– 79%, – поправила Джессика.
– Вы ошиблись, – подвел итог Шармаль-старший. – Вы оба ошиблись. Вероятность – 80,6%. Когда подрастете, вы поймете, где допустили ошибку. Зачем вам надо быть рядом с госпожой Руф?
– Она станет искать Лючано Борготту. Мы хотим помочь.
Если кто-то и чувствовал себя здесь лишним, так это Юлия Руф. Ее мнения не спрашивали, ее позицией не интересовались. И самое нелепое – она знала, что не откажет детям. Провалиться «Герсилии» в черную дыру, если откажет!
Лука Шармаль смотрел на внуков. На ублюдков, как сказал однажды его сын Айзек. На детей, родившихся похожими на деда, как обещала его дочь Эмилия. Спор сына и дочери закончился вничью: дочь в могиле, сын в богадельне. Оба за скобками. Продолжать спор дальше? С теми участниками, кто еще в состоянии спорить?
Лицо банкира ничего не выражало. Выжженная земля, не лицо. Есть смешные формулы. Есть драматичные теоремы. Есть трагические аксиомы. Есть уравнения-фарсы.
Бывает убийственная математика.
– Эдам, – сказал банкир, – ты будешь сопровождать моих внуков.
– Да, хозяин, – спел голем.
Михр, окрестности дома Мансура Гургина– Азат! Посмотри на него!
Михрянец по имени Азат внимательней пригляделся к чужаку, представившемуся как Лючано Борготта. Глаза его расширились, он охнул и отпрыгнул назад. Пальцы Азата нервно сжались в кулаки. В крепкие, увесистые кулаки, обтянутые металлизированной тканью перчаток.
Во время физического конфликта прикосновение к чужой крови дозволено для Хозяев Огня. Но Азат с приятелями на всякий случай заранее надели перчатки. Убежденность в пользе реформизма странным образом уживалась в них с щепетильностью закоренелых ортодоксов.
– Модификант!
– А говорил: невропаст! Шпион!
Из-под коротких рукавов летней рубашки на предплечья чужака выползали змеи. Татуировка росла, бугрилась, словно экзо-мускулатура. В распахнутом вороте виднелась татуированная грудь. Минуту назад на коже не имелось ничего, кроме редких волос. Вот серпенты перебрались на шею, особо шустрая змейка захлестнула подбородок, лизнула жалом губы Лючано…
Не оставалось сомнений, что под одеждой творится то же самое.
– Бей!
Возбужденные, переполненные агрессией, михрянцы не слишком задумывались, зачем надо бить. «Шпион» ничего не пытался выведать, да и нечего было выведывать здесь, в глуши. К месту строительства базы помпилианских миротворцев он не направлялся. Осквернить память великого пахлаван-пира? – ничего подобного; напротив, обходил холм с монументом посолонь, словно знал традицию…
Увы, быть чужим в горячее время – достаточно, чтобы стать врагом, а там и жертвой.
Коротко размахнувшись, Азат ударил чужака в лицо: сбоку, стараясь попасть в челюсть. И взвыл от боли – кулак налетел на раскаленный камень. Опалило так, что и перчатка не спасла. Устойчивый к ожогам, вехден на сей раз был уверен: рука обуглилась до кости.
– Сын ползающего!
Змеи считались нечистыми животными, наряду с насекомыми. Касаться их запрещалось. Правда, этот запрет стоял в числе первых кандидатов на пересмотр и отмену. Тряся пострадавшей рукой, Азат вдруг подумал, что наказан поделом. Чужак, покрытый цветастыми рептилиями; вехден, по собственной воле ударивший в запретное – не символ ли кары за грех?
Как ни странно, это еще больше озлобило Азата.
– Бей!
Кто-то пнул чужака под коленку, сбив на землю. Остальные столпились вокруг, норовя приложиться ногой к подлому модификанту. То, что жертва не сопротивляется, даже не пытаясь скорчиться, закрыть голову, никого не удивило. Стае, рвущей добычу, не до удивления.
Избиваемый молчал. Он был уже весь покрыт татуировкой: веки, ногти, мельчайшие участки тела… Волосы, и те стали радужными нитями. Не проронив ни звука, он лежал ничком, раскинув руки, словно рухнул с огромной высоты.
Зато начали кричать бьющие.
Одному показалось, что ступня его угодила в расплавленную сталь. Другого пронзил мощнейший разряд тока. Третий вывихнул лодыжку, неудачно приложившись к пульсирующей резине. Азат, споткнувшись, в азарте не удержал равновесия и упал на шпиона. Неподвижное тело приклеилось к Азату, мешая вскочить или хотя бы откатиться в сторону. Михрянец заорал, дергаясь, и почувствовал, что теряет шелуху.
Вторичный эффект Вейса.
Галлюцинативный комплекс энергета.
Псевдореальность упала на Азата, облепила, в хищных объятиях унесла прочь от места драки. С ним такое случалось не раз, при работе с внутренним огнем. Но почему сейчас? без причины?! Все казалось обычным, и в то же время отвратительно искаженным.
Азат-2 находился в «пишгаме-ма», алтарной комнате. На алтаре стояла чаша с огнем. Сделанная из серебра с латунными вставками, чаша теперь выглядела ржавой. Рыжие хлопья падали с нее и кружились по комнате, увлекаемые сквозняком. На угли, дымившиеся в чаше, с прохудившегося потолка капала вода. Пол в «пишгаме-ма» был грязным, несмотря на то, что его каждое утро посыпали чистейшим песком.
Но самым ужасным оказалось не это.
В центре алтарной комнаты стояла узкая и длинная клетка, свитая из живых змей. Нечистое в чистом; плевок в глаза обычаям. В клетке бесновался монстр: тело, собранное из рыхлых комьев, конечности в виде лиан с пятипалыми ладошками. Гнилой картофель в сыром подвале безумия. Монстр рвался наружу, клетка не пускала. А пятеро михрянцев, не в силах остановиться, били ногами по кошмарному узилищу.
Их кусали змеи. Их жгли лианы, высунувшись между гибкими «прутьями». Горела одежда, вспыхивала обувь. От чада было трудно дышать. Брызги крови пятнали тела михрянцев. Как заведенные, вехдены дергались, продолжая сумасшедшее избиение, не понимая, кто кого казнит…
– Бежим!
Вопль сработал спусковым крючком, швырнув несчастных прочь.
ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ
КУКОЛЬНЫХ ДЕЛ МАСТЕР
I
Тьма без звезд.
Тьма – это хорошо. Спокойно. Рождаться и умирать лучше во мраке. Особенно если ты – не дитя, и не роженица, а скорлупа. Треск, мелкие осколки летят во все стороны, притворяясь звездами, которых нет…
Конец.
Я видел себя в «волшебном ящике». Себя-нынешнего, себя-здешнего. Жизнь сошлась в точку. Значит, пенетратор, дитя мое космическое, двинулся на волю. С вещами на выход. Прощай, бывший огрызок. Веселой тебе судьбы. Сломанная кукла, я остаюсь лежать на краю сцены. Помахал бы вослед рукой, да нити ослабли.
Ты плачешь, младенец?
Ты визжишь?
Запредельный визг пронизывает тьму насквозь. Ломит зубы, словно во рту вместо слюны – ледяная вода родника. Серебряная запятая возникает в темноте. Летит по параболе, садится, гаснет. Перестает визжать. Перед «что» всегда ставится запятая…
– Борготта! Очнитесь!
Что?!
– Борготта! Чтоб ты жил сто лет!
А слышится: «Чтоб ты сдох!» Это какая-то ошибка. Я уже сдох.
Можно ничего мне не желать.
– Борготта! Ты слышишь меня?
– Слышу.
– Сесть можешь?
– Могу.
Когда хозяин приказывает, раб подчиняется. Хозяин? Фигушки. У меня нет хозяина. Я – свободный человек. Свободный мертвый человек. Захочу и сяду. По своей воле.
– Дайте ему воды, господин советник. Вот фляга.
По лицу текла вода. Лючано сидел в траве, ошалело вертя головой. Тьма рассеялась без остатка. Ослепительная Даста летела в зенит, как шар в боулинге, пущенный умелой рукой. Из-за восточных холмов за шустрой супругой приглядывал ревнивец-Йездан, выбравшись наружу до середины и почесывая косматую грудь.
«Сколько времени ты здесь провалялся, малыш?»
«Не знаю, маэстро. Вряд ли долго…»
Напротив, мрачней тучи, расположился Гай Октавиан Тумидус. Точная копия офицера, символа имперской мощи во плоти, каким Лючано увидел его впервые, выйдя на связь с клиентом из отеля «Макумба». Орлиный нос, волевой подбородок, льдистые глазки. На левой скуле – косой шрам. Помпилианец был в форме: китель оливкового цвета, в петлицах – пучки молний.
Фуражку Тумидус держал на коленях.
– Борготта, вы немедленно подпишете мне отказ от претензий, – без предисловий сказал легат, снова переходя на «вы». – А потом умирайте, сколько угодно. Если хорошенько попросите, могу вас застрелить.
– Кто этот человек, господин советник? – спросили из-за спины Лючано.
Легат вздохнул.
– Это не человек. Это гвоздь в моей заднице. Извините за грубость, госпожа ат-диперан.
– Ат-диперан – это имя?
Если б Тарталья знал, зачем задал дурацкий вопрос, он был бы умнейшим существом в Галактике.
– Не ваше дело, – ответили из-за спины.
– Звание, – сказал Тумидус. – Дивизионный комиссар, член Военного совета армии.
Нет, все-таки легат сильно изменился.
– Я жив?
Второй вопрос по глубине мудрости соответствовал первому. Вместо комментариев к очевидному Тумидус достал из-под фуражки планшет и кинул его отставному покойнику. В планшете уже был предусмотрительно создан новый документ.
– Вот стилос. Пишите. И не вздумайте коверкать почерк! Знаю я вас…
– Что писать?
Ситуация граничила с безумием.
– Я, Лючано Борготта… приложите палец к идентификатору!.. ага, хорошо. Теперь дальше: находясь в здравом уме и трезвой памяти, будучи свободен в полном объеме, сознавая последствия своих действий…
– Не гоните!.. я не успеваю…
– …отказываюсь от всех персональных претензий к Гаю Октавиану Тумидусу, как то: физических, психических…
– …физических… Как вы меня нашли, Гай?
– В списках. Вы числились в составе спортивной делегации. Не отвлекайтесь! Моральных, материальных и прочих…
– …материальных… Я не про списки. Как вы нашли меня здесь, в степи?
– Летел гнать ваших спортсменов поганой метлой, – в голосе легата пробились прежние командные нотки. – Смотрю, на обзорнике – драка. Ну, раз бьют, значит, наверняка Борготту. Дал увеличение: так оно и есть. Пошел на снижение, а эти герои разбежались. В смысле, разлетелись. У них монолет был. Не гнаться ж мне за ними? Там, в начале, где ваша фамилия, добавьте в скобках: (также члены моей семьи, наследники и полномочные представители)… Добавили?
– Добавил.
– Поставьте число и распишитесь.
– Есть.
Лючано поднял взгляд на Тумидуса и оторопел. Перед ним сидел человек, достигший предела мечтаний. Лед глаз подтаял по краям. Квадратный подбородок слегка дрожал. Ноздри орлиного носа трепетали, словно легат страдал отсутствием обоняния – и вдруг унюхал, как пахнет степь.
– Этого не может быть, – сказал помпилианец. – Я не верю.
– И я не верю, – согласился Лючано.
Он не понимал, почему остался в живых. Клетка из змей, и пенетратор, рвущийся на свободу. Видения пришли к финишу родов, порвав ленточку «здесь и сейчас». Волшебный ящик рассыпался в прах. И тем не менее: малыш, ты сидишь на травке, дружок, флуктуация свернулась кольцом внутри тебя, неудачник, ты еще коптишь небо…
«Вживется – станет тобой. Вырастет – уйдет.»
Пенетратор вырос, но не ушел.
«Я на планете не вхожу-выхожу. Не мой… моя… стихия? Вещество. Вяжет.»
Птица Шам-Марг знала, что говорит. Выход из носителя на поверхности планеты грозил гибелью треклятому огрызку, развившемуся до полноценной флуктуации! Стопроцентной гибелью! Роженица умерла бы, но и ребенку не жить. Лючано представил, каких усилий стоило «младенчику» не родиться в отведенный срок, и содрогнулся. Беснуясь в клетке, монстр вовсе не пытался разрушить темницу. Он всеми силами защищал скорлупу родного яйца; спасал хрупкий кокон и от агрессоров, и от собственного рождения, воюя на два фронта.
Укреплял стены, прутья и решетки, как мог.
Надолго ли хватит?
«Вряд ли, – грустно сообщил маэстро Карл. – В следующий раз вы погибнете оба. Или, если к этому моменту ты сумеешь взлететь с планеты, выйдя хотя бы на орбиту Михра, погибнешь один ты. Невеселый выбор…»
– Вы закончили, господин советник?
– Да, госпожа ат-диперан.
– Тогда напомню вам, что у нас есть и другие задачи, кроме получения расписок от «гвоздей в заднице». В свою очередь прошу прощения за грубость.
Лючано повернул голову, охнув от боли в затекшей шее. Госпожа ат-диперан оказалась высокой, костлявой дамой, одетой во все красное. Цвет крови ей совершенно не шел. Плоская, как доска, она возвышалась над мужчинами, напоминая флагшток. Остроконечный колпак, перевитый черными лентами, усиливал сходство.
На поясе дивизионного комиссара, рядом с кобурой лучевика, болтались щипцы из темного металла. Похожие щипцы использовались в ресторанах для колки орехов и лобстеров. Толстые рукояти с одной стороны заканчивались петлями, с другой – боковинами «клешни», похожей на захватник пассатижей.
Что означает сей инструмент, оставалось загадкой. Знак различия? Атрибут должности? Оружие? Символ исконного гостеприимства вехденов?
– Вы правы, – согласился Тумидус. – Думаю, мой «Вихрь» лучше оставить здесь. До лагеря пешком – десять минут. Вам нравится памятник, госпожа ат-диперан? Мне – да.
Дама в красном молча направилась к лагерю «спортсменов».
Забрав планшет, легат последовал за ней.
II
В лагерь Тарталья вернулся последним.
После неудачных родов (нервно хихикая, он поискал лучшее сравнение и не нашел) организм разладился. Нет, ничего глобального. Голова ясная, да и тело подчинялось в полном объеме. Просто нарушилась координация движений. Он шагал, ступая с преувеличенной аккуратностью: так ходит пьяный, знающий, что хватил лишку. Иногда выяснял, что забирает вбок, хотя был уверен: идет прямо, и только прямо. Останавливался, пережидая накативший приступ эйфории – словно хлебнул «Трансхэппи» с повышенным содержанием антидепрессантов.
Рекламщики «Трансхэппи» гарантировали потребителю до полутора часов эйфорического кайфа, а тут – минута, и сгинуло.
Минута?
Во времени он тоже не был уверен до конца.
Сконцентрировавшись на плече, татуировка ожогами давала знать, когда следует обратить внимание на капризы собственной плоти. Эдакий сигнальный «маячок». Спасибо Папе Лусэро, облагодетельствовал случайного знакомца…
При воспоминании о карлике-антисе Лючано ослеп на долю секунды. И ни капельки не испугался. Лимит страха он исчерпал. Зрение вернулось, и слава богу. Пока живем – живем, а помрем – и не узнаем…
– Пепел вас занеси! Авантюристы!
– Традиции… спорт – посол мира…
– Молчать! Вон отсюда!
– Госпожа ат-диперан…
Зартак-пахлаван и его борцы мялись перед разгневанной комиссаршей, как проказники, обчистившие чужой сад, перед грозной мамашей. Усатый был раздет до пояса и чуть кособочился. Похоже, не выдержал, плюнул на возраст и полез в «очаг»: размять кости. Это добавляло сцене комичности: высоченная ат-диперан, с изумительной осанкой мачты – и мускулистый, извалянный в песке богатырь, тайком охающий при каждой попытке выпрямиться.
Скандал развивался на унилингве. Дама в красном желала дополнительно унизить спортсменов, делая помпилианца свидетелем подробностей. Стоя поодаль, Тумидус зевал с отменным равнодушием.
