— Места знать надо! — вместо меня ответил Дзю. — Где Заррахиды водятся! Да, не завидую я вашим лентяям — он их живо к клинку приберет… И, пожалуй, не только их.
Кажется, Перст не понял намека — и хорошо, что не понял!
…А еще через полчаса я уже отдыхал в оружейном углу одного из павильонов, развалившись на удобнейшей двухъярусной подставке — это была моя первая подставка, выточенная сразу после моего рождения из мореного ореха — а вокруг меня переговаривались гости, Дзю потешал всех, беззлобно переругиваясь с Саем, и у восточной стены только что вошедший Придаток размещал моего двоюродного брата Да-дао-шу.
— Привет, Большой Да! — окликнул я его. — Шешез велел тебе привет передать — вот я и передаю!..
— Привет хоть большой? — усмехнулся Да-дао-шу, качнув волосяным хвостом.
— Да уж не меньше тебя!
— Ну тогда ладно… Слушай, Единорог, а каким это ветром тебя в родные края занесло?
— Попутным, Да, попутным… и по делу, и в гости, и так просто, — уклонился я от прямого ответа, тем более что хоть в разговоре, хоть в Беседе с Большим Да мне оставалось только уклоняться да ждать своего часа.
— Век уже дома не был.
— Ох, сдается мне, что ты нам ржавчину на клинки наводишь, — без обиняков заявил висевший напротив меня Кханда Вьячасена.
Кханда, как и Скользящий Перст, числился старейшиной и членом того самого Совета Высших Мэйланя, что отправил меня в свое время в ссылку. Сам Кханда был прямым и широким Блистающим с обоюдоострым клинком и простой, но покрытой тончайшей резьбой, костяной рукоятью.
Кроме него и Скользящего Перста больше никто из старейшин и членов Совета ко мне в гости не явился.
Как выяснилось позднее, я кое в чем ошибался.
— Мы слыхали, — продолжил Кханда, — что какие-то подонки весь эмират взбудоражили! Будто в Кабире — и не только в столице — и Блистающих убивали, и Придатков портили… последнее это дело — Придатков портить! А о Блистающих я уже и не говорю…
Сай, лежавший возле меня, собрался было возмутиться.
— Тихо! — звенящим шепотом оборвал я его. — Молчи!
— Молчу, — неожиданно покорно согласился Сай. — Только чего ж это он людей Придатками называет?! Ты ж сам говорил…
Тут уж мне пришлось умолкнуть. В последнее время Сай становился все более и более правильным. И не настолько, чтоб надоесть, а в самый раз. Молодец. Перековывается.
— Было, — ответил я Кханде, понимая, что никакими словами я не смогу ему передать тот ужас, что творился в Кабире.
Мне и самому уже казалось, что все это было с кем-то другим, не со мной. Хотя достаточно было вспомнить переулок, Детского Учителя, хруст Шото… со мной это было.
Со мной.
— Было. Всякое было, и убийства тоже.
— И ты, говорят, убивал? — напрямик спросил старый Кханда.
— И я.
— Многих? Я так понимаю, что выбора у тебя не было, но — многих?
Что-то слишком настойчив был старик…
— Одного. Придатка одного…
Я не стал вдаваться в подробности. Чэн сам за себя скажет, а я — за себя.
Кханда Вьячасена как-то странно переглянулся со Скользящим Перстом.
«Да будь они хоть сто раз старейшины! — раздраженно подумал я. — Они что, судить меня собрались?!»
— Иначе можно было? — тихо спросил Скользящий Перст.
— Нет, — отрезал я. — Нельзя.
— А я думал, что ты лет через восемь-девять сменишь меня, как главу рода, — еще тише сказал Скользящий Перст.
«Сменить? Тебя? — хотел спросить я. — Зачем? И куда это ты денешься через девять лет, что тебя придется менять?»
И не спросил.
— А сейчас ты так не думаешь? — поинтересовался вместо этого я с удивившим меня самого сарказмом.
— И сейчас думаю, — Скользящий Перст и Кханда снова почему-то переглянулись. — Думаю…
— Я смотрю, у нас тут, почитай, заседание Совета! — громко заговорил Большой Да, явно стараясь разрядить обстановку. — Не тускней, Единорог — я тоже когда из столицы приехал, меня мигом главой моего рода объявили! Будто кроме меня никого из тяжелых Кривых мечей найти не могли!.. Это у них — у нас то есть — традиция. И вообще — по-моему, у нас сегодня праздник, по поводу прибытия…
— Меня! — гордо закончил Обломок. — Я ведь тоже старейшина рода. Старейшина шутов.
— То-то ты такой тупой, — заметил прямолинейный Кханда.
Напрасно это он…
Дзю немедленно разъяснил всем разницу между словами «шут» и «дурак», а также разницу между словами «старый» и «старейшина»; потом он подробно рассказал, чем различаются словосочетания «старейшина шутов» и «старый дурак» — ну и еще раз вернулся к этим выражениям, только уже применительно к себе и «вот этому самому…»
— Когда я родился, шут, — обиженно сказал Кханда, — руду для металла, из которого тебя какой-то неудачливый Повитуха ковал, еще из штолен не добыли! А ты мне… Я в юности, когда был в Кабире, то мне сам Фархад иль-Рахш именную чеканку для ножен подарил! За мастерство Блистающего, между прочим, а не за глупые шутки…
Граненый клинок Дзю подозрительно заблестел.
— Руду, говоришь, еще не добыли? — покаянным тоном запел Обломок. — Чеканку, говоришь, подарил? Овальную такую пластинку с горной грядой и месяцем в левом верхнем углу? А неуклюжий от волнения Придаток еще споткнулся о ступеньку и выронил чеканку на ковер… И впрямь стар ты, Кханда Вьячасена, стар и мудр!
Кханда долго смотрел на ухмыляющегося Обломка — и ничего не сказал.
Промолчал старый Кханда Вьячасена.
Гости стали перебрасываться обычными, мало что значащими фразами — а я под шумок тихо обратился к Да-дао-шу.
— Слушай, Большой Да… так ты теперь старейшина Совета?
— Ну… не совсем, — ответил Большой Да. — Я теперь глава рода Кривых мечей — сам понимаешь, что не сабельных семейств, а тяжелых Блистающих — и вхожу в Совет Высших, но не как Старейшина… возраст у меня не тот. А может, и не в возрасте дело, а так… рано еще.
— Ясно. А что прежний старейшина?
— Исчез, — неохотно отозвался Большой Да. — Совсем исчез… погиб то есть. Ты не подумай, Единорог, это случайность, это с вашими кабирскими делами никак не связано!..
Не связано, значит… Ах, что-то темнил Большой Да, чего-то не договаривал! И имя погибшего случайно старейшины назвать забыл, вроде как тоже случайно…
— А лет через восемь-девять, выходит, Скользящий Перст меня в главы рода прочит… — задумчиво шевельнул я концом клинка. — М-да… сперва выгнали нас ни за что ни про что, а теперь, век спустя, в Совет чуть ли не насильно загоняют!
— И не только, — загадочно усмехнулся Да-дао-шу. — Вот будет завтра большой прием во дворце в твою честь, там увидишься с нашими временными правительницами — и все узнаешь!
— А почему это они временные? — подозрительно спросил я. — И почему правительницы? В Мэйлане правитель, а не правительницы… Ты что, Большой Да, я ж помню!.. правитель, меч «девяти колец» Цзюваньдао…
Большой Да помрачнел. А я осекся, вдруг поняв, что говорю.
— Вдовые они, — заявил он, отсвечивая лаком рукояти, больше похожей на древко. — Почти год уже. Да нет, и поболе года будет… Ты вот тут у меня про погибшего старейшину спрашивал — супруг это был их, Цзюваньдао, правитель Мэйланя. Оползнем его накрыло под Хартугой, в ущелье Воющих Псов… Теперь две жены его в регентшах, ждут, пока наследник — кинжал Бишоу у них, маленький совсем — в возраст войдет. Или, может, Совет своей властью кого назначит… ну, понятное дело, с разрешения дома фарр-ла-Кабир!
Я молчал. Что это он про одобрение дома фарр-ла-Кабир, право слово! Неужели я похож на подосланного соглядатая?!
— Придаток у правительниц, — продолжал меж тем Большой Да, — один на двоих… верней, одна на двоих. Юнъэр Мэйланьская. Да что я тебе рассказываю — завтра сам увидишь!
— Повтори-ка мне имя погибшего правителя! — настойчиво потребовал я.
— Цзюваньдао, — неохотно ответил Большой Да. — Кривой Цзюваньдао, меч «девяти колец» по прозвищу Ладонь Судьбы. Придатка звали Ю Шикуань. А что? Ты ведь его помнить должен…
— Да ничего, — пробормотал я. — Так просто… оползень, говоришь, под Хартугой?
И впрямь ничего… Если не считать записи в пергаменте Матушки Ци.
«Седьмой год эры правления „Спокойствие опор“, Ю Шикуань и Цзюваньдао, меч „девяти колец“. Хартуга, ущелье Воющих Псов.»
Так или примерно так. Только вот почему дальше был записан Скользящий Перст и Лян Анкор-Кун?! И год — семнадцатый год эры правления «Спокойствие опор!» Как раз через девять лет без малого… быть тебе, Единорог, лет через восемь-девять главой рода!
А ты куда денешься, Перст?
Воистину — спокойствие опор…
Правильный девиз.
Глава 14
…Я был одет в свои кабирские будничные ножны из слегка шероховатой кожи, а Чэн — в уже ставшую для него привычной марлотту поверх доспеха, тоже ставшего привычным… «Смеяться будут, — подумал Чэн так, чтобы я это услышал. — Решат, что мы — скупердяи. Или сумасшедшие. Или и то, и другое сразу.»
«Пускай смеются, — ответно подумал я. — Пускай. Это лучше, чем…»
И Я-Чэн вздрогнул, вспомнив, что первым эти слова произнес умирающий Друдл на залитой кровью мостовой. Эхо ночного Кабира, прерывистый шепот шута-мудреца, боль и ненависть…
И прохладная тишина личных покоев Юнъэр Мэйланьской. Куда нас проводил молчаливый Малый Крис, удивительно похожий на Криса Семара — по виду, не по болтливости, — и его низкорослый щуплый Придаток, совершенно не похожий на Кобланова подмастерья.
«Пускай смеются, — упрямо подумал я, и Чэн согласно кивнул головой. — Помнишь, ты тоже смеялся, когда в три года впервые взял меня в руки?»
«Помню, — улыбнулся Чэн. — Меня развеселило то, что ты такой длинный и холодный. Я еще погладил тебя, порезался и заорал на весь двор, а отец с дедом смеялись, переглядываясь, и по очереди подбрасывали меня в воздух…»
Я вспомнил Лю и Янга Анкоров, вспомнил их предка Хо…
«Во имя Нюринги, — прошептал я, — ну почему вы так мало живете?!»
Чэн не ответил.
Впрочем, смеяться над нами пока что никто и не думал. Тем более, что в покоях, по-моему, вообще никого не было. Я говорю — по-моему — потому что мог лишь представлять себе, как на самом деле велико пространство этого зала, напоминающего зал Посвящения в загородном доме Абу-Салимов — если его вдоль и поперек заставить и перегородить какими-то ширмами, занавесами и плетеными шторами.
— Прямо лабиринт, — буркнул Обломок.
Чэн решительным шагом приблизился к ближайшей складной ширме, сделанной из бамбуковых планок, искусно раскрашенных и связанных между собой, опустился на низкую скамеечку и принялся разглядывать круглую остывшую жаровню с боковыми накладками ароматического дерева, покрытыми лаком в золотую крапинку.
— Скучно, — прошелестел я, почти ложась рядом с Чэном на паркетный пол. — И жарко…
— Понятное дело, — с видом знатока отозвался из-за пояса Обломок. — Аудиенция, однако… это вам не на базаре сплетнями обмениваться!
— Ладно вам, — вслух бросил Чэн. — Будем ждать и помалкивать.
— Будем ждать и помалкивать, — согласно повторил я. — Будем ждать…
— А помалкивать не будем, — добавил Обломок.
Я не сразу почувствовал движение за левым, бледно-лиловым занавесом с вышитыми на нем павлинами. Сперва я услышал голос. Вернее, два голоса. Два высоких, изысканно-звенящих голоса, говоривших с интонациями, которых я ни разу не слышал в Кабире.
— Помалкивать не обязательно, Высший Дан Гьен! Помалкивать совершенно не обязательно, — сказал первый голос с еле заметной усмешкой. — И даже наоборот…
— Чувствуйте себя, как дома, — сказал второй голос. — Впрочем, Мэйланьский Единорог в Мэйлане везде и всегда дома, где бы он ни находился.
— И я везде и всегда, как у себя дома, — начал было нахальный Обломок, но осекся, когда занавес неожиданно разошелся в разные стороны.
— И даже лучше, чем дома, — неожиданно закончил Дзю.
Это были Эмейские спицы Мэйлань-го. Миниатюрные, не более двух длин ладоней, острые, как игла, и чуть сплющенные посередине, они были украшены праздничными платками алого шелка с серебристым шитьем, продетыми в их центральные кольца. В последний раз я видел таких стройных красавиц век тому назад. Ну чем мог заинтересовать юный глупый Единорог — и даже тогда еще не Единорог, а меч, носивший детское имя Стебель-под-ветром — этих (ну пусть не именно этих!) надменно-порхающих владычиц душ и помыслов большинства Блистающих из семейств легких Прямых мечей?! Ах, юность, юность…
Чтобы скрыть смущение, я глубже ушел в Чэна — да нет, я просто нырнул в него! — и уже глазами Чэна-Меня более спокойно посмотрел на обеих Эмейских спиц, а потом — на Юнъэр Мэйланьскую.
«Ушастый демон У! — думал Чэн-Я. — Любой нормальный мужчина — а я нормальный мужчина, и не одна только Чин может подтвердить это — при виде правительницы Юнъэр просто обязан потерять на некоторое время дар речи! И взамен приобрести глупую улыбку и собачью преданность во взгляде. Нет, конечно, она отнюдь не ослепительно прекрасна и тому подобное — а я не влюблен в нее, чтобы приписать ей все эти достоинства — но воистину это самая женственная из всех виденных мною женщин… сама Мать Плодородия, символ темного начала…»
Я понял, что прятаться некуда. Чэн-Я мог совершенно спокойно смотреть на кокетливо вертевшихся Эмейских спиц, но не мог равнодушно видеть госпожу Юнъэр; зато Я-Чэн рассматривал госпожу Юнъэр разве что с легким интересом, но зато две хрупкие спицы…
Что делать?!
«Что делать?! — думал Чэн. — Нет, я не стану описывать эту гибкую талию зрелой, но не начавшей полнеть женщины; талию, отягченную бедрами танцовщицы из храма Яшмовых фей… и не стану я описывать ее легкую уверенную походку, и властно-ироничный взгляд, и…»
Я неожиданно пришел в веселое расположение духа и неслышно засмеялся.
«Проклятье! — выругались мы оба, но уже с изрядной долей юмора. — Нет, я — оба наших „я“ — не станем вообще ничего описывать, а лучше будем думать о Чин и Волчьей Метле, и о том, что наши сверстники в Кабире давно имеют по две, а то и по три жены…»
Нет, лучше мы вообще ни о чем не будем думать.
Совсем.
— Будете молчать, — предупредил меня Обломок, — я начну первым. И тогда не обижайтесь…
Это отрезвило нас почище ведра холодной воды (на Чэна) и удара Гвениля (по мне). Достаточно было лишь представить себе возможную галантность нашего Обломка и его манеру вести светские беседы, чтобы сказать вслух хоть что-нибудь, не давая это сделать Дзюттэ.
Чэн поспешно вскочил, с грохотом опрокидывая скамеечку и роняя жаровню — последняя, к счастью, была холодной, иначе не миновать пожара — а я вылетел из ножен в изысканном салюте, перерезав по дороге какую-то планку ближайшей к нам шторы; планка оказалась опорной, и штора, скособочившись, чуть не брякнулась на пол.
Следующая же фраза Эмейских спиц привела меня в ужас.
— А вы совсем такой, каким мы вас себе представляли, — хором заявили спицы, и их центральные колечки, в которые были продеты пальцы Придатка… в смысле госпожи Юнъэр, мягко звякнули. — Совсем-совсем такой… Можно?
«А вы совсем НЕ такой, каким я вас себе представляла, — отдались во мне слова Юнъэр Мэйланьской, услышанные Чэном. — Совсем-совсем не такой… гораздо мягче и в то же время мужественней. Наверное, так не бывает… и еще вы моложе. Можно?»
— Можно, — ответили мы, не совсем точно понимая, о чем идет речь.
Кончики спиц легко и нежно коснулись Чэновой груди, и шнуры верхних застежек марлотты опали вниз. Затем спицы скользнули по обнаружившемуся зерцалу доспеха, медленно обводя вязь вычеканенного двустишия-бейта, чуть посвистывая от соприкосновения с полированным металлом, задевая платками разошедшиеся в стороны полы марлотты… это было так по-женски, столь откровенное проявление любопытства…
