Поэт оставил стену в покое, сел на ковёр и затянул гнусавым, болезненным тоном:
– Поднимите мне веки – не вижу, ослеп,
Безутешен навеки – не вижу, ослеп,
Жизнь была, человеки, изюминкой в хлебе…
Он не заикался.
Внутри Венечки копался кто-то, стократ более сильный, чем Эмма Лаури. И этот «кто-то» освобождал поэта от дефекта речи, вместе с ним отбирая главное.
Знать бы: что?!
А граф Мальцов все никак не мог справиться с блоком огневого обеспечения. Коррекция, которой хватало Аркадию Викторовичу, чтобы встать и лихо выпить заздравную чарку, не обеспечивала чувствительности и скорости реакции, необходимой для боевого контакта.
Так невропаст не способен вести куклу, пока не получит от нее троекратного согласия.
– Карл! Карл, душа моя!.. работай… – хрипел Аркадий Викторович, воюя не с пенетратором, а с собственным телом, предательски отказывающим больному бомбардир-майору. – Карл, гадюка!.. работай, милый, давай…
Маэстро Карл работал.
Но в одиночку не справлялся.
Взгляд маэстро, обращенный к Эмме Лаури, можно было истолковать единственным образом. Эмма фигурировала в контракте между «Filando» и Мальцовым, где стояли подписи обоих кукол. У нее имелся доступ к графу. На всякий случай, ибо Карл Эмерих был предусмотрителен.
– Чтоб вы все сдохли!
Трудно сказать, кому именно адресовался вопль блондинки, когда Эмма вцепилась в его сиятельство, подхватывая пучок моторика. Зато Аркадий Викторович мигом воспрял, увеличивая чувствительность голоформы, наклоняясь вперед и раскачиваясь, словно сектант на молитве. Почти, уже почти вышло…
Увы, «игры в четыре руки» хватало на пределе.
И тогда Лючано перехватил второй, умоляющий взгляд маэстро.
На раздумья времени не оставалось. Чувствуя себя на обрыве, перед прыжком в ледяную воду, Тарталья ринулся к графу. Он схватил Мальцова за дрожащие плечи, пренебрегая этикетом и приличиями.
– Вы согласны, чтобы я…
– Согласен, сатана тебя заешь!..
– Вы даете согласие на контакт?..
– Да!
– Вы…
Втроем невропасты сотворили чудо. Королева Боль улыбнулась, решив сегодня не создавать проблем любимому подданному. Лючано работал с наслаждением, виртуозно, как не работал никогда в жизни. Граф Мальцов мог быть доволен – мало кому доводилось служить объектом сразу для троицы кукольников.
Он и был доволен, отставной вояка.
Более того – он был счастлив.
Яхта сделала сложный маневр, в результате чего искрящийся вихрь оказался строго по левому борту. И батарея плазматоров из открывшихся портов шарахнула по лже-полковнику прямой наводкой. А потом – еще раз, сминая и рассеивая.
– Есть!.. есть, жечь твой прах…
Венечка упал на спину и потерял сознание.
Потом Лючано будет ломать голову, вспоминая: получил он от графа третье, решающее согласие, или нет, и чудо произошло на самом деле?
Но вскоре оставит это пустое занятие.
Глава седьмая
Рейд
I
– Помпилианский раньше учил?
– Нет, господин медикус-контролер.
– А на каком языке я сейчас с тобой разговариваю?
Тарталья задумался. А действительно, на каком?
– На помпилианском?
В его голосе не прозвучало особой уверенности.
– Посмотрите на этого раба! – медикус-контролер весело расхохотался, хлопнув себя по коленке. – Он не знает, на каком языке говорит!
Затем, мгновенно став серьезным, он вновь нырнул в пульсирующие недра спирального нейро-томографа, откуда объявился минуту назад, чтобы задать Лючано пару странных вопросов.
Тарталья не знал: является ли медикус-контролер просто корабельным врачом, или заодно выполняет дополнительные, несвойственные обычным докторам функции? Но вызову на медосмотр обрадовался: хоть какое-то разнообразие.
Вместо монотонной «гребли» в ходовом отсеке, работы на камбузе, уборки помещений…
«Рекомендованный досуг» – помпилианцы скорее откусили бы себе языки, чем назвали его «свободным временем»! – периодически выпадая рабам, проходил вымученно. Хочешь, смотри визор – те каналы, что включил дежурный. Большинство народа часами пялилось на бесконечные похождения героев «Святой Агнессы» или «Предупреди заранее». Хочешь – разминайся на портативных тренажерах, как в вудунской тюрьме. Особой надобности в физкультуре не возникало: спали рабы в тонус-коконах, которые во сне стимулировали мышцы лучше всякой гимнастики.
Лючано даже сбросил живот и перестал сутулиться
– Забавно, очень забавно….
«Что он увидел в мониторе? – Тарталья делал вид, что если чего и ждет от жизни, так это конца осмотра. – Когтистого Лоа? Вряд ли. Может, я болен экзотической болезнью? Тогда экс-легату придется меня лечить – не за совесть, конечно, но за страх предстать перед судом. Если с рабом Борготтой что-нибудь случится… если состояние нашего дивного организма и чудесной психики по истечении срока наказания не будет соответствоватьисходной матрице…»
Лючано ухмыльнулся со злорадством.
По крайней мере, на это он еще был способен.
Однако врач не обратил на ухмылку раба никакого внимания, и все злорадство пропало втуне. Кажется, медикус-контролер хотел еще о чем-то спросить обследуемого – но передумал.
Не глядя, он ткнул пальцем в сенсор коммуникатора.
– Гай? Зайди ко мне, когда сможешь…
И махнул рукой «клиенту»:
– Раздевайся и лезь сюда.
Забираясь в диагностическую капсулу, Лючано вспоминал свои попытки заговорить с другими рабами. Крах надежд едва не вверг его в тяжелейшую депрессию. Общаться с себе подобными на галере мог лишь законченный псих. На него смотрели с непониманием, молча отворачивались или отвечали односложно. Лишь немногие пытались хоть как-то поддержать беседу – но их тоже не хватало надолго.
Очень скоро выяснилось: те, в ком не угас интерес к общению – новички.
Вроде Тартальи.
Брамайни Сунгхари, соседка по «гребной скамье», попала в рабство за долги мужа около полугода назад. Ее трижды перепродавали из рук в руки, пока она не очутилась на «Этне». Близнецы-гематры, десятилетние Давид и Джессика, стали рабами всего три месяца назад, но как это произошло, рассказывать не желали. Зато охотно вступали в разговоры на другие темы.
– Нам нужно общаться с людьми, – заявила Джессика, серьезная, как распорядитель похорон. Ее неморгающий взгляд поначалу угнетал Лючано, но спустя неделю он привык. – Иначе мы будем деградировать и станем совсем глупыми.
– Наши взрослые в таких ситуациях умеют работать сами с собой. Ставят себе задачи и их решают, – поддержал ее брат. – Или разделяют сознание на две квази-личности и играют в многослойные ассоциации. А мы маленькие, мы не умеем. Нам нужно прямое общение.
– Да. Чтобы нам ставили задачи, а мы их решали.
– Я бы с удовольствием, – улыбнулся детям Лючано. – Но я не знаю, какие задачи вам ставить. Сколько будет триста двадцать пять умножить на семь тысяч шестнадцать?
– Два миллиона двести восемьдесят тысяч двести, – хором ответили близнецы. – Это не задача. Это детская «погремушка». Для сосунков.
– Ну, если для сосунков… Знаете, дорогие мои, я думаю, вы вполне можете ставить задачи друг другу.
– Не можем, – Давид печально вздохнул. В лице его на миг пробилось что-то от нормального мальчишки. Только очень грустного. – Мы слишком похожие. Когда я спрашиваю Джессику – она уже знает ответ. И я знаю. Мы думаем одинаково. Ну… почти одинаково. На девяносто три процента.
– Вы надеетесь снова стать свободными?
Задавая этот вопрос, он понимал, что тычет пальцем в открытую рану. И делал это намеренно. При беседе с маленькими гематрами все время хотелось затрагивать животрепещущие, эмоциональные темы – иначе казалось, что говоришь с машиной.
К сожалению или к счастью, но ответ Давида был прост и скучен:
– Мы считали. Вероятность – семнадцать процентов.
– Только это неточно, – вмешалась Джессика. – Слишком много факторов. Погрешность…
– …Что тут у вас, Лукулл?
Предавшись воспоминаниям, Лючано проморгал момент, когда в медотсеке объявился Гай Октавиан Тумидус собственной персоной. А вместе с ним – еще двое: приземистый крепыш и статная брюнетка в деловом костюме.
– Вот, полюбуйтесь. Чрезвычайно любопытный экземпляр, – врач кивнул в сторону Лючано, лежавшего в прозрачной капсуле нагишом.
Тумидус мазнул по «экземпляру» равнодушным взглядом.
– Обычный раб. Что в нем любопытного?
В голосе экс-легата сквозило плохо скрываемое раздражение. Кавалера, понимаешь, ордена Цепи и малого триумфатора оторвали от важных дел ради какого-то никчемного раба!
– Он говорит на помпилианском.
– Натаскался за это время. Лукулл, ты меня удивляешь…
– Он хорошо говорит. Практически свободно. Хотя никогда не учил язык раньше.
– Все клейменые рабы быстро учат язык хозяев! – буркнул крепыш. Краснощекий, с поросячьими глазками, с брюшком, нависшим над поясным ремнем, он являл собой полную противоположность стройному, подтянутому Тумидусу. – Лукулл, ты это знаешь лучше нас.
– Знаю. Но не за десять дней! И не в таком объеме.
– Может, у него способности к полиглоссии…
– Тогда его способности – исключительные! Он не сразу сообразил, на каком языке я к нему обращаюсь! Я тут посмотрел его синапсы…
– Возможно, раб сам что-то прояснит? – подала брюнетка дельную мысль.
Выглядела она потрясающе. Легкий макияж-«невидимка», правильные черты лица хранят вежливо-заинтересованное выражение. Высокая прическа уложена волосок к волоску – настоящее произведение искусства. Жесты выверены и грациозны, костюм сидит идеально…
При всем этом брюнетку нельзя было представить в постели.
Воображение отказывало.
«Малыш, о чем ты думаешь?» – изумился маэстро Карл.
– Вы позволите, Гай?
– Разумеется, Юлия. Он в вашем распоряжении.
Брюнетка одним движением оказалась рядом с капсулой. Не спеша приступать к допросу, внимательно оглядела раздетого Лючано – словно она, а не Лукулл, была здесь врачом.
Или покупателем, оценивающим приглянувшуюся вещь.
– Ты знаешь, почему тебе удалось быстро выучить наш язык?
– Да, госпожа.
– Рассказывай.
– Я невропаст, госпожа. Контактный импер…
– Я знаю, что такое невропаст, – с нетерпением прервала его Юлия. – Дальше!
– Когда невропаст вступает в контакт с клиентом, между ними устанавливается нечто большее, чем просто ментальная связь. Происходит… взаимослияние, в определенном смысле. Клиент этого не ощущает, в отличие от ку…
Он чуть не брякнул: «кукольника». Сочти хозяин Тумидус эту вольность злонамеренной шуткой – состоянию организма и психики Лючано Борготты грозили бы серьезные отклонения.
Несмотря на приговор киттянского суда.
– Я хотел сказать, от курирующего сеанс невропаста. В частности, идет проникновение в речевые центры мозга – это необходимо для вербальной коррекции.
– И ты сразу выучиваешь чужой язык?
– Не сразу, госпожа. Я его знаю, пока нахожусь в контакте с клиентом. В том объеме, в каком его знает клиент. Хозяин Тумидус читал речь на помпилианском – и я прекрасно справлялся, пока…
В этот миг Тарталья с размаху налетел на непреодолимый барьер, поставленный экс-легатом. Владелец «Этны» не желал, чтобы раб распространялся о сеансе контактной имперсонации, случившемся в стенах военно-космической школы на Китте; сеанса, который стоил одному – службы, а другому – свободы.
Лючано закашлялся.
Возникшей паузы хватило, чтобы поток мыслей, обращающихся в слова, плавно обогнул барьер и потек дальше, не касаясь больше скользкой темы.
– …пока контакт не прервался. Я и прежде работал с представителями вашей расы, – очень хотелось добавить «…и в тюрьму из-за них попадал!», но Лючано поостерегся. – Это, госпожа, как зерно.
– Зерно? – не поняла ослепительная ледышка Юлия. – При чем тут зерно?
– Зерно, которое ждет внутри тебя. Если начать его поливать, удобрять, согревать – оно быстро прорастет. Для прорастания зерна полиглоссии мне нужна языковая среда. Или постоянный ментальный контакт с носителем языка. Хозяин Тумидус в контакте со мной – я ведь его раб. Поэтому…
– Достаточно.
Тарталья послушно замолчал.
– Лукулл позвал нас не зря, – обратилась Юлия к мужчинам. Она вела себе так, словно была рождена для командования, и «Этна» принадлежала ей, а не экс-легату. – Действительно, забавный экземпляр. Способности невропастов, как известно – бледная тень наших. И, тем не менее, мы не в силах изучить языки и наречия рабов «под клеймом», просто находясь с ними в контакте. Столь впечатляющая быстрота обучения…
– Мне, например, это неизвестно. Насчет бледной тени, – крепыш явно не был впечатлен рассказом Тартальи и словами брюнетки. Таланты к языкам, особенно у рабов, не входили в сферу его увлечений.
Экс-легат тоже не разделял энтузиазма Юлии.
– Очень хорошо. Мы выяснили, что хотели. Теперь предлагаю вернуться в мои апартаменты и продолжить совещание. Нам нужно еще скоординировать действия эскадры…
– Но это же уникум! – брюнетка впервые повысила голос. – Учитывая не только его способности к языкам, но и то, что случилось с вами, Гай, во время сеанса…
Тумидус побледнел. Пальцы его сжимались и разжимались, как если бы он душил кого-то; скорее всего, слишком осведомленных брюнеток.
– Простите, Гай. Я не хотела вас обидеть. Знаете, что? Если этот раб вам неинтересен, продайте его мне.
– Очередной экспонат для твоего знаменитого паноптикума? – хохотнул крепыш.
– Я собираю не просто экспонаты, любезный Тит. Мои индагаторы исследуют экземпляры, имеющие уникальные отклонения от нормы – и, между прочим, добились ряда значительных успехов. Помпилии нужен прорыв в области пси-технологий. Мои лаборатории…
– Сдаюсь, сдаюсь! – Тит шутливо поднял вверх руки, капитулируя. – Твои лаборатории – залог процветания Империи. А для исследований тебе требуются легионы всяческих уродцев, мутантов и ненормальных. Конечно же, для изучения, а отнюдь не для того, чтобы хвастаться перед знакомыми своей кошмарной коллекцией. Гай, уступи Юлии этого раба! Зачем он тебе?
– Он не продается, – отрезал Тумидус.
Чувствовалось, что разговор ему неприятен.
– Это не деловой подход, – кабаном попер в атаку Тит, желая потрафить брюнетке. – Все имеет свою цену. Особенно – рабы. Сколько ты за него хочешь, Гай?
Юлия отошла в сторонку, наблюдая за намечающейся ссорой. «Она знает! – догадался Лючано. – Знает, что Тумидус не может меня продать. Эта стерва изящно стравила гордеца-Гая с тупицей-Титом. Выходит, красотка получает удовольствие не только от кунсткамеры с уродами вроде меня…»
– Я же сказал: раб не продается.
Чувствовалось, что экс-легат с трудом удерживается от взрыва эмоций.
Медикус-контролер Лукулл тактично перебрался в дальний конец медотсека, дабы не мешать переговорам высоких сторон. Его статус в этой компании был рангом пониже.
– Назови цену!
– Я не желаю разукомплектовывать энергоресурс «Этны»!
– Я дам тебе двух рабов за столь ценный экспонат. Трех! Разрази меня протуберанец, я дам десять! Что скажешь, Юлия? Ты примешь от старины Тита такой подарок?
Юлия с улыбкой кивнула,
– Меняемся, Гай! А то превратишь его за год-другой в робота – и наша наука понесет невосполнимую утрату!
Незнакомое слово «робот» резануло слух. Что оно значит? Безусловно, ничего хорошего. Во что собираются превратить Лючано Борготту?!
– Не паясничай, Тит. Я же сказал…
– Я – паясничаю?! Нет, это я, Тит Атрокс – паясничаю?! Это оскорбление!
– Если вы считаете себя оскорбленным, я к вашим услугам…
– Гай! Тит! Прекратите! Вы собираетесь вызывать друг друга на дуэль из-за раба?! Постыдитесь! – брюнетка легко завладела вниманием обоих мужчин. Ее голос обрел глубину, наполнился обволакивающими, успокаивающими обертонами. – Если Гай не желает уступать мне принадлежащую ему по закону собственность – это его право. Я не настаиваю. Идемте, нам есть, что обсудить перед рейдом.
