Кто рядом со мной? Присутствие. Лиловое облако мерцает, пахнет самкой. Самка игриво меняет очертания. Зовет.

Она меня зовет!

Лечу следом, мельком глянув в зал. Там сплошь тела – в форме для войны. И на сцене. И под сценой. Кругом – тела, формы, война. Из всех растут стрекучие щупальца. Тела в зале радуются. Я люблю, когда радуются! Там-тамы, огни, пляски до рассвета. Жаль, эти, для войны, радость прячут. Чтоб наружу из тела не лезла.

Глупые! Я ведь все равно вижу.

Самка близко. Трогает меня. Будем играть? Не будем? Сначала посмотрим? А потом поиграем? Хорошо, летим!

Тело на сцене говорит, говорит, говорит. Пыхтит и булькает. Тело встревожено. Тело сердится. Мы ныряем в люк за спиной сердитого. Здесь приводят в чувство еще одно тело: крепкое, бритоголовое, в форме для войны и красивой мантии. Тело хочет отдохнуть, отпустив на волю свой угнетенный Лоа, но ему не дают.

Ловят Лоа и загоняют обратно.

Вот дураки! Теперь у тела болит его бритая голова.

Это тело сердится так, что мне щекотно. На кого оно злится? За что? Не пойму. Наверное, на всякий случай. Про запас. Смешной!

Самка снова трогает меня. Хочет чувствовать вместе.

Провал. Разрыв.

Почему?

Мы были под сценой, а теперь мы есть в какой-то комнате. Что случилось между… Самка шепчет, чтобы я успокоился. Жмется ко мне. Ее запах будоражит. Откуда в ее запахе страх? Не надо! Я тебя защищу!

Не бойся.

Мое тело тоже здесь. Спит в восстановительном коконе. Кокон пульсирует, дышит помощью. С моим телом все в порядке. Оно и так бы скоро встало. А в коконе даже дольше получится. Хорошо! Тело лечится, а я могу еще погулять.

Самка тащит меня дальше.

Другая комната. Тело, что говорило на сцене, бранит тело с бритой головой. Оба злятся. Сильно. Отгораживаюсь. Что? Ты хочешь услышать?

Слушай.

– …для всей школы! Гард-легат захотел покрасоваться? Блеснуть записью с эмограммой? Привезли на выпускное торжество этого хлюпика, а нам расхлебывать?! Я, как начальник школы…

– Вы забываетесь, господин дисциплинар-легат! Извольте сменить тон! Моя речь…

– Ах, ваша речь! А если эмпат умрет? Или подаст на нас в суд? Вы об этом подумали?! Надеетесь, что улетите, а вся ответственность ляжет на школу? На меня лично?!

– Какая ответственность?! Штатский хлыщ упал в обморок. Очнется, получит гонорар и уберется прочь…

– Вы сошли с ума! Эмпат – это вам не раб! Не варвар с периферийного мирка! Эмпаты в Галактике наперечет! Их профсоюз…

– Эмпат?! Профсоюз?! Мелкий актеришка, имперсонатор…

– Что?! Значит, под видом эмпата вы провели в школу…

Мне становится скучно. Тела жуют ерунду. Я хочу танцевать, но самка удерживает меня. В комнате объявляются два новых тела. Их лица из серого камня. Они уводят бритоголовое тело, которое очень волнуется. Бранит само себя за длинный язык. Кажется, оно сболтнуло лишнего, и теперь телу некуда отступать.

Самка увлекает меня за телами.

Комната. Снова. В углу – вещь. Живое пополам с мертвым, без Лоа. Мое тело звало вещь терминалом. Тела обожают имена. Это их игрушки. Тело с лицом из серого камня шарит в полумертвом терминале руками и глазами. Второе тело спрашивает о чем-то тело с бритой головой.

Допрашивает, поправляет самка.

– …обязаны были поставить нас в известность заранее. Как это так?! – особый отдел не в курсе, что эмпат – вовсе не эмпат, а контактный имперсонатор…

– Я хотел, чтобы моя речь воодушевила молодых офицеров.

– Оставьте, легат. Никто не ставит под сомнение вашу лояльность и преданность империи. Но имперсонатор упал в обморок. Признайтесь, ваша работа?

– Моя? У меня до сих пор раскалывается голова. Во время сеанса этот мерзавец стал транслировать мне боль!

– Боль? Он – вам? Варвар – помпилианцу?!

Другое тело выныривает из терминала.

– Я навел справки. Контактные имперсонаторы не могут причинить клиенту боль. Даже если очень захотят. Они в силах заставить клиента молоть чушь, поскользнуться, в конце концов, скрутить кукиш во время похорон… Но боль! – нет.

– Этот – сумел.

– Специально развитые навыки? Пси-мутация?

– Легат, вы провели в военное учебное заведение мутанта. Что едва не послужило причиной срыва торжественной церемонии. Для диверсии – слишком мелко, но…

– Вы подозреваете меня в диверсии?

– Не вас. Тех, кто стоит за этим имперсонатором.

– За ним никто не стоит! Я нанял его случайно.

– Наша служба не верит в случайности. Допустим, кто-то поставил целью дискредитировать гард-легата Тумидуса, опозорить публично… У вас есть враги?

– Разумеется!

Больше я не слушаю. И самке не даю.

Я хочу играть.

III

Реальность возвращалась болезненными рывками.

Сквозь воспоминания – меркнущие, никак не желавшие угаснуть окончательно – пробивались бессвязные звуки, запах смятой постели… Кто-то кричит. Женщина. Она в истерике. Наверное, туристка: ее сын оплывшим сугробом лежит в кресле бокора. Аромат пряностей. Головокружение. Потолок камеры. Глазок в двери… идол, рядом догорают свечи… скорей бы догорели, а то дышать нечем… кто-то дергается… кричит…

– А-а-а!

Реальность наконец собралась воедино и рухнула на Лючано. Вся целиком, в лице разъяренного вудуна-охранника, который ворвался в камеру из коридора. Охранник швырнул Тарталью на пол, прижал к упругому ковролину, надавив коленом на позвоночник. Рывком завел за спину, выворачивая суставы, сперва одну руку, затем другую – и ловко зафиксировал на запястьях силовые «браслеты».

От детины несло табаком и жареным луком.

Так пахнет охрана на любой планете.

Сопротивляться Тарталья не пытался. Он еще не вполне пришел в себя после дурацкого обряда. Да и опыт прошлых лет подсказывал: стражу лучше не дразнить. Синьору Вамбугу он почти не видел: женщину скрывал стол. Стройные ноги вудуни подергивались: скверно, будто в конвульсиях. Адвокат скулила, как избитая собака. Охранник что-то затараторил, обращаясь к женщине, но ответом ему был отчаянный взвизг.

Тюремщик отшатнулся, наступив Лючано на пальцы.

«Везет мне на дамские истерики, – подумал Тарталья. Боль в отдавленных пальцах была едва ли не приятной: первое по-настоящему человеческое ощущение. Иначе он не поверил бы до конца, что все это происходит с ним, а не с посторонним человеком. – Вторая за три дня».

Несколько секунд вудун моргал в недоумении, но, к его чести, быстро вышел из ступора. Он метнулся к столу, задул свечи и схватил мелок, что-то чертя на лоскутном коврике. Лючано не столько видел это, сколько догадался по звуку. Далее охранник сорвал с пояса миниатюрный барабанчик – и камеру наполнил сложный, настойчивый ритм.

Стуча в барабан, он топал ногой в такт и басом тянул одну и ту же ноту.

 

Тарталье показалось, что его сейчас вывернет наизнанку.

Лоб охранника лоснился от пота, толстые губы дрожали. Он выполнял ответственную, очень важную работу, которая требовала полной концентрации сил. Ритм взлетал и опадал, понемногу выравниваясь, делаясь спокойным, вкрадчивым. Вудун сменил ноту на другую, более высокую. Голос его чуть не сорвался, но выдержал. Всхлипывания и скулеж стихли, ноги синьоры Вамбугу перестали содрогаться. Женщина выпрямилась, откинувшись на спинку надувного кресла, и Лючано увидел ее лицо.

Испуг, и растерянность, и потеки от слез на щеках.

Стук барабанчика стал глуше.

Замер. Умолк.

Напев истончился, сойдя на нет.

– Снимите с него наручники, – четко и раздельно, пожалуй, даже слишком четко приказала синьора Вамбугу. – Мой клиент ни в чем не виноват. Я должна была предвидеть.

На Лючано она старалась не смотреть.

– Вы уверены… – охранник колебался.

– Вы хорошо знаете меня, Паломба. Я часто ошибалась?

Охранник склонился над Лючано. Миг, и Тарталья уже растирал затекшие запястья. Медленно, стараясь не делать резких движений, он поднялся с пола, вернувшись на койку.

– Я скоро буду. Нам надо закончить разговор, – бросила адвокат, выходя из камеры в сопровождении охранника.

Весь обрядовый «арсенал» остался на столе. Более искушенный узник, наверное, придумал бы, как использовать что-то из этих предметов для побега. Но Тарталья, несмотря на второй арест, не считал себя искушенным узником. И бежать не собирался. А посему счел за благо не трогать ничего из вещей истеричной вудуни.

Он попытался восстановить ощущения во время сеанса. Цельной логической картины память не сохранила, если эта картина вообще была. Из глубины всплывали реплики легата, начальника школы, сотрудников особого отдела – слова, которых он слышать никак не мог. Казалось, таинственный невропаст выводит все это на доступную кукле поверхность.

Информацию окружали лохмотья смутных чувств и эмоций.

Клочья тающего сна.

Прерывая натужные воспоминания, щелкнул замок. В камеру шагнул знакомый охранник. Хмуро покосился на заключенного, взял со стола сумочку, забытую адвокатом, и вновь скрылся за дверью. Через пять минут вернулась синьора Вамбугу. Она полностью привела себя в порядок: дорожки от слез исчезли, прическа уложена, на губах и ресницах – свежий слой косметики, заметный лишь опытному взгляду.

Заговорила адвокат не сразу. Сперва долго, с аккуратностью педанта, она прятала в сумочку реквизит, потом устраивалась в кресле, словно за это время разучилась сидеть… Решив проявить вежливость, Тарталья нарушил молчание первым.

– Если я чем-то вас обидел – приношу свои самые искренние извинения. У меня и в мыслях не было…

Синьора Вамбугу, впервые после сеанса, бросила на него короткий, настороженный взгляд. «А ведь она меня боится», – с неприятным удивлением понял Лючано.

– Вы даже не подозреваете, насколько вы правы, баас Борготта. В мыслях у вас действительно не было ничего подобного. Но поведение Лоа не зависит от ваших мыслей, или от стереотипов сознания. Лоа человека – это дух. Полудитя, полузверь. Если его не воспитывать, он навсегда остается дикарем. У нашей расы Лоа – взрослые. Мы их развиваем всю жизнь. Мой взрослый Лоа легко укротил вашего малыша. Но я не ожидала…

Вудуни умолкла, собираясь с мыслями.

Лючано терпеливо ждал. Конечно, не очень-то приятно узнать, что в тебе сидит буйный шалун, помесь зверя и дурно воспитанного сорванца, который плевать хотел на хорошие манеры. Вот, довел до слез приличную даму. Правительство Китты выделило ее для защиты Лючано Борготты, а духу плевать, дух в академиях не обучался…

Узнай Тарталья, что аэромоб Г'Ханги летает, загнав в двигун Лоа дедушки пигмея – нисколько не удивился бы.

– Ваш Лоа, баас Борготта… Он меня пугает! Вначале он подчинился, но очень скоро вышел из-под контроля! Он хотел играть и совокупляться. Для зверя или дикаря это естественно, но… Он похож на демона Огун! Чудовищно цепкий, настойчивый… Я не могла разорвать связь.

– Я – невропаст. Я вхожу в контакт с другими людьми, корректирую их действия…

– Но у вашего Лоа – когти! У человеческих Лоа когти бывают крайне редко. Только у приверженцев направления Худу. Или у демонов. Извините, демон – слово не вполне точное, но я не знаю другого.

– Мой Лоа – маньяк с когтями?!

– Не обижайтесь, прошу вас. Ваш Лоа – не злой. Он просто не понимает, что причиняет боль. Он втягивал когти, как кошка во время игры. Но, забывшись, выпускал их снова. Вы когда-нибудь видели, что творят лев и львица во время спаривания?

– Я сделал вам больно?! Простите, ради всего святого!..

– Не стоит извиняться. Ваш Лоа… Великий Замби! Я до сих пор…

Глаза Фионины расширились: она заново переживала случившееся. Но это длилось всего мгновение. Усилием воли вудуни подавила вернувшийся ужас, сделала ряд глубоких вдохов, успокаиваясь.

– Тем не менее, я получила ценные сведения.

Ее голос обрел деловую отстраненность.

– Мы меняем линию защиты. Помните, перед сеансом я предложила вам все отрицать? Я снимаю это предложение. Вам не скрыть когти вашего Лоа от обвинителя Нганги. Начни вы спорить, Нганга не замедлит приписать вам извращенные наклонности. Он будет настаивать на том, что вы опасны для общества, и требовать пожизненного заключения. Я согласна с вами, баас Борготта: в нашем случае честность – лучшая политика. Малейший обман, если он раскроется, склонит чашу весов на сторону обвинения.

Лючано грустно улыбнулся.

– Хорошо. Говорим правду, одну правду, и ничего, кроме правды.

– Правду можно подать по-разному. Итак, пройдемся по пунктам обвинения.

Диверсию против Помпилианской Империи вы отрицаете?

– Отрицаю. Категорически.

– Думаю, данное обвинение удастся снять. Это не вы обратились к легату Тумидусу, а он – к вам. В заранее спланированную комбинацию, которая вывела Тумидуса на вас, и имела к тому же столь ничтожные последствия, не поверят ни присяжные, ни суд.

– Надеюсь, что так.

– Теперь вернемся к умышленному причинения вреда. Умысел вы также отрицаете?

– Отрицаю.

– Степень вреда, нанесенного здоровью и психике потерпевшего, определит экспертиза. С моральным ущербом сложнее. Выпускники, речь… Очень важно ваше заявление о том, что клиент был вами предупрежден. К сожалению, предупреждение осталось устным. Как вы считаете, истец подтвердит ваши слова?

Тарталья задумался.

Высокомерие легата, горделивая осанка…

– Точно утверждать не возьмусь. Но мне кажется, легат не опустится до лжи. При всей его неприязни к моей скромной персоне.

– Буду рада, если…

– Постойте! Мы общались с клиентом через терминал отеля!..

Адвокат, надо отдать ей должное, все поняла сразу.

– Ваш номер в гостинице? Коды доступа?!

Через минуту ее уже не было в камере.

IV

Кормили в следственном изоляторе на удивление сносно. Обед, принесенный знакомым охранником, состоял из горохового супа с чесноком, кус-куса с рыбой, кресс-салата и банки витаминизированного «энерго-чая». Все напитки, кроме дорогих сортов алкоголя, вудуны выпускали в самоуничтожающихся экологичных банках. Опустев, тара исчезала без следа, распавшись на нетоксичные компоненты.

Возможно, уроженцу Китты обед показался бы грубым, а турист-новичок грешил бы на плохую совместимость блюд. Но Лючано не привередничал. Здесь тебе, уважаемый бвана, не грибной ресторан «Л'Нага». Тряхнул стариной, срубил деньжат на легкой кукле – жри, что дают!

От берберы – огненно-острого соуса, способного взорвать солнце – он благоразумно отказался. Хотелось дожить до суда. Охранник пожал плечами и съел берберу сам.

– Подследственный Борготта – на выход.

– На допрос?

После казуса с синьорой Вамбугу охранник проникся к заключенному уважением и снизошел до ответа:

– На прогулку. Руки за спину, вперед по коридору.

На Кемчуге его в «предвариловке» гулять не водили. Там была одна сплошная прогулка. Хоть по кругу, хоть по прямой, от берега к берегу. Адвокат озаботилась? Или на Китте порядки мягче?

«А Тумидусу особисты хвост накрутили. Актеришка-инорасец изнасиловал бронированную психику помпилианского гард-легата! Позор на всю Галактику…»

Тюремный коридор напоминал кишечник гигантской твари. Образец «скелетных» конструкций: кремнийорганическое сооружение выращивалось, как живой организм, а затем мумифицировалось по методике Бангве-Йо и использовалось в качестве здания. Правда, обычно не жилого.

– Стоять. Лицом к стене.