– Ну, внутри!
Заботливо, с трогательным участием летописец подлил собеседнику чаю. Они уже трижды или четырежды заливали кипятком первоначальную горсть «Улитки Мао». Сорт не был предназначен для большого количества заварок. Напиток сделался жидким, аромат исчез; лишь на языке оставался маслянистый привкус. Дурак обвинил бы Авеля в жадности. Умный оценил бы доверие. Такую драгоценность, как чай, надо беречь. И угощать только приглянувшихся людей, оказывая великую честь.
Иди знай, когда удастся пополнить запасы…
– Внутри? Так, как пенетраторы селятся в нас?
– Примерно. Но без захвата контроля.
– Позвольте спросить, кто из вас антис? Который, судя по вашему заявлению, позволяет селиться у него внутри? Помпилианец? Нет, у них нет своих антисов… Один из вехденов?
– Никто. Антис улетел.
– Ага, значит, улетел…
– Да. Есть шанс, что он вернется за нами. Но я не стал бы слишком надеяться.
– Извините за прямоту, друг мой… Я не психиатр. Я священник, и то бывший. Вряд ли я теперь сумею помочь вашей душе. Но рассудок… Здесь, в «Шеоле», надо беречь рассудок. Считайте, я вам поверил. Остальным и вовсе-то без разницы. И тем не менее, постарайтесь остаться в здравом уме. Не обижайтесь, а? Будет огорчительно, если…
Лючано не слушал его. Верит летописец, сомневается, считает гостя лжецом или душевнобольным – неважно. Важно другое, то, что выпирало углами, не укладываясь в ясную схему. Он перебирал воспоминания о Дне Гнева, пытаясь вычленить накладку. Суматоха в коридорах. Антония бьет током. Юлию блокирует в камере. Пастушка укрощает стихию людского безумия, вынося шефа охраны из запретной зоны… ЦЭМ долдонит инструкцию… исповедальня…
Есть! Нашел!
– Скажите, Авель: почему ЦЭМ позволяет ей манкировать приказами? Все бегут в камеры, одна Пастушка творит, что хочет. Рычит, носится туда-сюда… Кстати, куда она поволокла нашего друга?
– В лазарет, – летописец с грустью смотрел в чашку: там остался глоток, и баста. – Куда еще? Не волнуйтесь, у нас хороший лазарет. Вылечат. Не таких на ноги поднимали.
На главный вопрос он не торопился отвечать.
– Я разговаривал с Толстым Увой, – свернул с темы Авель О'Нейли. – Ува сказал, вы с ним сидели вместе. Это правда?
– Правда.
– У вас практиковался режим сотрудничества?
– Конечно.
«Я сам мотал срок в этом режиме. Младшим экзекутором,» – хотел добавить Лючано, но прикусил язык. Мало ли кому разболтает это «мерин»? Не всем рецидивистам, а в «Шеоле» безусловно остался кое-кто из матерых сидельцев, по сердцу «трудняки», как звали сотрудничающих по тюрьмам. Особенно экзекуторы…
– И как переводили заключенных в этот режим?
– Кто-то из реальных сотрудников Мей-Гиле давал рекомендацию. К примеру, старший экзекутор Гишер. Потом заключенный писал заявление. Формальность, если все решено заранее. Начальник тюрьмы ставил подпись, и дело в шляпе.
– Теперь сделайте поправку на нашу автоматику. Действия заключенных фиксируются «следаками». Если они совпадают с «паспортом сотрудничества» – есть такая программа – ЦЭМ или дубль-система фиксируют сей факт. Общий порядок превыше мелких нюансов. Пастушка минимизирует проблемы с выполнением команд ЦЭМа. Она несет раненого в лазарет, гасит очаги агрессии… Естественно, что ей позволяется больше других. Права и обязанности дежурного по камере, или старшего по блоку…
Объяснение казалось логичным. Тарталья кивнул и содрогнулся: чертов страх вгрызся в печенку – до сердцевины. Извернувшись странным образом, страх поменял имя. Теперь он перестал урчать Пастушкиным баритоном. Зато у жуткого чувства (предчувствия?) отросли длинные, черные как смоль волосы со стальными крючками на концах.
О профессор Мваунгве, психиатр-горилла, где ты?
– Лоа биби Руф в кризисной ситуации делается агрессивен. Конкурент подавляется, либо иным способом утрачивает роль лидера. После кризиса у больной возникает прогрессирующий комплекс жертвы…
– Это лечится?
– Я, конечно, стабилизирую вибрации… Но никаких гарантий, что это не проявится снова. Мои рекомендации: избегать кризисных ситуаций. Присутствие на парадах, демонстрациях, публичных торжествах, массовых религиозных служениях…
Он представил, что случилось бы, начнись у Юлии приступ, и закрыл глаза. Пришлось ждать, пока отступит головокружение. Словно воздвигся на краю Башни Молчания, заглянул в бездну, где зубастые птицы рвали облака в клочья; словно в воображении пережил смертельный полет, пятясь назад с уверенностью, что валишься в пропасть.
Запертая камера не спасла бы рефаимов от влияния помпилианки. Радиус действия приступа вполне позволял накрыть если не всю тюрьму, то большую ее часть. «Вождь вождей» просто обязана была спровоцировать госпожу Руф на вмешательство. Религиозный и социальный лидер, с четким спектром проявлений власти; эмоциональный фон ситуации зашкаливает за мыслимые пределы…
Что остановило приступ?
Сама Юлия удержалась на опасной грани, силой воли смирив болезнь, или киноидная сущность Пастушки остановила помпилианку, не дав сходу включиться в конфликт – это оставалось загадкой. Авель сказал, Дни Гнева в последнее время зачастили. Когда сорвется обезрабленная Юлия, антис-недоделка? – завтра? через неделю?!
– Вам плохо? Вот, выпейте…
Жидкость обожгла горло, комом огня провалившись в пищевод. Ударил хмель, расслабляя, отодвигая проблемы на задний план. Тарталья закашлялся, восстанавливая дыхание. Градусов пятьдесят, не меньше…
– Что это?
– Самогон. Гнал тут один, на буксире. В оранжерее уйма клубеньковых лиан, для этого дела – лучше не придумаешь. Ну, ясное дело, втайне от Пастушки. Чрезмерно не пил, чтоб не заметили; со мной менялся – на разговоры по душам. Очень уж любил поговорить. Жаль, запасы кончаются, а обновить не у кого.
– Куда он делся, ваш самогонщик?
– Вознесся. Я и не знал, что он – Осененный. Он смеялся: пьяниц, мол, флуктуации обходят десятой дорогой. А в столовой, за ужином, раз – и расточился. Еще чуть-чуть?
– Ага…
– Хорошо, что я хранил остаток. Пригодилось.
– Скажите, Авель… Я так понимаю, вы помогаете любому, кто ищет выход. Почему? Лишь потому, что не хотите умереть в «Шеоле»?
– Потому что я больше не верю в спасение. Ни в малое, ни в главное, так сказать. Утратил веру. Ужасно, не правда ли? Вот и таскаюсь за теми, кто еще верит. Будто дозу клянчу. Раз сам не в силах, хоть у вас подзаряжусь. Как «Вампир». Теперь зажуйте этими зернышками. Запах отобьют…
– Обед! – уведомила акуст-линза под потолком. – Всем заключенным: пройти в столовую согласно распорядку! Повторяю…
II
Бижана с Залем, машущих ему руками, Лючано увидел, едва войдя в столовую. За столом, где окопались вехдены, Юлия с легатом и адвокат-вудуни, оставалось свободным одно место. Выстояв короткую очередь и получив свою пайку, кукольник не замедлил занять предложенный стул. Летописец расположился по соседству, в компании юных гематров, двух охранников госпожи Руф и навигатора с «Герсилии». Вдоль прохода с грацией танцора прогуливался голем, по обыкновению что-то мелодично мурлыча себе под нос.
Обедавшие поблизости рефаимы косились на голема с заметной опаской. Весть о конфликте Эдама с братом Увой успела облететь «Шеол».
– Приятного аппетита, дамы и господа.
– Ну вы и оптимист, Борготта!
Тумидус уставился на кукольника, силясь понять: издевается над ними ходячее недоразумение, или просто ляпнуло, не подумавши? Откуда возьмется «приятный аппетит», если на обед тебе выдали вот это?! В пластиковом судке пенилось суфле сине-зеленого цвета с белесыми прожилками. А запах, черт побери, запах…
Так пахнет лишь исключительно здоровая и полезная пища.
– Рыбогриб! – с радостью возвестил из-за спины О'Нейли. – Хвала небесам! Наконец-то мясофрукты иссякли…
Восторг летописца остался неразделенным. «Неофиты» без энтузиазма ковыряли ложками подозрительную массу. Ложечку за папу, ложечку за маму, за тетушку Фелицию, за маэстро Карла… «За меня не надо!» – воскликнул Гишер, сбив Лючано с ритма. Рыбогриб, войдя в контакт с крепким самогоном, опасно забурлил в желудке.
Икнув, невропаст решил переждать бурление.
Он не успел снова взяться за ложку, как к их столу подошла Пастушка. Учуяв запах спиртного, киноид с укоризной покосилась на Тарталью, но бранить раздумала.
– Вашего друга я отнесла в лазарет, – без предисловий сообщила она.
– Что с ним?
– Я не врач, – Пастушка излучала доброжелательность и искреннее участие. Теперь она говорила только с Юлией, безошибочно распознав в ней «хозяйку» Антония. – Автослуги Малого Господа поместили его в кокон милосердия. Надеюсь, он поправится. Прошу вас в дальнейшем не выходить из повиновения. Для вашего же блага. Малый Господь плачет, карая детей своих. Внемлите Ему – и воздастся вам.
Девушка обвела взглядом сидящих за столом, словно очерчивая невидимую границу круга. Так шаманы-аримы на островах Кемчуги заключают себя и соплеменников в круг из порошка «сугуй-ма»: молотые раковины, стружка кокоса, толченые кости младенца – для защиты от злых духов.
Из круга выходили не все. Злые духи требовали откупного.
– Сегодня у вас особый день. После ужина задержитесь в столовой. Вам предстоит Посвящение.
– Во что же нас будут посвящать? И, главное, каким образом?
Ядовитый скептицизм Тумидуса вдребезги разбился о броню невозмутимости Пастушки.
– Вы расскажете общине о своей прошлой жизни. И оставите ее позади. Сбросите, как старую одежду. Взамен получите новую: и одежду, и жизнь. Станете рефаимами: бессильными и спокойными.
– Спасибо за доверие! – не удержался Лючано.
Легат тоже хотел добавить что-то едкое, но передумал, уставившись в тарелку со злополучным рыбогрибом. Пастушка кивнула, выказывая удовлетворение, и направилась прочь. Грацией она могла соперничать с големом.
– Правила лучше не нарушать. Особенно в Дни Гнева, – вмешался летописец. – А еще «Вампир» время от времени отправляет заключенных-энергетов на подзарядку накопителей «Шеола». Сопротивляться не рекомендую. Накопители под любой вид энергии заточены: гематрицы, внутренний огонь, Лоа-элементали – сожрет, упырь, и добавку попросит. Вы свою порцию доедать не будете? Дайте мне, я нынче как с голодного края…
– Дядя Авель! Где у вас данные по контролю над насилием? – без церемоний прервала летописца Джессика. Близнецы успели вновь завладеть планшетом О'Нейли и с увлечением рылись в записях бывшего священника.
Вехдены и легат дружно поднялись из-за стола. К ним присоединился навигатор «Герсилии», и все четверо двинулись к выходу, что-то тихо обсуждая на ходу. «Молодцы! – одобрил Гишер. – Диверсия – сестра экзекуции. Обе подготовки требуют…»
– Юлия, с вами все в порядке?
– Да.
– Как вы себя чувствуете?
Мысль о возможном приступе не давала Лючано покоя. Он волновался за помпилианку. Корил себя за то, что не успел подарить ей розу. И вообще… Мысли путались. Самогон, подлец, оказался ядреней, чем предполагалось вначале.
– Лучше, чем когда-либо. Меня ударило током, мой начальник охраны валяется в лазарете; и все мы заперты в тюрьме-психушке, вокруг которой роятся пенетраторы… Минус эти пустяки, и я в раю. Спасибо за заботу, Борготта. Извините, мне нужно побыть одной.
Фионина Вамбугу дождалась, пока госпожа Руф в сопровождении охранников удалится, и обернулась к разобиженному клиенту.
– У меня к вам разговор, Борготта. Я жду вас снаружи.
Лишь сейчас кукольник обратил внимание, что судок вудуни пуст. Даже банка из-под «Сока мультиягодного сбалансированного» успела самоуничтожиться. Адвокат терпеливо сидела за столом с единственной целью: остаться с Лючано наедине.
Жадно выхлебав свою порцию сока – откуда ни возьмись, напал жуткий «сушняк» – Тарталья последовал за вудуни. Адвокат нашлась у первой развилки. Молча махнув изящной ручкой – за мной, мол! – она свернула направо. В этой части «Шеола» Лючано еще не бывал. Собственно, он почти нигде тут не бывал, и не стремился. Вскоре они оказались в пыльном техническом тоннеле. Половина светильников, встроенных в потолок, не горела. В тишине и полумраке шаги людей звучали со зловещей гулкостью.
– Надеюсь, нам никто не помешает, – вудуни остановилась перед запертой дверью, которой заканчивался коридор. – У меня есть идея, как нам выбраться отсюда. Или хотя бы заставить ЦЭМ связаться с внешним миром.
– Фионина, дорогая! – Лючано страстно захотелось обнять и расцеловать спасительницу. С огромным трудом он сдержался. – Вы – лучший адвокат в Галактике! Защитница обездоленных! Рассчитывайте на меня! Только… А почему вы не поделились своей идеей с остальными?
Страшное подозрение закралось в душу. Выбраться? Нам? В смысле, нам двоим, и никому больше? Нет, капрал Тарталья не предаст друзей! Чертов самогон, в голове сплошная каша…
– Я не до конца уверена в успехе. Если нас постигнет неудача, про запас останется план господ диверсантов. Не стоит мешать им. Мы бы погрязли в спорах, какой план лучше, а время дорого. Без нас они обойдутся, так что действуем параллельно. Вернее, на опережение.
– В смысле?
Адвокат с досадой воззрилась на тупого клиента.
– Вы пьяны, Борготта? Хотя нет, откуда здесь выпивка… В том смысле, что мы должны успеть раньше. А в случае нашего провала – пусть взрывают переборки. Еще вопросы есть?
– Н-нет…
– Пока не известно, какой из кораблей отстрелят и уничтожат. Значит, вехдены вряд ли сразу приступят к синтезу взрывчатки – слишком рискованно. Время терпит. Вы готовы следовать моим инструкциям?
– Готов! Что прикажете, мой генерал?
– Находиться рядом со мной и выполнять все мои указания. Не тревожьтесь, от вас не потребуется ничего особенного.
Синьора Вамбугу загадочно улыбнулась, став вдесятеро очаровательней.
– Ну вот! – дурашливо расстроился Лючано, ощутив игривость духа. – А я надеялся, что вы потребуете от меня подвигов! Мне это раз плюнуть…
Вудуни игру не поддержала. Улыбка исчезла с ее лица; быстрым шагом Фионина двинулась в глубь станции. Тарталья едва поспевал за ней, мигом вспотев. Серые безликие коридоры, как близнецы похожие друг на друга. Ряды дверей; вся разница, что те открыты, а эти закрыты. На одной двери, нарушая общую монотонность, розовой люминисцентной краской было тщательно выведено нецензурное слово.
На унилингве, чтоб каждый понял.
Они остановились на перекрестке. Светильник под потолком нервно мигал, жужжа и потрескивая. Он грозил вот-вот разлететься фейерверком искр, словно тело рефаима, покидаемое захватчиком-пенетратором. В мозгу начал пульсировать утихший было «ментальный нарыв» – то ли подселенец предпринимал очередную попытку достучаться до белкового носителя, то ли самогон усваивался организмом.
«Кыш! – отмахнулся Лючано от обоих. – Не до вас сейчас…»
– Примите адвокатский запрос!
На стене обнаружился монитор внутренней связи. Стало ясно: вудуни направлялась именно к нему. Она говорила отчетливо и громко, встав напротив следящей камеры монитора. С минуту ничего не происходило. Потом на панели замигал зеленый огонек, раздалось еле слышное гудение, и над головами людей сконденсировалась акустическая линза.
– Пройдите идентификацию личности для подтверждения ваших полномочий.
Голос был серый, равнодушный, механический; подстать окружающей обстановке. Из монитора выдвинулась гибкая гофрированная «кишка» с овальной пластиной на конце. Покачиваясь, как змея под дудку факира, «кишка» приблизилась к Фионине. Но так и не смогла замереть, продолжая конвульсивно подергиваться перед лицом женщины – кобра-эпилептичка, грозная и непредсказуемая.
