Считается, что первые антисы возникли практически одновременно у всех рас энергетов, исключая помпилианцев, около 1200 стандартных лет назад, вскоре после открытия РПТ-маневра. Общество Любителей Мироведения связывает появление антисов с преодолением звездолетами светового барьера, но данная теория до сих пор не получила достаточного подтверждения.
В течение прошедших двенадцати столетий наблюдался медленный, но неуклонный рост числа антисов. Если при зарождении этого феномена по разным данным было зафиксировано не более 25 измененных, то в настоящее время их насчитывается 327. Гипотеза Бернарда О'Лири о том, что доля антисов среди рас энергетов остается постоянной, статистикой не подтверждена.[…]
Социализация антисов затруднена: в детстве они часто бывают вспыльчивы, раздражительны, склонны к немотивированной агрессии. По этой причине в обитаемых секторах Галактики действуют особые службы по выявлению антисов в возрасте 5-7 лет. Выявленные дети воспитываются опытными педагогами по специальным методикам, облегчающим дальнейшую социализацию.
В итоге большинство антисов вырастает с сознанием своей ответственности перед человечеством. Периодические вспышки их антисоциальной активности носят локальный характер и имеют минимальные последствия.[…]
Малая Галактическая Энциклопедия. Том 2
«Мы идем по канату, натянутому между двумя формами существования – физической, т.е. материальной, и энергетической, или лучевой. Если одна из опор каната исчезнет, канатоходец рухнет в бездну. Но пройдя весь путь до конца, мы перестанем нуждаться в канате. Структура мозга изменится в принципе, и новый организм – человечество – выйдет за пределы планет без помощи устройств различного рода.
Антисы свой путь уже прошли».
Давид Мдичавури «Дорога к звездам»
…И сразу, как с белой вершины нисходит лавина,
Великая мощь снизошла на чело исполина.
Утратил могучий герой человека подобье,
Сияя, как звезды, смотрели глаза исподлобья,
Душа воспылала от радости, буйной и гневной,
Мгновеньем казался ему перелет многодневный,
Он глянул – и стены столицы рассыпались прахом,
Он прянул – и люди упали, охвачены страхом…
Кирти Сагантара, «Сказание о Вайютхе» (часть XII, «Шалости юного велета»).
«Во время терминальной эры человечество полностью ответит на вопрос: „Зачем?“ – и сочтет за благо включить в действие второй закон термодинамики в атоме, то есть из корпускулярного вещества превратится в лучевое. Что такое лучевая эра космоса, мы ничего не знаем. Мы можем лишь строить догадки, базируясь на изучении единичных примеров случайных мутаций, далеко опередивших медлительный процесс эволюции.
Я говорю об антисах».
Константин Челковцев, автор книги «Грезы о земле и небе», член-соревнователь Общества Любителей Мироведения
IV
– Таким образом, подсудимый, однозначно понимая, что его действия могут нанести клиенту психический и моральный ущерб, тем не менее, влекомый жаждой наживы, согласился на сеанс контактной имперсонации. Тот факт, что клиент был устно предупрежден о возможных последствиях, не снимает с подсудимого ответственности. Согласно статьям 27 и 28-прим Уголовного Кодекса Китты, подобные действия…
Присяжные внимательно слушали.
– …влекут за собой наказание в виде лишения свободы сроком от 3 до 12 лет, в зависимости от степени причиненного ущерба, с последующим запретом на любые ментальные воздействия на планетах, спутниках и искусственных космических объектах, принадлежащих расе Вудун. На основании вышеизложенного я, во имя Тьембла-Тьерра, Вершителя Правосудия, требую признать подсудимого виновным. Я закончил.
Нганга отвесил поклон, качнув плюмажем, и вернулся на свое место.
– Слово предоставляется защите.
Пока синьора Вамбугу выходила к барьеру, который отгораживал присяжных, Лючано бросил взгляд в зал. Там, в задних рядах, сидели его кукольники. Труппа, до сих пор не объявлявшаяся в суде, на финальное заседание пришла в полном составе. Судя по назойливому интересу репортеров, популярность «Вертепа» на Китте взлетела до небес.
Звёзды!
Толком рассмотреть всех со скамьи подсудимых не удавалось. Анюта, кажется, плакала. Вот ведь дурёха! Степашка гладил её по плечу, успокаивал. Молодец. А Никита набычился, сидит чернее тучи. Как бы морду Тумидусу бить не кинулся! С конопатого станется.
Много они, крепостные графа Мальцова, безропотные, безответные, от своего директора добра видели? А вот поди ж ты…
– Уважаемый суд, присяжные братья и сестры! Вы видели, как один за другим рушились бастионы обвинения. Диверсия против Помпилианской Империи, акт личной мести легату Тумидусу, коварный умысел… Остался последний рубеж, за который изо всех сил держится обвинение: противоправное ментальное воздействие. Да, буква Закона нарушена. Я и мой подзащитный этого не отрицаем. Но что важнее: буква Закона, или его Дух, вечно живой и неподкупный Тьембла-Тьерра, Лоа Справедливости?! Подумайте, братья! – и найдите в себе гражданское мужество ответить.
Фионина наклонилась вперед, словно пытаясь заглянуть присяжным в душу.
– Справедливо ли осудить человека, который честно предупредил клиента о возможных негативных последствиях? Сей факт установлен следствием, и сам легат Тумидус его не отрицает. Брат Нганга говорил здесь о жажде наживы. Будь это так, будь Лючано Борготта личностью аморальной и меркантильной, как это пытается представить обвинение – разве он не обезопасил бы себя первым делом? Достаточно было заранее внести в контракт соответствующий пункт и снять с себя всякую ответственность! Разве стал бы человек расчетливый и беспринципный полагаться лишь на благородство и честность своего клиента? И что получил он в ответ на свое прекраснодушие?
Звучный, проникновенный голос. Легкая дрожь – от наплыва чувств. Выверенность жестов – скупых, точных. Такая жестикуляция уравновешивает пафос речи. Иначе выйдет чересчур эмоционально. Замечательный адвокат – Фионина Вамбугу, майомберо фундаментальной одержимости, очень красивая женщина.
Тарталья аж заслушался.
Будь он на месте присяжных – вне сомнений оправдал бы сам себя. А потом прослезился и вручил бы себе, как невинно пострадавшему от навета, нимб и крылья.
– Братья и сестры, вам предстоит принять нелегкое решение. В ваших руках – судьба человека, который в трудную минуту добровольно пришел на помощь, спас рассудок, а, возможно, и жизни двух других людей. Многие ли из сидящих в зале взяли бы на свои плечи эту тяжесть? Многие проявили бы в критический момент лучшие качества души?! Да, Лючано Борготта оступился. Но не по злому умыслу! Надо ли теперь ломать ему жизнь? Или лучше проявить милосердие и сострадание, как проявил их мой подзащитный – спасая Вату Кваленгу, ученика бокора Матембеле?
Заключительные слова упали гирьками на чашу весов.
– Решать вам. Я лишь прошу вас, во имя Тьембла-Тьерра, вынести оправдательный вердикт моему подзащитному. Я закончила.
«От „последнего слова“, пожалуй, стоит отказаться, – подумал Лючано. – Чтоб не портить впечатление от речи адвоката». Он прислушался к внутренним голосам. Маэстро Карл молчал. И Гишер Добряк молчал. И надежда тоже молчала.
Надежда молчала тише всех.
– Ваша честь, присяжные вынесли свой вердикт.
Пауза. Воздух в зале ощутимо загустел. Кисель ожидания.
– Виновен.
В кисель упала бомба. Гул, протесты, возгласы наслоились друг на друга. Никита, бледный, как смерть – даже конопушки поблекли! – рвался вперед, желая вцепиться в глотку легату, судье, присяжным, всем сразу; на нём висели Степашка, Емеля, бутафор Васька… толстушка Оксана хлопотала над Анютой, отпаивая беднягу успокоительными каплями и рыдая в голос…
Почему-то Лючано видел только их – «Вертеп», кукольников.
Остальных – слышал.
– Позор!
– Несправедливо!
– Оправдать!
– Долой помпи…
Репортеры вертелись волчками, пытаясь заснять все и вся: присяжных, судей, Тарталью, адвоката, обвинителя Нгангу, вскочившего легата Тумидуса…
– Тихо! Тихо, я сказал! Сейчас начну удалять из зала!
Серебряный молоток ударил в гонг. Конференц-система разнесла звук по залу, многократно усилив. По мере того, как замолкало разгневанное серебро, стихал и шум. Быть изгнанным никто не желал.
«Шоу должно продолжаться. Верней, шоу еще не закончилось».
Он подозревал, что шоу едва началось. Дальше будет интереснее. Но лишь в одном случае: если смотреть со стороны. А когда тебя ведут на суровых нитках, и не туда, куда тебе хочется…
– Есть ли у потерпевшего какие-либо пожелания? Заявления?
Судья обращался непосредственно к гард-легату.
– Да, ваша честь. Заявление.
Тумидус бросил на Лючано короткий взгляд.
«Презрение? Торжество? Нет. Равнодушие. Так смотрят на вещь…»
– Я желаю воспользоваться поправкой Джексона-Плиния. Соответствующее заявление уже передано мной уважаемому суду. Прошу принять к рассмотрению.
Гард-легат не пойми зачем продемонстировал судье персональный уником – с которого, видимо, и отправил заявление. Помпилианец был подчеркнуто вежлив, соблюдая все формальности. Он явно старался не дать ни малейшего повода для отказа.
– Ваше заявление получено и будет учтено. Суд удаляется на совещание.
До этого момента Тарталья, по большому счету, оставался спокоен. Ну, отсидим, сколько дадут, а дадут вряд ли много. Четверть скостят «за примерное поведение». Лучше бы, конечно, отделаться условным и высылкой с планеты, но тут уж – как повезет. В конце концов, мы – рецидивисты, нам тюрьма – дом родной, станем с Папой Лусэро вприсядку танцевать…
Если бы не поправка Джексона-Плиния!
Рабство у истца на срок отбывания наказания.
В первый раз, на Кемчуге, работорговца Тита Гнея Катулла удалось обезоружить, лишив возможности прибегнуть к этой поправке. И вот на Китте прошлое догнало забывчивую жертву, ударив рикошетом. Лючано боялся даже представить, что сделает с ним злопамятный помпилианец, получив обидчика в свое полное распоряжение.
– Встать, суд идет!
Шорох, шепот, шелест одежды.
– Суд вынес приговор. Лючано Борготта, согласно статьям 27 и 28-прим Уголовного Кодекса Китты, признан виновным в непредумышленном нанесении психического и морального ущерба в результате преступной неосторожности. Лючано Борготта приговаривается к трем годам лишения свободы с отбыванием наказания в рабстве у гард-легата военно-космических сил Помпилианской Империи Гая Октавиана Тумидуса, согласно поправке Джексона-Плиния, по заявлению потерпевшего. Время пребывания подсудимого под следствием засчитывается в срок отбывания наказания. С настоящего момента Лючано Борготте пожизненно запрещены любые ментальные воздействия на планетах, спутниках и искусственных космических объектах, принадлежащих расе Вудун.
«Каково быть рабом, малыш?» – спросил издалека маэстро Карл.
«Скверно, – вместо Лючано ответил Гишер Добряк. – Но наш дружок об этом еще только догадывается».
Убирайтесь вон, сказал обоим Тарталья.
Я еще достаточно свободен, чтобы вытолкать вас взашей.
V
– Как же вы теперь, Тарталья? В рабстве?
Степашка ударил кулаком в ладонь.
– Оно ж во сто крат хуже, чем в крепости! Да еще у меднолобого!
Об этом посещении Лючано, благодаря содействию адвоката, договорился заранее. Ему был нужен именно Степан. Но отнюдь не для того, чтобы молодой невропаст, явившись в комнату для посетителей, изливал на экс-директора свое бурное сочувствие.
– Цыц! – рявкнул Тарталья знакомым тоном, обрывая поток соболезнований. – Ты мне что, душу травить пришел? Не за тем звал. Три года – ерунда, раз, и пронеслись. Имей в виду: вернусь – с тебя первого спрошу.
– Почему с меня? – обиделся Степашка. – Я что, крайний?
– Потому что спрашивать буду с директора. С временного директора. Уяснил, Степан Осипович? Или повторить?
– Н-не… не надо…
Услышав, как грозный Тарталья впервые именует его по имени-отчеству, Степашка от неожиданности чуть дара речи не лишился.
– Что не надо?
– Повторять не надо. Я понял. Вы, значит, спросите…
Он сгорбился, будто собрался нырять в прорубь.
– Вы спросите, – твердо сказал новорожденный Степан Осипович, – я отвечу.
– И нечего на меня таращиться. Глаза на лоб вылезут. Кроме тебя, дружок, – Лючано поймал себя на интонациях Гишера Добряка, – больше некому.
– Да как можно? – вдруг спохватился Степашка. – Я ж в крепости!
– Уже нет. Со вчерашнего дня ты – свободный. Полноправный гражданин Сеченя. Моя адвокатша связалась с графом Мальцовым. Аркадий Викторович дал согласие и подписал твою вольную. Вот, смотри, если не веришь. Тут и вольная, и контракт.
Тарталья толкнул по столу к собеседнику плоский скрин-планшет, где хранилась документация по труппе. Нужный файл он заранее вывел на дисплей. Пять минут он с удовольствием наблюдал, как обалделый до полной невразумительности Степашка читает текст, потешно шевеля губами.
– Убедился?
Степашка поднял на Лючано безумный взгляд.
– Благодетель!
Он вскочил, рывком обогнул стол, бухнулся перед Тартальей на колени:
– Благодетель! Отец родной!
Парень схватил руку «отца» и принялся истово ее целовать.
– По гроб жизни!.. для вас!.. все, что прикажете…
В первый миг Тарталья растерялся. Затем попытался высвободить руку. Это удалось не сразу. Силенок молодому невропасту было не занимать.
– Не дури! Хватит! Ну, вставай, вставай… Я кому сказал?! Встать! Немедленно!
Окрик помог: на лицо Степана вернулось прежнее, знакомое выражение.
– Ты теперь свободный человек. В отличие от меня. Слышишь? Сво-бод-ный! Гражданин, в душу тебя насквозь! Значит, веди себя соответственно.
Шмыгая носом, Степашка вернулся на прежнее место.
– Вот так-то лучше. Садись. Платок есть? Рожу вытри. Соображать можешь?
– М-могу…
– Соберись. Директор в первую очередь головой думать должен. Раскисать будет некогда, привыкай. Контракт прочитал?
– Какой контракт?
– Твой контракт, с графом.
Лючано понял, что Степашка после вольной уже ничего толком не читал.
– Мой? С графом?!
– А ты как думал? Теперь ни я, ни его сиятельство тебе приказывать не можем. Заруби себе это на носу, как дважды два – четыре. Читай. Если что не так – говори, обсудим. Имеешь право и не подписывать, между прочим. Бросай театр к чертям и мотай на все четыре стороны.
– Как же я наших брошу? Они ж… – маховики мыслей начали со скрипом проворачиваться в Степашкиной голове, набирая обороты. – Нет, я с «Вертепом» заодно… Раз надо, раз больше некому… Буду директором! Пока вы не вернетесь!
– О! – со значением поднял палец вверх Лючано. – Кажется, я в тебе не ошибся. Срок действия контракта видишь?
– …Три года, с правом досрочного расторжения по обоюдному согласию сторон, – прочел вслух Степан, отыскав нужный абзац. – Это на случай, если адвокатша вам срок скостит? Если вы раньше вернетесь?!
– Именно. Но ты на это особо не рассчитывай. Остальное смотри.
– Я смотрю. Только… Я, значит, теперь свободный, а вы? Вы, Тарталья?
«Неужто и впрямь так переживает? Успокаивать его… Меня б кто успокоил!»
На душе скребли кошки.
– Как у вас на Сечене говорят, Степан Осипович? «От тюрьмы, да от сумы – не зарекайся»? Верно говорят. Ничего, – Лючано зло сощурился, и Степашка подался назад: до того хищным, незнакомым показался ему отставной директор, – легату мое рабство еще поперек горла встанет. Слышал, как суд приговор в узел завязал? Хороший, узел, скользкий, для петли в самый раз…
