От звука, казалось, содрогались стены оранжереи. И впрямь, Глас Господа! Ветвь тамаринда хлестнула Лючано по лицу гроздью тяжелых стручков. Спасибо очкам, защитили глаза. Сбоку, споткнувшись о вазон с альданским кактусом, разразился бранью Тумидус.
– Сейчас ЦЭМ включит первый режим! Все должны… находиться… в камерах. Кто не успеет… – задыхаясь, на бегу объяснял «неофитам» ситуацию О'Нейли. – Это он инструкцию… цитирует… псих электронный…
– …бережно относиться к имуществу тюрьмы! Соблюдать требования гигиены и санитарии!..
Оранжерея превратилась в зеленый благоухающий лабиринт, из которого люди никогда не выберутся. Оставалось надеяться, что летописец знает дорогу. А если они опоздают укрыться в камерах – что тогда? Карцер? Расстрел?!
– …обращаться к сотрудникам пересыльной тюрьмы на «Вы» и называть их «гражданин» или «гражданка» и далее по званию или по должности, либо «гражданин начальник»!..
– Взорву проклятую железяку! Клянусь – взорву! – пыхтел Заль, обгоняя кукольника на повороте.
Лючано поскользнулся. Упал, больно ушиб колено. Шипя сквозь зубы, вскочил – и увидел выход. Проклятье, оранжерейная дверь с перепугу показалась ему туннелем, ведущим в рай, домой, на Борго – куда угодно, лишь бы подальше от «Шеола».
– …не совершать умышленных действий, угрожающих собственной жизни и здоровью других лиц!..
Едва вписавшись в дверь, он вылетел в серый коридор.
– Лицам, заключенным под стражу, запрещается: без разрешения администрации выходить из камер и других помещений режимных секторов!.. нарушать линию охраны объектов…
Оранжерея № 1 находилась в женском секторе. Пока ЦЭМ дремал, это не играло особой роли, но сейчас делалось вопиющим нарушением распорядка для мужчин. Им требовалось немедленно покинуть запрещенную территорию. К сожалению, коридоры запрудили рефаимки, торопясь нырнуть в «тет-а-тетки». Обычно спокойные, даже сонные, женщины впали в буйство. Они вопили, плясали, исполняя приказы с бестолковостью истового фанатика, готового расшибить лоб о пол молельни. В двух коридорчиках из стен выдвинулись решетки, отсекая вспыхнувшие очаги драк: обитательницы «Шеола» вцепились друг дружке в волосы, сражаясь за место в ближайшей камере.
Это напоминало религиозный праздник, где люди, одурманенные зельем или экстазом, терзают сами себя во имя высшей силы.
– …изготовлять и употреблять алкогольные напитки, наркотические и психотропные средства!.. играть в настольные игры с целью извлечения материальной или иной выгоды…
Неподалеку гремел баритон Пастушки. Слов было не разобрать, но давление голоса блондинки ощущалось почти физически. Лючано заметил, что ноги несут его вслед за Авелем, хотя летописец вроде бы не звал кукольника. Голем с детьми обогнал их и скрылся в суматохе. Рядом, отшвырнув толстую рефаимку, прорвалась ко входу в одиночку Юлия. Горя служебным рвением, верный Антоний сопровождал дочь наместника по пятам. Едва он ступил на порог, крошечный «пульсар» над его головой разрядился молнией.
– … наносить себе или иным лицам татуировки!..
Разряд ударил шефа охраны в ямочку под затылком, голубой сетью окутав плечи. Помпилианец рухнул на колени. Следующий разряд отшвырнул его назад, в коридор, и по Антонию пошли женщины. Они топтали бесчувственное тело, не замечая, спеша, опаздывая и горланя: «Алай-а! А-а-а!..» Кукла вздрагивала под их ногами, не издавая ни звука.
В одиночке, надрываясь, кричала Юлия. Она пыталась выбежать на помощь несчастному, но дверь закрылась на замок, предоставив узнице лишь возможность смотреть в квадратное окошко.
– Алай-а!
– …кричать или другим способом нарушать тишину… выходить из строя, курить, разговаривать, заглядывать в камерные глазки… нажимать кнопки тревожной сигнализации!..
Сирены вторили командам пробудившегося ЦЭМа.
Баритон Пастушки надвинулся, вырос, окутал толпу густым, пульсирующим облаком. Девушка по-прежнему несла околесицу, больше похожую на рычание зверя, чем на речь человека. Как ни странно, это помогало. Рык направлял, вел, указывал путь и решение. Толпа стала рассасываться, заполняя камеры без свар и истерик. На бегу Пастушка одной рукой подхватила массивного, сильного помпилианца и кинула себе за спину, как волк – овцу. Лючано еще успел увидеть, как «вождь вождей» несется прочь, по направлению к мужскому сектору, затем споткнулся, с трудом вписался в поворот…
– Сюда!
Авель О'Нейли втолкнул его в небольшое помещение и захлопнул дверь.
– Но ведь это не камера! – прохрипел Тарталья, оглядываясь.
VI
– Это исповедальня.
Авель О'Нейли нажал сенсор на стенной панели, и две трети каморки превратились в «волшебный ящик». Лючано вздрогнул: настолько точно голограмма воплотила его представления о кукольном домике. Резные створки дверей, внутри пространство делится на две кабинки с помощью темно-матовой перегородки, где обустроено решетчатое оконце; внизу – скамеечки, на которых можно сидеть, а можно и преклонить колена…
Так и кажется: сейчас створки распахнутся на всю ширину, возникнут марионетки, заговорят, задвигаются, разыгрывая спектакль, а наверху, почти неразличимые за тканью покрова, объявятся руки невропастов с крестами-вагами.
– Тут я исповедовал заключенных. Давно, еще до того, как «Шеол» сгинул во тьме. Но по сей день имею доступ. И один, и сопровождая заключенного для отправления духовных потребностей. Не бойтесь, здесь вы в безопасности.
Второе нажатие, и исповедальня сгинула. Авель достал из шкафчика электрочайник, на треть заполненный водой, и поставил кипятиться. Пока вода грелась, он извлек заварничек, чашки, пакетик с «Улиткой Мао»: на этикетке смешной моллюск топырил рожки, ухмыляясь по-мультяшному.
– Кто вы такой? – спросил Лючано.
Авель невесело рассмеялся.
– Летописец. Рефаим, гори оно все огнем! В прошлом – тюремный священник. Отец Авель, член Мультиконфессионального Совета по религиозному попечению. Прошу любить и жаловать.
Улитка с пакетика подмигнула гостю: все мы тут, братец, мульти – и он, и я, и ты тоже, судя по твоей вытянутой физиономии.
– Недоходная неправительственная организация, представляющая широкий диапазон признанных конфессиональных групп Южного Триалета. Служит обеспечению духовных и религиозных прав граждан. Призвание – забота о душах. Вот, заботился. В меру скромных сил.
– А сейчас?
– Перестал. Без меня нашлось, кому позаботиться. Давайте лучше чайку, он и для тела, и для души полезней…
Насыпав в заварничек горсть чайных листьев – сухих, скрученных, похожих на воробьиные язычки – Авель залил туда кипяток и закрыл посуду крышкой. Колдуя над чаем, он мало-помалу терял облик «мерина»: хоть притворщика-рефаима, хоть советчика-добровольца. Возраст, усталость, желание покоя, но иного, живого, не дарованного исследователями-пенетраторами, не предложенного «вождем вождей», не навязанного силой – вот что проступало из-под личины. Сейчас хлебнем горяченького, потолкуем о том, о сем, оно и попустит.
Тишина, благолепие; приветный уголок.
Трудно было представить, что за стенами исповедальни бушует День Гнева, и Малый Господь, он же ЦЭМ, владыка «Шеола», мощной дланью наводит порядок, тюремный порядок согласно прежнему, обветшалому закону бытия – чтобы вскоре угомониться и впасть в спячку до следующего Дня Гнева.
– Если вы сотрудник тюрьмы, вы…
– Не мучайте себя тщетной надеждой, – Авель жестом прервал гостя. – Я не сотрудник, я священник. Я не знаю пароль-кодов. У меня нет допуска в управляющий центр. Я не имею никаких привилегий, способных помочь вашему побегу. Кроме, разве что, планшета с чайником – казенного имущества, презирающего бдительность «Вампира». Ну и пакетик с заваркой. Храню для особых случаев. Не каждого угощаю, знаете ли…
Он с горькой иронией показал улитке «рожки».
– Здесь, в исповедальне, я вспоминаю прошлое. Иногда очень интересно сопоставить кающихся: свободных и заключенных. Истинное покаяние, с ясным сознанием греховности, на свободе встречается только у людей высокой духовной жизни. Средний человек кается скверно. В большинстве случаев он исполняет формальность, полагая себя малым грешником. Иное дело – заключенные. Самые лучшие – каторжники. Они каются, рыдая о простейших грехах, считая их причиной наказания свыше. Большей частью я боролся с унынием. И приходил к выводу: стены тюрьмы похожи на стены монастырей. Боже, какое ожесточенное сердце имеет средний человек, если для пробуждения его необходима каторга?! Извините, я заболтался… язык мой – враг мой…
Соломенно-зеленая струйка полилась в чашки. Запах лета и свободы наполнил исповедальню. Лючано вдруг захотелось попросить Авеля еще раз включить голограмму интерьера. «Волшебный ящик», где движутся куклы, а грехи всплывают мыльными пузырями, чтобы лопнуть и сгинуть без следа.
– Почему вы не сопротивляетесь? – спросил он, отхлебывая глоток чая. – Рефаимы-сидельцы, ангелы-пенетраторы, Осененные… Разве вы не считаете это ересью?
– Не умею. Сопротивляться – не умею. И хочу жить. Она убьет меня, если я восстану против ее бредней. С другой стороны, разве это ересь? Если некая система взглядов помогает существовать в аду, я благословлю ее. Вы обратили внимание, что большинство – счастливо? Новенькие поначалу страдают, но быстро втягиваются.
– А Посвящение? Ува говорил мне о каком-то Посвящении! Его проводите не вы?
– Нет. Его проводит Пастушка. Новенький на общем собрании рефаимов рассказывает о своей жизни. От начала до конца. От рождения до смерти, то есть до попадания на «Шеол». Эрзац-исповедь. Считается, это помогает отринуть ушедшую жизнь. Успокоиться. После рассказа неофиту выдают тюремный комбинезон с номером и маячком. Наночип вводится в тело, и системе проще контролировать поведение человека. Хотя она и без чипа – вполне успешно…
– Комбинезон?
– Ага. Их на складе – навалом. И вход туда свободный.
– Но ведь я могу не захотеть исповедоваться собранию?
– Можете. Но Пастушка – очень убедительная девушка. Верьте моему слову, вы будете рассказывать, в подробностях. Еще и удовольствие получите. Как священник, я был допущен к архиву личных дел. Ну и на Посвящении слушал: наша красавица ничего не скрывала. Увлекательная биография, хоть роман сочиняй…
КОНТРАПУНКТ
ЛЮЧАНО БОРГОТТА ПО ПРОЗВИЩУ ТАРТАЛЬЯ
(в разное время, в разных местах)Труднее всего – делать.
Это значит – ошибаться. Это значит – уставать. Изыскивать средства. Собирать силы. Пахать, как вол. Надрываться, как проклятый. Стремиться к завершению. Пробивать. Строить. Создавать.
Нет, не работать.
Делать.
Это значит – обзаводиться врагами. Привлекать советчиков. На любое дело советчики летят, как сами знаете кто сами знаете куда. Спорить. Доказывать. Нести. Выслушивать дурацкие шуточки. Узнавать, что если бы делали они, то сделали бы лучше. Давиться этим сволочным «бы». Бредить ночами чужим, злым, коровьим; «А м-мы-ы б-бы-ы…» Спать вполглаза. Рвать жилы. Делать, короче.
Ну, вот – сделал. Вытер мокрый лоб. Выдохнул:
«Хорошо! И хорошо весьма…»
Думаете, вам за это поставят памятник? Клизму вам поставят…
Пастушка родилась на Цэрбе, в Бохине, в спецпитомнике «Чувач».
История ее родителей заслуживает особого упоминания. Самый знаменитый мезальянс сезона – журналисты на части рвали его участников, растаскивая клочья по новостным лентам. Говорят, режиссер-телепат Монтелье даже заинтересовался экранизацией: «Фильм снят по реальным фактам, имевшим место…» – да увлекся другим проектом.
Судите сами:
Отец Пастушки, Марек Геджибош, был гранд-чемпионом породы «цэрбский чувач» по двум версиям: FCI и ICU. Знак «Образцово выращенный», статус «Лучший кобель», многократный «The best of show» – намод, то есть наследственный киноид-модификант в седьмом поколении, Марек являл собой продукт высочайшей пробы.
Его генеалогическое древо потрясало.
Его личная карточка ввергала в трепет.
«Предпочтительный современный тип, – значилось там, – крепкий костяк и выраженный половой диморфизм. Отличный экстерьер, прекрасный темперамент и тип высшей нервной деятельности. Уравновешен, не агрессивен; оборонительная реакция в активной форме. Кожные заболевания, нарушения желудочно-кишечного тракта, кардио-проблемы не зафиксированы. Получен в результате инбридинга на известных производителей; половое поведение в норме.»
Марек (для своих – Принц Марек) числился лучшим из племенных. График вязок был расписан лет на десять вперед. За Принцем становились в очередь. Агент Геджибоша потирал руки, считая гонорары. Если бы не дурацкая любовь, агент стал бы мультимиллионером. Но белокурая девица наступила легкой ножкой на все финансовые планы разом.
В случившемся усматривалось мало хорошего. Ну, например, оба намода, Марек и его пассия, принадлежали к одной породе. «Цэрбский чувач» – этот тип модификаций зарегистрирован, как пастуший, универсально-служебный вариант. Киноиды-чувачи обладали эффектной внешностью. Высокие, поджарые, мускулистые блондины. Бледная кожа аристократов. Темные, живые глаза артистов. Высокий лоб ученого. Спокойный характер, исключительная преданность; стойкость к невзгодам.
Спрос на чувачей в последнее время резко вырос.
Они познакомились в Ральце, на горнолыжном курорте. Яркое солнце, сухой снег, уникальные ландшафты. Трассы всех категорий сложности. Марек наслаждался отдыхом, копя силы перед сезоном выставок. И вдруг в планы вмешалась Ее Величество Судьба. В баре Принц заказал куриные рулетики с брынзой и зеленью.
Рулетики принесла она.
Судьба.
Мать Пастушки, Яся Кронця, пасла отары. Красотка, и никаких особых достоинств сверх того. Это, конечно, если оценивать ее, как прислугу в баре. С середины осени и до весны Яся подрабатывала в «Метелице», обслуживая гостей. Пастбищный сезон закончился, овцы присмотра не требуют. Она была хорошей овчаркой. Чуткой, бдительной; отважной. Бригада пастухов, обслуживающих многочисленные отары Бохина, ценила Ясю.
Непримиримый враг медведей и волков, она дралась, как бешеная.
– Смазливая официанточка? – фыркнул агент, узнав о случившемся. – Боже, сколько я их перелопатил в юности! Марек, ты идиот. Кто тебя заставлял на ней жениться? Беременна? Ну и что? Оставь крошке маленький счетик в провинциальном банчике, и она простит тебе хоть десять абортов подряд! Решила оставить ребенка? Тоже не беда – внебрачному сыну Принца я подыщу хорошую синекуру. За разумный процент, разумеется…
– Заткнись, – ответил Принц.
Агент заткнулся. Он молчал, глядя, как влюбленный Геджибош обустраивает свадьбу, о которой писали на первых страницах «Modi». Он не лез с замечаниями, наблюдая, как Марек пьет красное вино и пропускает тренировки. Он держал язык за зубами, перекраивая графики: выставок, вязок, шоу. Агент очень ценил Принца. И потому решил: лучше обождать, пока клиент перебесится. Семейная жизнь расставит все на свои места. Жена войдет в привычку, муж будет рад сбежать из уютного гнездышка… Мудрый человек, агент помалкивал.
А вот кое-кто не смолчал.
– Принц, ты идиот, – сказал Михал Транер, тоже племенной, но другой породы. – Что ты в ней нашел? Ни кожи, ни рожи…
– Выйдем? – предложил Принц.
