– Есть!

– Начинай калибровку.

Пульт весело мигал индикаторами. Один за другим включались эмиторы контрольных дисплеев. По дисплеям ползли алые и зеленые червяки, возникали таблицы, трехмерные модели, бежали столбцы цифр. Лючано все это говорило ничуть не больше, чем чудеса в сферах близнецов.

Главное, дело идет на лад.

Он бросил взгляд на Юлию, ища подтверждения. Уловив движение «удочки», помпилианка ободряюще кивнула ему. Дескать, выберемся! Тарталье стало стыдно. Лицо под шлемом вспыхнуло, словно он вдруг сделался вехденом, колдующим у реактора. Мужчина, называется! Нет, чтобы поддержать слабую женщину! – сам ищет у нее помощи и сочувствия!

Позор!

То, что «слабая женщина» при желании съест без соли десяток рефлексирующих Борготт, роли не играло.

– …есть вторичные засечки. Даю наложение…

– Идеально! Совпадение – 99,97.

– Заканчиваю калибровку.

– Отлично. Ориентирую передатчик.

– Бижан! С Террафимой связываться нельзя. Нас уже ищут.

– Я наведусь на Тамир. Там одни рудокопы, им до Террафимы дела нет.

Барабанщик с сомнением пожевал губами. Накрутил на палец фиолетовую прядь волос. Пару раз дернул. Видимо, так он стимулировал мыслительный процесс.

– Надо «Терпим бедствие!» отбить, – поделился он своими соображениями. – Мол, авария. Реактор вышел из строя, сутки, и остынем. Класс корабля, координаты, скорость, траектория – чтоб нашли. И все. Будут спрашивать – не отвечать. Только пеленг давать. Вроде бы и радио сдохло. Иначе пришлют группу захвата вместо спасателей, кракен нас заешь…

– Типун тебе на язык! – вызверился на советчика Бижан. – Не каркай!

– Поздно. Накаркал.

Гитарист, закончив возиться с близнецами, указал на обзорники.

В первый миг сердце Лючано подпрыгнуло от радости. Неужели и впрямь «накаркал»?! Патрульный рейдер с группой захвата? Долгожданное спасение?! Он пригляделся, и сердце после глупого скачка приземлилось в желудок.

Звезды на обзорниках дергались, будто в припадке эпилепсии. Пространство между ними больше не выглядело, как однородная чернота: его испещрили оспины и рытвины. А на фоне больного, лихорадящего мироздания копошились зловещие кляксы.

Флуктуации континуума.

«Кракен нас заешь!..»

У барабанщика был дурной глаз и черный язык.

IV

– Боевая тревога!

Десять секунд – и вехдены нырнули в сферы управления, без церемоний согнав с кресел Лючано с Юлией. В двух оставшихся креслах спали дети. Поискав, куда бы приткнуться, Лючано сел на пол у дальней стены рубки. Юлия и безучастный к происходящему Пульчинелло остались стоять.

«Опять я сижу, а дама – нет», – пришла в голову идиотская мысль.

– Три флуктуации класса 1H и 1C. Идут на сближение.

– Защита?

– Основной щит сдох.

– Локальные энергоэкраны?

– Четыре из семи действуют.

– Все экраны – на рубку! Ждущий режим. Вооружение?

– Кормовая турель повреждена. Носовая работает.

– Боекомплект?

– Один полный.

– Заль, турель за тобой. Бей прицельно, экономь ресурс.

– Знаю. Не впервой.

«Легат был прав, – вздохнул маэстро Карл. – Ты притягиваешь неприятности, малыш».

Звезды на обзорниках плясали безумную джигу. Космос бурлил, лопаясь гнойными пузырями. Кляксы расплывались по экранам, как кровь на повязке из марли.

Рана не спешила затянуться, обильно кровоточа.

– Бижан! Давай сигнал бедствия!

– Без толку! Волны не проходят. Видишь, что вокруг творится?!

– Стреляй, Заль! Стреляй!

– Спокойно, Гив. Не тарахти. Вступим с третьего такта…

Лючано ощутил нарастающий зуд. Тысячи мурашек пришли в движение под кожей, стремглав разбегаясь от правого плеча по всему телу. Хотелось содрать с себя кожу! – и чесать, драть, скрести ногтями то, что находится под ней. Рядом часто и глубоко задышала Юлия, временами тихонько всхлипывая. Казалось, помпилианка занялась любовью с партнером-невидимкой.

«Овощ» закрыл глаза, словно заснул.

– Стреляй!..

– Ну и выстрелю, – с удовольствием сообщил гитарист. – В фа-диез мажоре!

Музыкант-диверсант по плечи залез в сферу управления. На обзорниках полыхнуло: коротко, зло. И еще раз. Совсем не так ярко, как на «Этне», когда галерные пушкари били из плазматоров. Однако левая клякса явственно отпрянула, съежившись и втянув ложноножки.

Вокруг фага завертелись микро-огоньки.

– Добивай! – зашелся воплем барабанщик. – Кроши гадину!

– Заткнись, Гив! Не ори под горячую руку…

– Из нашей пукалки эту заразу не сожжешь, – проворчал Бижан, мрачней тучи. – Не тот класс. А вот пугануть, смазать им пятки салом – реально. Были случаи…

Лючано в ужасе схватился за голову:

– Пугануть?! Мы можем их только пугать?!

– Не нравится? Ты молись, чтоб они испугались!

Зуд превратился в панику. У мурашек выросли ядовитые жвалы. Проклятые насекомые вгрызлись в жилы, яд двинулся по течению, пролившись в мозг. Бежать! Пешком через космос, на другой край Галактики, без воздуха, без жалких крупиц тепла – лишь бы подальше отсюда…

Шанс!

Шанс на спасение!

– У нас есть всестихийник! – он вскочил на ноги, даже не подумав, насколько сомнительно звучит формулировка «у нас». – «Хамелеон»! Мы удерём на нем! Пока фаги жрут корабль, мы умотаем за тридевять…

– Идиот! – взорвался барабанщик. Будь у вехдена на подхвате что-то тяжелое, непременно запустил бы в самозванный генератор идей. – Куда мы на «Хаме» умотаем? К дэву в задницу?!

– Почему?!

Надежда рушилась, грозя погрести людей под обломками. Кляксы на обзорниках вновь задвигались, беря «Нейрам» во фланговые клещи. Сейчас фаги ничем не напоминали кровь на марле. Они размазывались по звездному небу, как маслянистая пленка по поверхности лужи. Ноздри затрепетали: в нос шибануло едкой вонью ацетона.

Лючано чихнул: до того явной была галлюцинация.

Космос на экранах шел зыбкими волнами. Мерцая гребнями, волны накатывали на корабль, грозя опрокинуть и утащить в пучину жалкую жестянку с горсткой перепуганных людей. Искалеченный звездолет держался на пределе.

– Всестихийник, Борготта, это вам не круизный лайнер, – восстановив естественное дыхание, Юлия смотрела на Тарталью с сочувствием. – И даже не яхта. На нем можно выйти с планеты на орбиту. На диверсионном «Хамелеоне» – чуть дальше. Все. До соседней планеты, и то не долетишь. Ни скорости, ни запаса хода. Соответственно, защита от атаки флуктуаций не предусмотрена конструкцией. Запустим двигун – считайте, пригласим фагов к столу. Кушать подано!

 

Помпилианку одолевала нервная болтливость. Умирать никому не хочется, даже стервам, выкованным из железа. Произнося слова вслух, соединяя их в торопливые фразы, кажется, что уговариваешь смерть обождать на пороге.

Минутку!.. еще одну минутку…

Костлявая деликатна, уверены мы. Леди до мозга костей, она постыдится взять и прервать человека, который ничего плохого ей не сделал!

– Почему они «Нейрам» сходу нашли? У нас аварийная утечка энергии. Для фагов это, как для акул – кровь в воде. За парсек чуют…

Сделав чудовищное усилие, женщина умолкла. Бледная, строгая, теперь она просто смотрела на обзорники. Корабль обречен, молчала Юлия. Вопрос лишь в том, сколько нам отпущено судьбой. Полчаса? Час? В любом случае, помощь опоздает.

Даже если сигнал Бижана пробился сквозь искажения континуума и мчится к загадочному Тамиру со скоростью света.

– Зафиксированы еще две флуктуации. Вектор движения – от Гаммы Змеи к нам.

– Класс?

– 1O и 1S.

– Они нас сожрут! Надо что-то делать!

– Не паникуй, Гив. Делаем, что можем. Проверь распределение экранов. Они должны накрывать рубку…

– Да! Да! Сейчас…

Гитарист опять выжидал до последнего. У йети была выдержка голема: окажись на его месте Лючано или дерганый барабанщик, палили бы в черный космос, как в монетку. Хищные кляксы сплошь облепили мониторы обзорников, когда турель с излучателями ожила. Стиснув зубы, подавшись вперед всем телом, Заль утопил до упора виртуальные гашетки.

Космос озарился рваными вспышками. Бестелесная дрянь, норовившая оплести «Нейрам» сотнями щупальцев, отшатнулась прочь. Словно птенец-гигант, корабль стремился вылупиться, вырваться к жизни, раскалывая скорлупу то здесь, то там. А проклятая скорлупа сопротивлялась, торопясь восстановиться, по-новой окружить клювастого птенца, обездвижить, заточить и переварить…

– Они не ушли! Стреляй!

– Вижу…

Зуд исчез. Вместе с ним сгинула и паника, сменившись тупой апатией. Корабль ожил, зашевелился. Вздрогнула, как от удара электротоком, сердечная мышца реактора, чтобы остыть навеки. По кишкам узких коридоров пробежала серия спазмов. Заиграли гитары в студии; струнным тихо вторила клавинола. Призрак Яцуо Кавабаты, лишенный ног, кружился в операторской – жучок-волчок, он улыбался, морща лакированную кожу в углах рта.

Стены и переборки стали прозрачными – не на уровне зрения, а в другом, недоступном обычному человеку диапазоне. Лючано проницал их каким-то новым органом, которому он не нашел бы названия ни на одном из языков Ойкумены.

«Быть может, на языке флуктуаций? – предположил маэстро Карл. – Если, конечно, такой язык существует?»

В голосе маэстро мелькнули знакомые интонации профессора Штильнера.

Жуткая, завораживающая фантасмагория объединяла в пестром балагане время, пространство, «Нейрам», кляксы за бортом и людей в обезумевшей жестянке. Твердость и незыблемость превращались в гибкость и изменчивость. Воздух обрел шершавую плотность. Звуки сделались видимыми. Ярчайшими сполохами они озаряли рубку, отражались от стен, возвращались и смешивались, растекаясь пятнами радуги, пролившейся с небес на землю.

Запах смертного пота бился в висках толчками крови.

На «Этне», во время атаки стаи, все было иначе.

Жить осталось считаные минуты. Апатия окутывала Лючано ватным одеялом. Заснуть и видеть сны мешал легкий, но болезненный интерес. Дрожь ожидания. Что дальше? В душе (сознании? желудке?..) шевелилось живое существо – готовое вырваться наружу, как бабочка из куколки, улететь прочь, освободиться…

«Это наваждение! Фантомы искаженного восприятия! Да, я вижу сквозь годы и парсеки, керамопласт и термосил. Присваиваю чужие жизни, делая их своей собственностью, жонглирую сокровенными тайнами. Я заражен частицей „дэва“. Татуировка Папы Лусэро расползается по телу, набухает горячими желваками, сопротивляясь вторжению. В мозгу угнездились два шизофренических альтер-эго: маэстро Карл и Добряк Гишер. Это правда. Но я – человек! Я не хочу умирать! Не хочу знать, что будет потом, что из меня вылупится, если вылупится хоть что-нибудь! Маэстро, как вы были правы, мечтая уйти на покой в тихом месте…»

Кишечник корабля содрогнулся в конвульсиях. Рядом кто-то упал. Кажется, Пульчинелло. Лабиринт коридоров наполнился желудочным соком, едким и дымящимся. «У нас с тобой, дружок, – наставительно произнес Гишер, – сок в желудке, а в кишках – дерьмо. А тут все вперемешку! Ясное дело, фагам закон не писан…»

Смрад кислой блевотины затопил рубку. Тарталью чуть не вывернуло наизнанку. Волна густой жидкости текла со стороны кормовых отсеков. Чудовище не торопилось: добыча уже находилась в его нутре.

Куда денется комок пищи?

Никуда.

Перед глазами мелькнули нити, тонкие и белесые, похожие на натянутые сухожилия. Лючано услышал звон бокалов, шум голосов. Рубка «Нейрама» превратилась в салон яхты «Горлица». Стол, уставленный бутылками и закусками, силуэты гостей… Лишь троих он разглядел отчетливо: граф Мальцов в кресле, во главе стола, цыган Илья в углу, над гитарой – и Венечка Золотой.

Поэт читал стихи. Тихо, но уверенно, с чувством, хорошо поставленным голосом, без малейших признаков заикания. Потому что куклу-Венечку вел умелый невропаст Лючано Борготта, нанятый графом специально для этой цели.

 
– …луч света в царстве тьмы, в песках – родник,
Чужой среди своих, сквозь слезы – смех,
Готов вести тебя я без помех
 
 
По всем гееннам мира. Друг мой милый,
Страх нас сопровождает до могилы,
А за могилой он уже не страх,
 
 
Сгорев дотла на гибельных кострах.
О, в пекле – тишь да гладь! Иное дело,
Когда душа – заложница у тела…
 

Лючано чудесно понимал: всего этого на самом деле нет. Он по-прежнему в рубке «Нейрама», корабль облепили фаги, лишая жертвы рассудка… Но ничего не мог с собой поделать. Он вел Венечку, ловко корректируя пучок моторика. Вербальные нити, как обычно, держал маэстро Карл – иллюзия самоуспокоения.

Сосредоточиться и прервать галлюцинацию?

Но Венечка! – стеснительный заика…

Наваждение или нет, это была его работа. Тарталья не мог уйти просто так, оставив куклу на произвол судьбы.

 
– …а тело хочет жить. И вопль души
Лишь подтвердит: все средства хороши
Для достиженья цели. Целься, друг мой,
 
 
Вздымай сиюминутные хоругви,
Освой архитектуру на песке,
Сегодня – весел, завтра же – в тоске,
 
 
Сейчас и здесь, где хоровод материй
Напоминает хоровод истерик
У дамочек нервических. Вперед!..
 

Нити натянулись, вибрируя. Пальцы обожгла нервная дрожь. Венечка умолк, с тревогой огляделся.

– Тянет, – сказал поэт. – Душу тянет.

Все повторялось. Лючано вцепился в нити. Удержать, во что бы то ни стало удержать!.. Смерть катилась по коридорам к рубке. Мембрана! Надо закрыть… Галлюцинации сознания, искаженного полями фагов, облепили его, словно капустные листья – кочерыжку.

Логика ускользала, растворялась в многослойном безумии.

 
– …всегда вперед, кривя в улыбке рот,
За кругом круг, за другом – враг, и снова,
Опять, всегда, в начале было слово,
 
 
В конце был жест, а в середине – мы,
На хрупкой грани вечности и тьмы,
На острие ножа воздвигся дом…
Мы, впрочем, заболтались. Что ж, идем.
 

Синяя молния электроразряда метнулась по нитям. Пустота, не успев отпрянуть, с треском лопнула. В нос ударил резкий запах озона. Салон «Горлицы» расползся гнилой мешковиной, истаял болотным туманом на задворках рассудка.

Рубка «Нейрама».

Отчаянно орет барабанщик – вцепился белыми пальцами в подлокотники кресла и рвет глотку. Бижан мотает головой. За пультом медленно, по-стариковски, разгибает спину гитарист-йети. Расставив ноги, как матрос во время качки, в центре застыла Юлия. В углу сидит Пульчинелло, привалясь к стене. На обзорниках кляксы, отпрянув в замешательстве, суетливо перегруппировываются.

Стервятники, слетевшись на падаль, вдруг обнаружили, что добыча еще жива и брыкается.

– Все, – с подозрительным весельем доложил гитарист. – Боекомплект – ноль. Могу только плюнуть в обзорник.

Он оглядел рубку и издал горлом странный звук. Икота? Лючано и помпилианка, не сговариваясь, проследили за безумным взглядом вехдена. Сидя на полу, «овощ» равнодушно зализывал кровоточащую царапину на предплечье. Язык Пульчинелло мелькал, будто у собаки. Национальный герой, лидер-антис, живое воплощение вершины вехденской эволюции…

Вехден лижет кровь?!

Для гитариста рушились основы привычного миропорядка. Перед этим меркло все: развороченный корабль, флуктуации и перспектива скорой гибели.

– Борготта!

Окрик Юлии вывел Лючано из оцепенения.

– Вы невропаст. У вас есть связь с Нейрамом. Так?!

– Ну да…

«Чего она хочет? Чтобы я повлиял на „овоща“? Пусть бросит зализывать царапину и не шокирует соплеменников?»

– Активируйте его! Он антис! Скорее, Борготта!