Бородач вырвал руку, ткнул ножом в грудь Ойглы и очень удивился, промахнувшись. Ткнул еще раз. И еще. Сопящие, неловкие люди пинали странно скользкого мальчишку – причем сам избиваемый до того горожанин усердствовал более остальных, – а Брайан машинально пританцовывал, не глядя ни на кого конкретно, и руки его уже нашаривали у пояса отобранный серп, не нашли и стали сжиматься в кулаки…

– Извините его, господа, – прозвучал над ухом Сигурда тихий знакомый голос.

И все остановилось.

Наставник Фарамарз поклонился собравшимся, еще раз извинился, взял нахохлившегося Ойглу за плечо и повел прочь. Сигурд стряхнул со своей спины липкие горячие пальцы давешней торговки и потащился следом. Толпа перешептывалась, провожая их взглядами, и женщины помоложе подмигивали друг другу, причмокивая губами.

…Уже за городом Ойгла наконец заговорил.

– За что они, учитель?

Злые слезы душили юношу.

– За что? – Фарамарз помолчал. – За что пума ненавидит кугуара больше иных зверей? За то, что они похожи, – но разные. Какую пряжку ты носил на Первом Уровне, салар Ойгла?

– Золотую, учитель.

– А сейчас, на Втором?

– Серебряную, учитель.

– Правильно… А Третий уровень носит бронзу. А я – наставник, Седьмой уровень, – ношу железную пряжку. Золотой век давно кончился, салары. Или даже и не начинался. И серебряный. Боги навсегда ушли в Пенаты Вечных, и лишь старейшины саларов – Сыны Богов – знают дорогу туда. Возможно и я вскоре узнаю… Железный век, мальчики, железный, ржавый… И если мы – Скользящие в сумерках, синяя сталь века, Девятикратные – не закроем своими жизнями людей Калорры, то они уйдут раньше назначенного срока. Уйдут раз и навсегда. И не все равно тогда – хороши они были или плохи? Наш ствол, наш корень по материнской линии…

– Ну и что? – недоуменно спросил Сигурд. – Я уже два раза уходил. Болел в детстве… потом пардус рвал… И каждый раз возвращался.

– Верно, – сказал наставник Фарамарз, грустно улыбаясь, – ты уходил два раза. Брайан – три. А я – шесть. Так что простим людей Калорры – уходящих один раз. Не нам, Девятикратным, судить их…

Сигурд кивнул. Он уже простил людей. Только вот почему бородач назвал их – потомков богов – бесовским отродьем?! Разве их предки – бесы?…

Бесы… Бессмертные боги? Безумные боги? Бессмысленные? Бесполезные? Какие?…

2

…Он гнал ее уже больше двух часов. Она допустила ошибку. Всего одну, но непростительную. В полной уверенности, что падающее дерево непременно раздавит человека, она выглянула из-за веток, и человек встретился взглядом с ликующими глазами лани.

А дерево рухнуло напрасно.

Перевертыш. Не та тварь, не та повадка, но глаза – те. И он прыгнул вслед за убегающим зверем. Больше не было леса и Сигурда Ярроу.

Были сумерки и Скользящий в сумерках.

Его время. Его дело.

Нужное состояние пришло само собой. Когда ты просачиваешься сквозь время и пространство, сквозь лопающиеся лианы и тонкие стволы бамбука, а лес обнимает тебя, и корни послушно ложатся под ноги, и хлещущие ветки стряхивают на разгоряченное лицо вечернюю росу… Когда перестаешь видеть, перестаешь слышать, понимать и оценивать, но начинаешь – ощущать и чувствовать. Чувствовать направление гона, его азарт и ритм, ощущать панику ослепшей жертвы, безошибочно выбирая дорогу, – именно туда, куда надо тебе и не надо ей. Срезая углы, не давая опомниться, тенью скользя в застывших сумерках…

Он гнал ее уже больше двух часов. И лань стала задыхаться.

Зу с самого начала взял гораздо левее, и Сигурд не знал, где сейчас находится удав, но и не очень-то задумывался над этим. Он успел лишь прикрепить к ошейнику змеи свинцовую каплю наголовника: с таким украшением Зу в броске пробивал двойную кирпичную кладку, – так что ловчий удав вполне способен был сам о себе позаботиться. Лишь бы он не достал Перевертыша раньше Ярроу… Выучка выучкой, а слабость крупных змей к детенышам копытных…

Сигурд остановился шагах в десяти от обрыва и внимательно посмотрел на девушку, стоящую у края. Одежды на ней не было, но она держалась с естественностью, заменявшей цивилизованность.

Во всяком случае, цивилизованность в представлении людей Калорры. И саларов.

Девушка тяжело дышала, захлебываясь сиреневым воздухом и успокаивая его прохладой воспаленные легкие; руки ее тряслись. Бегство растопило ледышки темных глаз, и теперь в них метался страх, ненависть, ожидание… и что-то еще, незнакомое, мешавшее салару сразу нанести удар.

Он сбросил вьюк на землю и ослабил защелку ножен. Не отрываясь от хрупкой фигурки над обрывом. Потом сел, скрестив ноги, снял меч и положил его перед собой.

Она не двигалась. Скользящий в сумерках молчал, полуприкрыв глаза, но девушка-лань прекрасно понимала всю обманчивость его неподвижности.

Она не знала, что Сигурд Ярроу, салар Пятого уровня, охотник за Перевертышами, – он еще ни разу не убивал оборотней просто так. Безнаказанно.

Только в бою. Ярость за ярость.

Но ярость за слабость?…

Девушка не выдержала первой.

– Я – Оркнейская лань.

Сигурд молчал.

– Назови свое имя, Серый Убийца, Бич Судьбы!… Я хочу знать его, прежде чем забыть все…

«Я не убийца», – хотел сказать Сигурд, но сдержался. Ответил только:

– Я не хочу носить на своем имени твое предсмертное проклятие…

Оркнейская лань отошла от обрыва. Но всего на один шаг.

– Этот лес не знал войны, Девятикратный. В здешних местах нет людских поселений, и охотничьи угодья моих братьев лежат гораздо ниже предгорий Муаз-Тай… Люди, которых ты защищаешь, далеко. Может быть, твой меч освободит мою дорогу?…

Она говорила легко и быстро, с едва уловимым акцентом. Сигурд смотрел на девушку, и в глазах его была насмешка и тень от падающего дерева.

Она сделала еще шаг.

– Почему именно ты? – спросил Ярроу. И она поняла смысл вопроса.

– Я – урод. Я – карлик. Твоей головой я купила бы имя и гордость.

«Карлик, – подумал Ярроу, – слишком маленький зверь внутри человека. Ущербная половина Перевертыша. Я не знал, что так бывает…»

Она подошла совсем близко.

– У тебя много жизней, салар. Я хотела взять одну. Я думала, что…

Она присела перед ним на корточки и положила руки ему на плечи. И наступила на меч. Совсем незаметно.

Оружие. Брат Скользящего в сумерках.

…Сигурд отшвырнул девушку и вскочил на ноги. В то же мгновение лес выплюнул двух рычащих пум, и грязно-желтые кошки взвились в воздух.

Время остановилось. Скользящий в сумерках плыл в его густом, вязком потоке, всем телом вписываясь в кривизну выхваченного меча, и первый Перевертыш боком налетел на мерцающее колесо с ободом из синей стали, захлебнулся рыком и обрушился в кусты, сминая ветки, заливая их дорогим пурпуром…

Второй изогнулся в прыжке, уходя от повторного взмаха, и тогда из кроны старого ясеня в зверя ударила шипящая молния.

Ударила, смяла и вздувшейся петлей охватила туловище пумы, бьющейся в смертной агонии. Гордость «гибких копий», дождавшийся своего часа ловчий удав Зу давал хозяину паузу на вдох…

А хозяин стоял и не мог опустить меча. В ноги ему кинулась маленькая лань – неумело, по-женски, глупо! – и сама же не устояла, упала перед ним на колени, а за ее спиной из пущи выходил яростно сопящий вепрь, уже набравший разгон и не способный остановиться…

«Назови мне свое имя, Серый Убийца, Бич Судьбы!… Я хочу знать его, прежде чем забыть все…»

– Яр-роу!…

С глухим ревом Сигурд выхватил Оркнейскую лань из-под копыт налетевшего вепря и, уже смятый чудовищной тяжестью, успел вслепую полоснуть мечом – наугад, как мог, и еще раз…

Сумерки кончились. Настала ночь.

…Человек, похожий на вепря, стоял и смотрел на полураздавленное тело салара. Зу обвился вокруг хозяина и угрожающе шипел. Но человек-вепрь и не думал подходить. Рука его была полуотрублена, и по предплечью текла кровь, быстро густея и сворачиваясь.

Пумы-Перевертыши лежали поодаль. На них смотреть было уже незачем.

Девушка сидела на земле. Губы ее тряслись.

– Завтра утром он встанет, – с трудом проговорила она. – У него есть еще две жизни. Отбери у него оружие, Лидон, и через два дня…

Человек-вепрь баюкал раненную руку.

– Я не должен был вмешиваться, Оркнейя. – Голос его оказался низким и глубоким. – Тварьцы послали на охоту вас – молодых, – а вы загнали его в запретный район, и если бы не я…

– Ты боишься змеи! – Девушка обидно рассмеялась и захлопала в ладоши. – Скажи честно, Лидон, боишься?!

Лидон повернулся и скрылся в зарослях. Зу тут же стал сворачиваться в кольца, но силуэт девушки заколебался, поплыл…

И только копытца простучали в темноте.

Зу снова обвился вокруг Сигурда и стал ждать.

У Сигурда Ярроу оставалось еще две жизни.

Много?… Мало?…

Зу не задумывался над этим. Он просто ждал.

Срез памяти Дорога, которая просто так

Сигурду – двадцать четыре. У него мягкая вьющаяся бородка и прямые волосы цвета палого листа. Жесткие и длинные. Волосы у него в маму… Зачем ты ушла в последний раз, мама?! Ты же знаешь, отец так и не привык жить без тебя, не смог привыкнуть, – зато он привык к горечи настойки Красного корня, и тебе, мама, не пришлось долго ждать его там…

Сигурд хорошо знает, что означает это слово «там». Но он никому не расскажет об этом. Когда обрываются в бездну сумерки салара – приходит ночь, ночь без сновидений, и спустя вечность… А потом ты встаешь, щурясь навстречу восходящему солнцу, и новый браслет, выжженный на твоей руке новой жизнью, зудит и чешется, как новая кожа. Пять таких браслетов успел одеть лес Сигурду Ярроу, от запястья до локтя, и когда на руке Девятикратного не останется больше места…

Рассвет не придет за ним. Он пройдет мимо.

Мать и отец тоже были Девятикратными, они исчерпали до дна запас своих жизней, но они не были саларами. Сигурд давно уже понял, что все салары – потомки богов, но не все потомки богов – салары.

О Вечные Отцы, ушедшие по неизвестной дороге, что это – награда или насмешка?! – тот обрывок вечности, который оставили вы в наследство детям своим?…

– Ярроу!…

Это кричит за забором нетерпеливый Брайан Ойгла, и вся Вайнганга прислушивается к его пронзительному голосу.

Здесь, в Вайнганге, поселке на северо-востоке Калорры, вообще всего четверо саларов. Он, Сигурд Ярроу, потом низкорослый молчун Исхий Гоур, его брат-близнец Линкей и Брайан Ойгла. Брайан с лета отпустил рыжие усы щеточкой и очень обижается, когда Сигурд сравнивает его с травяным жуком-долбунцом. Правда, все они успели выйти на четвертый уровень, а местность вокруг Вайнганги издавна считалась более-менее сносной. Такие поселения кольцом окружают Калорру – город людей, боящихся носа высунуть за крепостные стены, – и из них течет в город пересыхающая река продовольствия, сырца для тканей…

Девятикратные держат лес, и в каждом поселке живет необходимое число Скользящих в сумерках. Так что работы хватает, тем более что жители Вайнганги в основном земледельцы, а не охотники. Многие даже скотину имеют, хотя Перевертышам забор – не преграда, а засов – не помеха. В общем, свое молоко с просяной лепешкой молодые салары отрабатывают честно, и уже три новых семьи сами напросились на переезд в Вайнгангу. Пусть едут – лес выжгут, земля будет, на всех хватит…

Нет. На всех не хватит. Слишком много добычи уходит в город, а Калорре все мало. Вот странно – ведь знающие люди говорят, что населения в Калорре все меньше и меньше, бабы рожать не хотят, а кто помоложе да поприглядней – к Девятикратным бегут, чтоб хоть у сына шанс был пожить подольше…

Шут их, этих людей, знает, темное дело… Боги ушли, теперь люди уходят – кто останется?

Мы да Перевертыши?!

– Ярроу!… Тварец тебя забери! Ты идешь или нет?!

– Иду! – кричит Сигурд, высовываясь в окно и показывая сердитому Ойгле кулак – чтоб не орал зря. Потом оправляет пояс рубахи и берется за плащ. Серый плащ салара.

Изредка в Вайнгангу наезжает наставник Фарамарз – и горе тому нерадивому салару, чей плащ не заштопан, а ловчий удав похудел и осунулся! Сигурд улыбается… Его Зу на аппетит не жалуется, ест за троих, а на учениях они уступили лишь Ойгле с его толстым одноглазым Асуром – да и то последний удар был явно спорным!…

Наставник Фарамарз теперь – Сын Богов. Он стал им совсем недавно и сразу исчез почти на полгода – ходил в Пенаты Вечных на встречу с Отцами. Вернулся наставник хмурый, часто замолкал, подолгу глядя в одну точку, и приходилось ждать, пока Фарамарз закончит неслышный для других разговор.

Сейчас Фарамарз в Вайнганге, и Сигурд договорился с Ойглой, только что вернувшимся с недавнего лесного дежурства, идти к учителю в гости.

Сигурд распахнул дверь и шагнул на улицу.

– Сигри, чтоб ты жил сто лет!… Я уже отупел, как пень стоя у тебя под окнами! В следующий раз я пошлю за тобой Асура, но пять дней перед тем не буду его кормить…

Вся Вайнганга знала Ойглу – болтуна и насмешника, вспыльчивого и влюбчивого, и только Сигурд знал салара Брайана – идущего по следу Перевертыша, в молчании и ярости. Знал и смеялся, видя сочувственные лица соседей, глядящие вслед, когда они с Брайаном шли на совместные дежурства.

Собственно, у Ярроу не было выбора – братья Исхий и Линкей не разлучались даже ночью, отчего оба были холостыми, – но он и не хотел выбора.

– Брось ворчать, Брай… И если я еще раз узнаю, что ты пытался прикармливать Зу…

До дома, где остановился Фарамарз, было не больше получаса ходу – и то не спеша, в охотку. За это время Брайан успел рассказать Ярроу о своей находке за пределами их участка. Отчетливый след завел Ойглу почти к самым предгорьям, и там Брайан нашел дорогу.

– Ты представляешь, Сигри, – дорога! Вся кирпичом вымощена – я такой кирпич в Калорре видел, и стоил он дороже земли под застройку! – только пошире чуток и не красный, а грязно-белый… А по бокам пара столбиков сохранилась, на одном «35» написано, а чего «тридцать пять» – неизвестно!…

– Тридцать пять локтей гречневой лапши, которую ты сейчас вешаешь на мои бедные уши… Помилосердствуй, Брай, какая дорога? Откуда?! Из Вайнганги? Из Калорры? Да эти горожане скорее ноги себе отрежут, чем в лес сунутся! И куда – в горы?!

– Вот и я ж говорю – странная дорога, неправильная… Ни начала, ни конца. Я по ней день почти шел, а у Муаз-Тая оборвалась и все… Снова лес. И Асур шипит, башкой мотает и норовит обратно ползти…

– Ладно, – сказал Сигурд, останавливаясь у дома Фарамарза. – Расскажешь наставнику, пусть у него голова болит…

Сам Ярроу никак не мог понять воображения Брайана. Ну дорога… мало ли… Не Перевертыши же ее строили, в самом деле! Кирпич разве что в Калорру свезти, на продажу?… Так далеко…

…Фарамарз внимательно выслушал сбивчивый рассказ Ойглы про дорогу из ниоткуда в никуда, но Сигурд никак на мог отделаться от ощущения, что мысли наставника сейчас заняты совсем другим, – но каким-то образом имеют отношение и к найденной дороге.

Брайан перевел дух и вопросительно поглядел на наставника.

– Это рудничная дорога, – нехотя сказал Фарамарз, тщательно подбирая каждое слово. – От Калорры до старых штолен и мраморных каменоломен… Вернее, ее остатки… Когда караваны из Согда переваливали через хребет, они тоже по ней ходили.