Глава седьмая
Пульчинелло хочет ужинать

I

Он вынырнул на поверхность бытия, судорожно хватая ртом воздух. В памяти рыбинами, угодившими в силовой невод траулера, бились видения: Фаруд, Юлия, робот в капсуле с плесенью…

Он все помнил.

Все.

Но сейчас виденьям была грош цена!

В двух шагах от него дергался клетчатый богомол Кавабата. Словно в эпилептическом припадке, сучил передними лапками, сухими и шустрыми. Подпрыгивал, как если бы пол, раскалившись, жег пятки сквозь подошвы лаковых туфель. Крошка Яцуо чудом ухитрялся оставаться на ногах. Глаза психира были плотно зажмурены, лицо шло рябью – не лицо, а миска с водой под ливнем.

Он напоминал разладившегося андроида.

В другой ситуации картина вызвала бы брезгливую жалость. Но где-то там, в свихнувшемся мирке, заключенном в голове желтолицего человечка, насмерть схватились гард-легат Гай Октавиан Тумидус и психир Яцуо Кавабата. Колонны прорастали сквозь ширмы, клинки звенели о щиты, горячая кровь пятнала черты, искаженные злобой. Бой продолжался. Бойцы бросали в мясорубку последние резервы пси-клонов, перемалывая самих себя в кровавый фарш. Смотри, малыш: дело идет к завершению…

Гай его освободил. Хозяин – раба.

А сам остался: драться.

– М-мразь! – язык слушался плохо. Зато ноги несли тело в нужном направлении, не спрашивая разрешения у труса-разума. – Г-головорез поганый! Уб-блюдок!

Под туфлей что-то брякнуло. Трость. Увесистая трость с набалдашником в форме сжатого кулака. Прежде, чем рассудок успел принять какое-либо осознанное решение, трость оказалась у Лючано в руках. Обретя собственную, неподвластную здравому смыслу волю, руки шли по дуге вверх, занося оружие для удара.

– Я сейчас, Гай… я здесь…

Он бормотал, как в бреду. Не понимал, что делает. Волна бешенства накрыла пловца. Пена ненависти, шкворча ветчиной на раскаленной сковороде, кипела на гребне. Свобода началась с первобытной, пещерной, святой дикости. Кулак, отлитый из металла, угодил в висок ядовитого насекомого. Брызнуло красным, психир молча рухнул сперва на колени, а там – и на бок.

Шагнув ближе, Тарталья в исступлении молотил тростью тело, вздрагивающее на полу. Проклятый таракан! Раздавить паразита! Уничтожить! Жук-мозгоед!..

«Умри! Умри!! Умри!!!»

И психир умер.

Ярость застилала взор багровой пеленой. Кровь на полу, на трости, на руках. На одежде. На снимках, украшавших стену. Лица гитаристов – в темных брызгах. На клавиноле, испачкав блок управления – кровь. Сколько же ее оказалось в этом сухоньком на вид человечке!

Входная мембрана…

Психир оставил дверь открытой!

Лючано ринулся прочь из студии. Юлия? Потом. Вернемся, приведем помощь. Местную стражу, полицию, охранников-помпилианцев – кого-нибудь. Главное – вырваться! Хрипя, он вывалился в коридор. Стены – практичный и негорючий керамопласт «под камень». Тусклый свет панелей на потолке. Направо? Налево?

Где выход?

Секунда колебаний растянулась на века. По левую руку от беглеца шагов через десять проход упирался в типовую мембрану. Чутье подсказывало, что мембрана заблокирована. Два раза подряд судьба не улыбается. По правую же руку коридор плавно изгибался, не позволяя увидеть – что за поворотом.

Шаг. Другой. Третий. На этом путь закончился: в стене возник овальный проем, и из него выдвинулся человек. Без «стрекозиной» маски, с открытым лицом. Присмотрись Лючано внимательнее, наверняка узнал бы похожего на йети гитариста. Но присматриваться было некогда. Хватило мимолетного взгляда: камуфляж со множеством карманов, рейнджерские ботинки…

Враг!

Отчаянно завопив, в прошлом – раб, а теперь – свободный человек, Лючано замахнулся окровавленной тростью. Гитарист отшатнулся, удар металлического кулака пришелся ему в плечо. Следующий взмах завершился неудачей: пудовая гиря, натуральная и твердая, врезалась свободному человеку в ухо. Его сбили с ног, отобрали трость, больно пнули по ребрам, завернули руки и скрутили за спиной. Запястья стянула жесткая петля.

В проеме уже стоял второй захватчик: барабанщик.

Голова гудела, ухо пылало огнем. Ломило вывернутые плечи. Музыканты-террористы принялись орать – не на беглеца, а друг на друга. Тарталья не понимал ни слова. Кричали вроде бы на вехденском. В глаза бросился нитяный пояс с тремя узлами, хорошо видимый под расстегнутой курткой барабанщика – и сомнения отпали окончательно.

Вехдены.

Наконец террористы охрипли и угомонились. Гитарист, зло покосившись на пленника, сунулся в студию. И Лючано понял: жить ему осталось минуту, не больше.

Сейчас вехден увидит мертвеца. Справиться с пси-хирургом в одиночку невозможно: на близком расстоянии психир лишит воли и обездвижит шесть-семь противников. Чтобы противостоять его влиянию, надо самому быть сильным телепатом. Или помпилианцем с мощнейшим «клеймом». Наверное, есть еще варианты: пси-блоки, позволяющие выиграть несколько секунд, спец-методики… В любом случае, человек, заваливший Кавабату, смертельно опасен! Оставлять такого в живых – себе дороже.

Похитители не станут рисковать.

Из студии вехден выскочил бледный, всклокоченный. Зверообразное лицо йети цветом напоминало брюхо дохлой рыбы. Гитарист крикнул что-то барабанщику, сорвавшись на хрип. Лючано грубо вздернули за шиворот. Он успел заметить хищный прищур угольно-черных глаз, да копну фиолетовых волос.

– Стойте! Я…

Тычок пальцами, собранными в «копье», пришелся в солнечное сплетение. Брызнули слезы, Лючано сложился пополам. Он задыхался, тщетно пытаясь глотнуть воздуха, и лишь без звука разевал рот. Размашистый апперкот швырнул его на стену. Лязгнули зубы, рот наполнился кровью: вязкой кислятиной. Затылок, кажется, треснул от соприкосновения с керамопластом. Безнадежно сбоило зрение.

«Тебя убивают, малыш».

– Не на…

– Храфстра! Ангра храфстра!..

Пол. Он рухнул навзничь, так и не поняв – от чего. Под ребра пришелся удар тяжелого ботинка. Еще один, каблуком… еще…

«Тебя убивают, дружок».

В голове от боли явь смешалась с бредом. Фаруд Сагзи склонялся над капсулой, где лежал мертвый Яцуо Кавабата. Из расколотой головы психира, словно паста из тюбика, лезла сизая плесень куим-сё. У соседней капсулы гитарист-йети и барабанщик с волосами цвета модифицированной плесени избивали ногами соглядатая. Хрустели кости, трещал «волшебный ящик»; в мозгу взрывались сверхновые и рождались галактики. Сейчас кое-кого убьют, положат во вторую капсулу, и из пробитой головы Лючано Борготты тоже полезет плесень.

Вот, оказывается, как добывают куим-сё!..

– Фаруд! – из последних сил завопил Лючано, пытаясь сквозь годы и расстояния докричаться до старого знакомого. – Фаруд! Сагзи! Спаси меня! Они меня убьют! Фаруд…

И его перестали бить.

II

– Сиди здесь.

Его толкнули в спину.

Дверь с тихим шелестом закрылась. Щелкнул замок.

– Лючано!

– Тебе плохо?

Левый глаз заплыл. Правый с трудом удалось «навести на резкость».

– В-вы-ы… ы-ы?

Губы распухли оладьями и саднили. Он харкнул кровью себе под ноги. В красной лужице блестел сахарный осколок: зуб. Говорить внятно не получалось. Артикуляция – пытка. Слова – проволочный «ерш». Язык – бревно.

Он сосредоточился.

– Джессика? Давид? С вами все в порядке?!

Каморка – четыре на пять шагов. Койка застелена мятым одеялом. Пододеяльник смешной, в горошек. На привинченном к полу столике – бутыль из пластика. Должно быть, с водой. В углу – горшок, прикрытый крышкой. Камера «овоща» выглядела пристойнее.

– С нами все в порядке

Первый раз, как обычно, близнецы ответили хором. И разделились:

– А с тобой – нет.

– Тебе надо прилечь.

– Ты сам дойдешь до кровати?

– Ага…

Он доковылял до койки, рухнул поверх одеяла и охнул в голос. Под сердце вбили штырь, тупой и ржавый. В сравнении со штырем меркло все остальное.

– У тебя лицо разбито.

– Давид, неси воду. Я ему руки развяжу.

– Несу.

Со стоном Лючано перевернулся на живот, чтобы Джессике было удобнее. Узлы чертов гитарист затянул на совесть. Девочка вместе с братом, пришедшим ей на помощь, провозились минут пять.

– Готово. У тебя платок есть?

– Ы-ы…

Отбитые при падении, мертвые пальцы не слушались. С третьей попытки удалось извлечь из кармана скомканный платок.

– Сядь и наклонись, – скомандовала Джессика. – Будет больно.

Она явно копировала интонации, услышанные в каком-то фильме. Это было бы смешно, но не здесь и не сейчас. Лючано устало закрыл глаза. Прикосновение влажной ткани. Лоб, висок, скула… Холодок. Боль. Королева Боль стояла рядом со своим верноподданным, не спеша завершить аудиенцию. Дважды Тарталья лишь диким усилием воли сдерживался от потока ругательств.

Стараясь отвлечься, он думал о милосердии Королевы. Могло быть хуже. Гораздо хуже. Могло вообще ничего не быть…

– Я закончила.

– Ты выглядишь гораздо лучше. Не так страшно, – Давид положил ладошку поверх запястья Лючано. – Я буду держать тебя за руку. Когда держат, меньше болит. Я знаю.

Предплечье мальчика густо покрывали синяки. На щеке Джессики красовалась царапина – от скулы к углу рта. С детьми тоже не церемонились.

– За что тебя?

– Я убил человека. Психира.

– Психира?!!

От обычной бесстрастности в голосах близнецов не осталось и следа. Это было как орден, врученный за доблесть.

– Я не хочу об этом рассказывать. Я еще никогда никого не убивал.

– Мы понимаем, – кивнула Джессика. – У тебя средний хомицидный тип психики.

– Что?!

– Существует три хомицидных типа психики. Человек, способный к убийству в любой момент. Человек, способный к убийству в кризисной ситуации, – девочка сощурилась, вспоминая. – И человек, в принципе не способный убить лично или отдать приказ лишить кого-либо жизни.

– Первый и третий типы относят к редким, – Давид улучил момент, пока сестра набирала воздух в легкие. – Они лежат в области психических патологий. Твой тип – наиболее распространенный. Ты нормальный.

 

– Спасибо, утешили!

– А наш дядя, к примеру, относится к третьему типу. Убийство противоречит его складу мышления. Дедушка может убить, а дядя – нет. Это усложняет ему жизнь.

– Надо же! – не удержался Тарталья. – Какой хороший человек ваш дядя!

– Зато он может разорить конкурента! – вступился за дядю Давид.

– Опозорить!

– Чтобы с ним больше никто дела не имел!

– В рабство продать может… – тихо добавила девочка.

– Айзек Шармаль? О да, этот может!

Лючано понял, что сболтнул лишнее. Он не должен был ничего знать о дядях, которые продают племянников в рабство! Результат не заставил себя ждать. Близнецы умолкли, как по команде. Две пары глаз сверкнули знакомым стеклом. К блеску примешивался страх: глубоко, на донышке.

Первой решилась Джессика.

– Откуда ты узнал, что Айзек – наш дядя?

– У тебя было недостаточно данных для умозаключений, – Давид убрал ладошку с руки Тартальи. – Или достаточно в одном-единственном случае.

– Ты не тот, за кого себя выдаешь?

Близнецы сделали шаг назад. Но ответ нашелся – простой, как все гениальное. А главное, в меру правдивый.

– Все элементарно, ребята. Я знаком с вашим дядей, Айзеком Шармалем-младшим. За день до конфликта с легатом Тумидусом мой театр работал его заказ. Мы обслуживали вечеринку. Китта, Хунгакампа, Йала-Маку 106, если вас интересуют подробности. На вилле я познакомился и с вашим дедом, Лукой Шармалем. Вы похожи. Особенно на дядю. Фамильное сходство.

Близнецы переглянулись.

На оценку новой информации им понадобилась пара секунд.

– Похоже на правду. Вероятность 83%.

– Принцип обрезания лишних сущностей, Давид.

– Да. Ты права. 87%

И, обращаясь к Лючано:

– Мы не знали. У тебя было достаточно данных.

– Извини, что не поверили.

– Мы разучились верить. Мы привыкли рассчитывать вероятности.

– Когда вероятность больше 72%, человеку можно доверять.

– Ровно на семьдесят два процента! – улыбнулся Тарталья.

Королева Боль оценила его героизм, хлопнув по губам шипастым веером. Язык нащупал саднящую пустоту на месте выбитого зуба. Еще два шатались, словно пьяные гуляки.

– Тебе – на целых восемьдесят семь.

Уголки рта девочки чуть заметно дернулись. Джессика шутила! Юмор гематров – вещь сложная, доходит с запозданием…

Лючано сменил позу и охнул: штырь в ребрах никуда не делся.

– Значит, дядя приказал вас похитить?

Ответ он знал. Было интересно, что думают сами близнецы на сей счет.

– Нас похитили люди в масках.

– Совпадение внешности с нынешними похитителями – 76%.

– Но Эдам, наш голем, не предотвратил похищение.

– Он танцевал и пел.

– Эдам – наш семейный голем. Чужой не сумел бы его переклеить. Подменить гематрицу Эдама могли четыре человека: мы, дядя и дедушка. Мы гематрицу не меняли.

Зажмурясь, Лючано представлял себе лица близнецов и пытался угадать, что на них отражается. Одно дело: ты видишь историю в «волшебном ящике». Другое дело: двое малышей восстанавливают цепочку событий, звено за звеном, идя над пропастью загадок по хрупкому мосту логики.

Вспомнился рассказ маэстро Карла, который знал все, но понемножку. Родная звезда гематров, чье название стерлось из памяти, в глубокой древности стала сверхновой, уничтожив планету, колыбель этой расы. Перед взрывом, предвидя катаклизм, гематры ушли «в рассеяние» на транспортных звездолетах. Большинство разлетелось по Галактике, осев в разных мирах. Меньшинство, обладавшее значительными средствами, выкупило у Совета Лиги ряд необитаемых, но пригодных для жизни планет в созвездии Жезла. Исконные названия планет колонисты отвергли, заказав и оплатив внесение изменений во все энциклопедии и справочники.

Маэстро помнил три новых названия – Сиван, Мархешван и Адар.

«Ты засыпаешь, дружок, – вмешался Гишер. – Проснись».

– Остаются дедушка Лука и дядя Айзек. Дедушка – 36%. Дядя – 59,5% И 4,5% вероятности взлома генокода у голема. Но взломщик потребовал бы выкуп.

– Значит, от нас хотели избавиться.

– Мы точно не знаем, зачем дяде или дедушке понадобилось от нас избавляться, – в голосе Давида мелькнула растерянность. – Мы были хорошие дети. Послушные. С сильным потенциалом. Наверное, это из-за нашего отца. Мы знаем, кто наша мама…

– А кто отец – не знаем. Вдруг он – очень плохой человек? Вдруг мы – позор семьи Шармалей?

«Им ничего не известно об открытии профессора Штильнера. Они предполагают наиболее вероятное. Принцип „обрезания лишних сущностей“. Бьют не в „яблочко“, но рядом…»

– А почему, – спросил Лючано, – дядина вероятность выше дедовой?

– Дедушке было бы проще нас убить. На 28% проще.

– Дядя Айзек – хомицид-3. Продать в рабство – сложнее, но это дядя может.

– Гораздо сложнее! – с презрением, от которого Лючано содрогнулся, заявила Джессика. Судя по всему, девочка удалась в деда. – Стали накапливаться ошибки. Чем сложнее план – тем больше ошибок. Дядя Айзек не сумел их все скорректировать.

«Бедненький дядя Айзек…» – шепнул издалека Гишер.

– Дядя хотел сделать из нас роботов.

– А роботы не бывают Шармалями. У роботов нет семьи.

– Сейчас накопление ошибок достигло критического уровня. Дяде пришлось снова нас похитить.

– Мы должны извиниться. Тебя схватили из-за нас.

– А Юлия, – возразил Тарталья, – утверждает, что из-за нее!

– Она тоже права, – серьезно кивнул Давид. – Если бы она нас не выкупила, похищения бы не было.

– Юлия не заклеймила нас…

Логические выкладки доставляли детям едва ли не физиологическое удовольствие.

– …без клейма мы перестали делаться роботами. А это не устраивало дядю.

– Он не хотел, чтобы мы попали к Юлии!

– При чем тут Юлия?

Одолевала апатия. В голове мутилось. «Ты заработал сотрясение мозга, дружок», – обрадовал Добряк Гишер.

– За ней следили дядины люди.

– Они могли следить за нами, а не за ней.

– А как тогда он выяснил, что на нас нет клейма?