– Гив, Борготта! Придержите! – скомандовал Бижан.

Лючано с барабанщиком кинулись к окну.

– Взяли!

Чугунная конструкция сделалась неподъемно тяжелой – гитарист пережег последний «ус», соединявший ее с металлической рамой. Лючано крякнул, присел на полусогнутых – но вес удержал. Вдвоем с Гивом они прислонили решетку к стене. Гитарист вернул лучевик в импульсный режим, повысил мощность и глянул на индикатор заряда.

– Порядок. Еще сотня выстрелов.

Окно было допотопным, с антикварными механическими шпингалетами. Вехдены не сразу сообразили, как эта рухлядь открывается – даром, что боевики! – и Тарталье пришлось показать. Створки шли туго: окно давно не открывали. В конце концов усилия музыкантов увенчались успехом. С душераздирающим скрипом и скрежетом окно распахнулось. В кабинет ворвался морозный ветер, швырнув в лица жгучие пригоршни снега.

– Заль первый, я за ним. Борготта замыкающий. Не отставать!

«Есть не отставать!» – хотел молодцевато гаркнуть Лючано. Но остальные промолчали, и он благоразумно последовал их примеру.

Гитарист перемахнул через подоконник и исчез. Внизу ухнуло. «Второй этаж! – оторопь сковала движения, сжала сердце в ледяной хватке. – Лихачи! Для них, небось, пустяки, дело привычное. А для меня?»

Выждав пару секунд, трубач последовал за гитаристом. Барабанщик обернулся, с ободрением подмигнул – и тоже сиганул за окно. Тарталья вздохнул, вскарабкался на подоконник и заглянул вниз. Там из сугроба выбирался Гив. Заль с Бижаном, все в снегу, и не подумав отряхнуться, крались вдоль стены, держа оружие наготове.

«Сугроб – это хорошо. Это радует…»

Тарталья сунул разрядник в карман шубы и присел на корточки. Придерживаясь за подоконник, осторожно свесил ноги. Все равно высоковато. Чувствуя, как тает решимость, он оттолкнулся руками и ногами – и ушел в полет.

Мягкий, но ощутимый толчок. Облако снежного пуха взлетает перед глазами, заставляя отчаянно моргать. Миг, и лицо утыкается в сугроб целиком. Снег липнет на кожу, набухает студеной влагой. Жив, курилка? Оказывается, ничего страшного. Разве что пятки гудят после приземления. Хватит разлеживаться, капрал Борготта! Бегом за капитаном Бижаном! – держать тыл, смотреть в оба, если что – орать и стрелять.

Орать громко, стрелять метко.

Пурга мела без особой злобы, скорее для порядка. Вехдены не успели далеко уйти. Лючано спешил за ними, выше колена проваливаясь в рыхлый снег. Добросовестно выполняя приказ, он то и дело оглядывался. В ночи чудились несметные полчища врагов. Истрепанные нервы грозили лопнуть. Трудней всего было удержаться и не палить в каждую подозрительную тень.

Он находился в десятке шагов от угла здания, когда Гив, обернувшись, махнул рукой: ложись! Тарталья послушно упал в снег, выставил перед собой разрядник, убедился, что ствол оружия не смотрит в спины вехденам – и завертел головой, ища цель.

Впереди полыхнул «Пульсар». Дважды хлопнул плазменный карабин. Чей-то крик. Третий выстрел. Тишина.

– Идем. Живее!

Не веря, что все кончилось, Лючано неловко поднялся. Отряхивая с шубы налипший снег, он заковылял вслед за вехденами. Напротив входа, метрах в тридцати, на белой перине темнели два пятна. Он хотел отвернуться, но что-то не позволило отвести глаза.

В проталине, в облаке пара, ничком лежал человек. Талая вода вокруг мертвеца приобрела розовый оттенок. Крови было мало: хоть заряд плазмы, хоть выстрел из лучевика прожигает ткани, а не разрывает их.

– Хорошая шуба, – оценил гитарист. – Бери, капитан. Холодрыга…

Бижан с ловкостью, выдававшей большой опыт, раздел покойника. Возле второго трупа возился барабанщик, обшаривая карманы.

– Есть! Ключи от вездехода.

– Отлично! Грузимся – и на космодром.

Похожий на сугроб мобиль – на нем они прибыли сюда – стоял рядом.

– Охранников шестеро, – напомнил Гив. – Четверо на поле, двое в терминале.

– Справимся. Главное, застать их врасплох.

– Надеюсь, они еще не в курсе побега.

– Я тоже на это надеюсь. Но рассчитывать надо на худшее. Действуем по обстановке. Наша цель – спасательный бот.

– Есть, капитан.

Бижан с гитаристом, которому барабанщик отдал ключи, втиснулись в кабину. Тарталья с Гивом разместились в заднем отделении. Барабанщик забросил в салон еще два плазменных карабина – трофеи, подобранные на поле боя – и захлопнул дверь. Хрипло взревел двигун. Гитарист включил печку и тронул мобиль с места.

Набирая скорость, вездеход покатил по колее, наполовину заметенной снегом. Белесый рассвет улиткой полз по небу. Видимость ничуть не улучшилась. На дворе светало, но снег продолжал валить. Всплыли из метели и сгинули бараки толкачей-брамайнов.

«Как там дети? Юлия?» – по крайней мере, Лючано не боялся, что их станут обвинять и допрашивать «с пристрастием». Вряд ли в поселке сыщется еще один маньяк вроде покойного альгвасила. – Главное, думать о чем угодно, кроме трупов на талом снегу. Да, их убил не ты, капрал Борготта. Ты убил Кавабату, – образ мертвого психира успел потускнеть в памяти. – А эти двое…»

«Не терзайся понапрасну, дружок, – дал совет Гишер. – Смотри вперед, и все».

Дорога извивалась змеей. Мелькали дома, деревья, шахтные конструкции. По пути встретились несколько человек. Никто не сделал попытки задержать беглецов. Вскоре поселок остался позади.

– Всем приготовиться. Идем через терминал. Оружие спрятать под одеждой. Стрелять только в случае необходимости. Пробуем захватить бот без лишнего шума.

Сквозь круговерть снега проступил бетонный куб терминала. Барабанщик протянул Тарталье один из плазменных карабинов. В ответ Лючано отрицательно мотнул головой и сунул разрядник поглубже в карман шубы. Гив не стал спорить. Он расстегнул тулуп и примерился: удастся ли спрятать карабин? Тулуп был ему великоват, длины вполне хватило. Вездеход остановился. Барабанщик выпрыгнул наружу, согнутым локтем придерживая оружие под одеждой.

Лючано выбрался следом.

Подняв воротники, укрывая лица от ветра, беглецы поспешили ко входу в терминал. «Капрал» опять шел последним. Пару раз он оглянулся, но никого не заметил.

Двери из прозрачного бронепластика открыться автоматически не пожелали. Ну да, тут же водятся хищники! Впрочем, когда Бижан потянул правую створку на себя, та легко поддалась. Ф-фух, тепло, свет, цивилизация! Вторые двери. У регистрационной стойки маячил служащий в форме. Ладонь сжала в кармане рукоятку «Тарантула». Однако Бижан, и не думая доставать оружие, направился прямиком к служащему.

– Спасбот к взлету готов? – начальственным тоном осведомился трубач.

– Спасбот? – с изумлением воззрился на гостей служащий, моргая сонными глазками. Фуражка вахтера сползла ближе к затылку. – Спасбот к взлету готов круглосуточно. Согласно инструкции. Дежурный на борту. А в чем дело?

– На нашем корабле остались крайне важные записи. Надо смотаться на орбиту и забрать их. С администрацией мы договорились, не беспокойтесь. Предупредите дежурного в боте, что мы сейчас подойдем.

– Я должен лично связаться с администрацией.

– Никаких проблем. Только, пожалуйста, сначала свяжитесь со спасботом. Чтобы мы зря не теряли время. Хорошо?

– Ладно, – вахтер активировал голосферу коммутатора, назвав голосовой код. Через пару секунд в сфере возникла недовольная конопатая физиономия.

– Чего трезвонишь?

– К тебе гости, Фил. Говорят, на орбиту им надо.

– А в задницу им не надо? – конопатый не пришел от известия в восторг.

– В задницу – успеется. Даю запрос на подтверждение. А ты…

Конопатый витиевато, с душой выругался и отключился, не дослушав.

– Мы вам очень признательны!

Бижан одарил вахтера широкой улыбкой и выстрелил в него из парализатора. Тот рухнул, как подкошенный.

– Вперед!

– Стоять! Руки за голову!

Испугаться Тарталья не успел. Он не испугался даже тогда, когда в спину ударила жаркая волна, швырнув его на пол. «В меня стреляли!» – мысль о выстреле не отягощалась лишними эмоциями. Должно быть, он исчерпал лимит волнения. Ну, стреляли. Ну, попали. Сгустком плазмы, тепловым лучом или энергетическим разрядом. Мертвый или живой, Лючано Борготта лежит на полу лицом вниз. Спине горячо, но в меру. Где-то поблизости трещат разрядники, часто хлопает плазменный карабин; кто-то отчаянно орет: «Тревога! Тревога! Хэм, вызывай подкрепление!..»

– Живой?

Рядом плюхнулся Гив.

– Вроде бы…

– С почином! – осклабился барабанщик. – Тебя шлем от МОРСа спас. Аккурат в него угодило. Не зря капитан велел тебе шлем прихватить – как чувствовал…

– Уходим!

Укрывшись за стойкой, Заль методично садил из разрядника в дальний угол зала ожидания, не давая противнику высунуться из-за багажного транспортера. Батарею в «Пульсаре» гитарист берёг.

– Я прикрою! – крикнул он.

Беглецы кинулись прочь. По эскалатору им навстречу спешил человек в знакомом кафтане, с восьмилучевой звездой на груди. Блюститель порядка вскинул оружие, но опоздал. Бижан просто снес его с ног, упав сверху, ударил локтем под ухо – раз, другой – и вскочил, оставив несчастного лежать в конце эскалатора.

За спиной громыхнул топот. Помня, что он должен обеспечивать тыл, Лючано обернулся, выискивая цель стволом. Но это был догнавший их гитарист. Вместе они вылетели из терминала на взлетное поле. Снег прекратился, ветер стих. До кургузого спасбота оставалось метров четыреста.

– Бегом!

Расчищенную дорожку успело засыпать. Но все равно лучше было бежать по ней, чем утопать в окрестных сугробах. Сердце колотилось о ребра, воздух со свистом вырывался из легких. Лючано вспотел, несмотря на зиму, царящую вокруг. Или это на Тамире лето такое? А-а, какая разница?! Бежать, не отставать! Недавно он удирал от разъяренных аборигенов на чужой планете, куда помпилианцы явились собирать «ботву». Сейчас все иначе. Он свободен, вооружен, рядом – боевые товарищи…

 

«Товарищи?!» – поперхнулся вдалеке маэстро Карл.

Тарталья послал маэстро в черную дыру и прибавил ходу.

Впереди начали стрелять. Заль отвечал из «Пульсара», больше не экономя боекомплект. Снег от выстрелов лучевика вскипал, обращаясь в пар. Поскользнувшись, Лючано грохнулся навзничь, больно отбив плечо и локоть. Ворочаясь, он увидел: через сугробы, пригибаясь, к ним спешат двое.

– Сзади!

«Тарантул» с треском разразился синеватой вспышкой. Разряд попал в цель, один из тамирцев споткнулся и осел в сугроб. А Лючано, не помня себя, все жал и жал на спуск, всадив в жертву, как минимум, еще два разряда. Захлопали карабины, второй тамирец покатился в сторону.

– Молодец! – похвалил гитарист. – Снайпер!

Возгордиться Лючано не успел. Рявкнул Бижан, помянув «хромых черепах», и пришлось снова бежать, оскальзываясь, падая, стреляя… В безумстве забега выпало из памяти, куда они несутся и зачем. Тарталья даже удивился, обнаружив в десяти шагах от себя громаду спасбота со спущенным трапом. По трапу шел конопатый – он шумно недоумевал по поводу безобразия, творящегося на космодроме.

Конопатого не успели предупредить, или он был просто туп от природы.

– Пошел вон! – заорал на него Лючано, паля из разрядника в воздух. Это возымело действие: конопатый спрыгнул с трапа, перемахнул через ограду и был таков.

Трап.

Ступеньки.

Дальше счастливого «капрала» волокли за шиворот.

Эпилог

«Если вы приходите к учителю, и он вам говорит, что его система самая правильная, в отличие от прочих шарлатанств – уходите. Уходите немедленно, не теряя ни минуты. Он лжет. Нет единственно правильных систем. И нельзя возвыситься, оскорбляя других.

Но что делать, если вам говорят: „Вы живете в лучшем из миров!“? Как поступить, услышав: „Сейчас ваше дело плохо, но потом, при жизни или после смерти, вы обретете наилучший уголок во Вселенной!“?

Куда бежать?»

Карл Мария Родерик О'Ван Эмерих, «Мемуары»

Звезды – удивительные существа.

Особенно когда они спускаются на землю.

В тумане, окружившем лужайку, где ждали трое человек, вспыхнул рой искорок. Словно беженцы-созвездия, толпой упавшие с небес, они моргали тысячей изумленных глаз. Синяя бирюза с прожилками. Зеленые разводы малахита. Кровавый рубин. Дымчатый топаз. Желто-оранжевый сердолик с темными вкраплениями. Опалесцирующий жемчуг. Сирень, тюльпаны, фиалки. Водопад красок пролился с вышины на захолустную планету, чтобы, укрывшись в тумане, доказать радуге, какая она, в сущности, блеклая замарашка.

От каждого глаза разбегались лучики. Кобальт, охра, кармин вплелись в млечные пряди, превращая туман в праздник. Хор ночных птиц в роще затянул торжественную кантату, прославляя каждую минуту бытия. Запах ночных орхидей усилился. Окрашиваясь, туман редел, исчезал и наконец сгинул, как не бывало.

Вместе с ним сгинуло наваждение.