем бы дитя ни тешилось…» — мелькнуло в голове Татьяны. В выигрыш и большие кучи денег верилось мало, но выданные доллары убедили ее в том, что и муж, и Константин Георгиевич вполне серьезны в своих намерениях.

— Ну вот, а говорила: одни убытки от твоих дуростей, одни убытки! — Вовку несло, он просто не мог остановиться. — Если хорошо выступлю, мне постоянный контракт обещали. Свою группу наберу, инструктором стану! За полгода все окупится!

Татьяна спорить не стала. Пусть его. Окупится не окупится — там видно будет.

Константин Георгиевич заходил еще дважды, неизменно вручая Татьяне цветы и любезно раскланиваясь; и наконец Володя объявил: завтра — турнир!

Он прямо весь дрожал от возбуждения, однако пойти посмотреть не предложил: то ли знал отношение жены к своему хобби, то ли стеснялся, то ли еще чего. Да и не все ли равно? У Татьяны завтра — дежурство, у сына — занятия, весь день забит напрочь.

Так и так не вырвались бы.

Когда Татьяна вернулась с дежурства, муж уже был дома. Угрюмо мерил шагами комнату, глядел в пол. Пинать иностранцев не пытался. Да и кресло в углу бесстрашно выпятилось велюром обивки: что, достал?!

Ояма хренов…

— Ну как выступил, Вовка?

— Нормально… устал, вот и все…

Видя, что муж не в духе, Татьяна не стала приставать с расспросами. А на следующий день Вовка ворвался в дом другим человеком: сияющий, с огромным букетом тюльпанов в руках; в сумке — шампанское, конфеты и еще всяко-разно…

В общем, был чудесный вечер при свечах. Вовка выпил чуть больше обычного, непрерывно шутил, рассказывал анекдоты — вот только иногда Татьяне чудилось, что веселье это натужное, вымученное, что муж заливает вином червя, который точит его душу изнутри, не давая просто радоваться жизни, удаче, победе, о которой он так мечтал. Ведь выиграл же, действительно выиграл! И диплом с радужной голограммой внизу принес, и денег, как обещано,

— сумма впрямь оказалась весьма и весьма приличной! Правда, Вовка вскользь обмолвился, что после вчерашней встречи следующий соперник отказался от боя с ним — но, в конце концов, какое это имело значение?!

— Сбылась мечта идиота! — еще с порога процитировал он Ильфа с Петровым.

Потом праздник закончился, начались обычные будни. Вовка как-то сразу увял, осунулся, но Татьяна списала это на переутомление — небось победы даром не даются! Она уже начала прикидывать, на что лучше пустить призовые деньги: муж сам вручил ей большую часть суммы, сказав: «Распоряжайся!»

Однажды Вовка вернулся домой крайне нервный, явно не в себе — она даже не решилась спросить его, что случилось, — и первым делом сунулся в гостиную, к своему любимому плейеру с кассетами.

И через мгновение раздалось разъяренное рычание:

— Что ж ты, подлец, делаешь?! Ты что стираешь?! Мою кассету?!

— Сдурел, отец? Какая — твоя? Я фильм пишу…

— Да я тебе, сопляку…

Татьяна влетела в комнату и застала безобразную сцену: красный от гнева, как помидор, Вовка остервенело тряс родного сына за плечи, словно душу из парня хотел вытрясти!

В щели остановленного видика наполовину торчала кассета…

— Вовка! Прекрати сейчас же!

Муж на миг застыл, потом поспешно, даже слегка испуганно отпустил сына.