Звук охотничьего рожка прервал глумливую тираду. Кусты и деревья метнулись навстречу – охотники устремились в лес за новой добычей. Картинка мигнула и пропала. Малефик рухнул в темноту – в колодец, доверху наполненный чернилами. Когда он вынырнул, отчаянно моргая и отплевываясь, все вокруг двигалось медленней сонной мухи.
Близилась трагедия.
Поле обзора смещалось вправо: вестник поворачивал голову. Лесная прогалина; замерли, словно в предчувствии грозы, могучие грабы и кусты дружинника, усыпанные спелыми ягодами. В поле зрения выдвигается несущийся галопом всадник. Лицо пышет румянцем, глаза горят азартом. Полы длинной, расшитой золотом охотничьей куртки полощутся по ветру; из-под копыт коня взлетают клочья дерна…
Жизнь старшего сына Карла Строгого заканчивалась.
Андреа отчетливо видел, как конь споткнулся на краю оврага. Рука-невидимка, ухватив за шиворот, выдернула графа д'Аранье из седла – и швырнула вперед, через голову коня, закручивая тело в воздухе гибельным кульбитом. Овраг, чавкнув, поглотил жертву. Хруст веток, хруст ломающихся позвонков…
– …прекрасный наездник, – эхом донеслось из апартаментов бургомистра. – И жеребец вышколен, лучше некуда. Государь наш сразу сказал: нечисто дело. И маг двора, мастер Лоренцо, мрачнее тучи.
– Неужто сглазили?! – ахнул бургомистр.
– Дознание покажет. А пока что государь велел задержать до выяснения двух приезжих магов-вредителей. Сглаз по их части.
– Как это – задержать? Они ж в посольском ранге! А ну как заартачатся? Где я на двух столичных чародеев управу найду? Они ж мне весь город испортят!..
– Это уже ваше дело, милейший: как их задерживать. Мне вас учить надо? В случае конфликта просите помощи у его высочества. У Неверингов тоже свои маги имеются. Справятся…
– В казематы их, значит?
– Ну зачем же горячиться? Его высочество распорядился…
О чем распорядился Карл Строгий, малефик не узнал: «сплетница» без всякого предупреждения расточилась вместе с эфирной стрункой. Связь оборвалась. Мигом позже Андреа ощутил чужой «сквозняк». Некий мэтр Высокой Науки – должно быть, упомянутый вестником Лоренцо – издали прощупывал ратушу на предмет магической активности.
Серафим Нексус, как всегда, почуял чужое присутствие раньше и поспешил ликвидировать следы незаконного наушничества.
Перед внутренним взглядом малефика прошли десятки вариантов дальнейшего развития событий. Вот они с Серафимом под покровом морочащей кисеи покидают ратушу, находят место с нужным балансом природной маны, открывают портал… Нет, их перехватывают по дороге – развеянная герцогским магом кисея рвется в клочья, Андреа прикрывает старца «щитом Сусуна», поглощая удары Лоренцо… Нет, они под личинами оставляют Сорент… Нет, их все-таки берут в плен: затхлая тьма подземелья, дыба, раскаленный крюк входит под ребра:
«Сознаешься ли?..»
Очнулся Мускулюс от топота сапог по ступеням. Топот сопровождал глухой лязг, словно по лестнице поднимался отряд железных големонстров.
– Что это?
– А это нас арестовывать идут, – благодушно сообщил лейб-малефактор.
* * *– Думаю, это провокация.
– Завтра в Сорент приедет король…
Обе реплики прозвучали невпопад. Только что речь шла о методиках коррекции сглаза, и вдруг – нате вам! Маги уставились друг на друга с невеселыми ухмылками. Первым вернул самообладание Нексус. И продолжил разговор так, словно не он старался помалкивать о трагических событиях, всколыхнувших Сорент.
– Мы, отрок, можем уйти отсюда в любое время. Горние бездны! – я могу прямо сейчас прыгнуть в чашку с чаем и распрощаться со здешним гостеприимством. Зря, что ли, дедушка Серафим всегда пьет из своей посуды? Но стражники – фикция. Уверен, за нашим двором следят куда более внимательные судари. Мешать побегу они не станут. Но уж записать вороньим пером на ореховых дощечках: всплеск расхода маны, характеристики, вектор ухода…
Старец взял последнюю ватрушку, подбросил в воздух и на лету – насквозь! – проткнул пальцем творожную сердцевинку. Жест вышел угрожающим. Мускулюс не знал, в чей адрес направлена угроза. Внимательным сударям с ореховыми дощечками? Орех не терпит лжи, такие записи принимаются в суде, когда обвиняемый – мэтр Высокой Науки…
Еще он не знал: блефует лейб-малефактор, или говорит правду? Сам Андреа не рискнул бы покинуть Сорент, нырнув в «прикормленную» чашку с чаем. Уйти другим путем, менее замысловатым – это пожалуйста. Путей на наш век хватит. А чашка… Надо учиться, взял он на заметку. Ставить цели и достигать их. Надо стремиться к идеалу.
Вон он, идеал, творог с пальца облизывает.
– Мы покорны герцогу, – подвел Мускулюс итог. – Мы едим свежую выпечку и ждем короля. Носу за забор не кажем. Нашей вины в гибели графа д'Аранье нет. Мы готовы ответить перед любым судом. Но что, если суда не будет? Что, если герцог, не доверяя судьям, поступит сообразно своему девизу: «Награда не уступает подвигу!»? Вспомните: Иоанн Вдовец восемь дней держал в заточении Эдварда I, учредив Лигу Общественного Блага!
Нексус кивнул. Скандал с нелепой Лигой Общественного Блага и пленением Эдварда I случился при жизни знаменитого вредителя. Иоанн Вдовец, гордясь третьим, самым удачным браком, на треть увеличившим земли и армию Сорента, не постеснялся заявить публично:
«Я выражаю Реттийской короне протест против дурного правления и отсутствия справедливости. Если государь не желает исправить положение доброй волей, его следует принудить к этому силой!»
Слизав творог с пальца, лейб-малефактор выковырял из теста остатки лакомства. «Пустую» ватрушку он бросил Мускулюсу: угощайся, мол! Андреа с удовольствием откусил кусочек. Творога он терпеть не мог. А сдобу – пожалуйста. Мы талию не бережем, у нас сила не в талиях…
– Все допустимо, отрок. Все, кроме бесплатного сыра. С одной стороны, короля наверняка сопровождает малыш Просперо, твой болтливый наставник. На месте герцога я не стал бы рисковать городом. Отстраиваться придется капитально. С другой же стороны…
– Кудлач! Фу-у!.. фу-у-у…
Андреа глянул вниз. Хозяйка покинула грядки, скрывшись в доме за какой-то надобностью. Ее внук, убогий акробат Реми, кормил цепного пса. При виде миски, доверху полной каши с прожилками мяса, пес пришел в радостное неистовство. Он запрыгал вокруг парня, норовя лизнуть в лицо.
– Фу, Кудлач! Иди вон!.. вон иди…
Пес встал на задние лапы, упершись передними в грудь Реми. Влажный язык работал без устали. Сверкнули устрашающие клыки. Размерами и весом псина не уступала теленку. Будущий шут герцога Карла попятился, стараясь оттолкнуть собаку. Башмак поехал на мокрой траве, парень не удержался на ногах, с размаху сел, потом упал на спину.
Кудлач в восторге навалился на хозяина, притворно рыча.
– Уйди… уйди… уйди-и-и!
Голос скорлупаря сорвался на визг: страшный, запредельный, еле слышимый человеческим ухом. Казалось, визжат глубоко под землей – ворочаясь в тесной домовине, царапая ногтями доски гроба. Ни капельки не испугавшись, собака продолжила игру. Звон цепи вторил визгу, заглушая его. Реми вцепился в мохнатую шею Кудлача, изо всех сил стараясь отвернуть морду пса в сторону. Ничего не получалось.
Тогда он постарался отвернуться сам.
Тщетно: шарнир в шее, который заставлял парня без перерыва вертеть головой, заело. Кто-то вместо смазки насыпал в шарнир песка. Затылок Реми с силой вжало в землю, рядом с миской: так бывает во время падучей. Взгляд уперся в морду Кудлача, бессилен изменить направление.
«Шут и собака должны смотреть в глаза хозяину…»
Прошла секунда.
«…шут и собака должны смотреть в глаза…»
Другая.
О да, они смотрели друг на друга: скорлупарь Реми Бубчик и пес Кудлач. Чудилось, между ними протянулась нить из стали, раздвоенная на концах, острыми жалами проникнув в зрачки, ослепив, связав обоих в единое целое. Нить накалялась, разгораясь кроваво-вишневым, темно-красным, алым, желтым, пронзительно-белым, убийственным светом…
Она была готова расплавиться, эта нить.
– Засовы и запоры! Отрок, запоры и засовы!
Кричал Серафим Нексус. Вид старца был жуток: волосы дыбом, верхняя губа вздернулась, обнажая зубы. Позднее Мускулюс сообразит, что лейб-малефактор вовсе не кричал – он свистел, плевался надтреснутым, как битый горшок, шепотом. Стражники на скамейке даже не услышали, что там сипит на балконе вредный старикашка, даже головы в его сторону не повернули.
Зато на Андреа приказ старца подействовал лучше ушата ледяной воды.
Кто другой не понял бы, что велит Нексус – волшебник в седой короне. Засовы-запоры, замки-щеколды; чушь собачья. Но скептики долго не живут, а главное, их не берут в состав лейб-малефициума Реттии. Да и тугодумом Мускулюс был лишь с виду. Приказ начальства еще висел в воздухе, а малефик уже перекрывал внутрение шлюзы, регулирующие доступ к запасам накопленной маны.
Закручивался винт за винтом. Захлопывалась дверь за дверью. Сейчас Андреа не сумел бы и перышко развоплотить. Простейшее заклятье сделалось запретно: так безногому калеке не кинуться вослед почтарю-скороходу. Но и руки-невидимки, призрачные хваталки, которые минуту спустя зашарили вокруг, пригоршнями собирая запасы свободной маны, наткнулись на бастионы, воздвигнутые в сердце чародея – и отпрянули, не взяв добычи.
Меж бровями Реми распахнулся третий глаз. Еще миг назад его не было. Не могло, не имело права быть! – к сожалению, речь больше не шла о правах и возможностях. Два аспидно-черных лепестка. Искрящийся снежно-белый зрачок в сине-стальном круге. Кромка – лазурь. В зрачке крутился буран, увлекая в себя неосторожных.
«Прободная язва», она же «мановорот», самого губительного свойства.
Пес всхрапнул, попытался завыть и не сумел. Руки Реми держали Кудлача мертвой хваткой, не давая отпрянуть. Впрочем, даже отпусти скорлупарь несчастную собаку, Кудлач все равно не двинулся бы с места. Животное тихонько храпело, забыв про еду, игры, страх смерти – зачарованный, Кудлач был беспомощней щенка.
Слюна текла на лицо парня, шипя и испаряясь. Кипела вьюга, заключенная в колодце из слабой плоти. Мана высасывалась отовсюду, по крошке, по капельке – из деревьев, из травы, из собаки, из стражников за забором; из всего живого, где она хранится изначально.
Лишь два мага остались вне «мановорота».
Да еще Вышние Эмпиреи, куда не достать.
Все закончилось быстрее, чем началось. Андреа судорожно втянул воздух, будто пловец, поднявшийся с глубины. Привстал, наклонившись над перилами, старый лейб-малефактор. Реми Бубчик отпустил собаку – пес отполз к миске, по-щенячьи тявкнул и начал, как ни в чем не бывало, обедать кашей. Стражники расхохотались: видимо, кто-то из них отмочил удачную шутку.
– Ватрушечки-и…
Парень с трудом поднялся на ноги. Третий глаз на его лбу исчез. Захлопнулся, сгинул, зарос. Сейчас «прободную язву» не обнаружил бы и самый искусный маг – «мановорот» странным образом никак не проявлял себя в закрытом состоянии. Шут-скорлупарь ухватился за виски. Руками он поворачивал собственную голову, насильно заставляя двигаться: туда-сюда, влево-вправо, вверх-вниз…
Он напоминал дантиста, расшатывающего гнилой зуб перед финальным рывком.
Когда Реми убрал руки, голова продолжила движение. Взгляд скорлупаря, как раньше, не сосредоточивался на чем-либо дольше краткого мига. Все возвращалось в привычную колею. Правда, вместо того, чтобы начать кувыркаться, парень удрал в дом, но в остальном…
– Тебе повезло, отрок, – тихо сказал Серафим Нексус, бледный, как свежеподнятый из могилы дрейгур. – Два раза повезло. Во-первых, сегодня ты увидел, как я растерялся.
– А во-вторых?
Горло плохо слушалось Мускулюса. Вопрос прозвучал хрипло, словно ворон каркнул на ветке.
– Ты увидел, как я испугался.
– Судари маги…
Под балконом стояла хозяйка дома. Задрав голову, украшенную чепцом, она смотрела на реттийцев. Лицо женщины белизной могло посоперничать с лицом лейб-малефактора.
– Господа мои…
Замолчав, она опустилась на колени.
– Не бойтесь, милочка, – сказал Нексус. – Мы не звери. Поднимайтесь к нам. Места на всех хватит. Потолкуем по душам…
ДАВНО
или
ВНУК СЛЕПОГО ЦИКЛОПА И СОРЕНТИЙСКОЙ КЛИКУШИ
Кликуши в Соренте жили испокон веку – три, либо пять, смотря сколько девок в трех семьях народится. Почему так, одному Вечному Страннику ведомо, а бабам носить да рожать.
Три семьи – это Ганзельки, Локсмары и Бубчики.
Честные сорентийцы их сторонились. С дружбой не лезли, при встрече спешили перейти на другую сторону улицы. Бить не били, не говоря уж о том, чтобы подпустить «красного петуха». Себе дороже. Петух кукарекнет, да тебя же в задницу и клюнет.
Казалось бы, ходить парням из каверзных семейств в бобылях до седых волос, а кликушам-юницам – в девках, пока на погост не снесут. Ан нет! Всяк в Соренте знал: если ты с этими породнился, ждет тебя, брат, жизнь долгая и в чем-то даже счастливая. Свадьбы игрались исправно, девочки в достаточном количестве являлись на свет. Выходя замуж, кликуши фамилий не меняли. Оставались Ганзельками, Локсмарами и Бубчиками, продолжая род по женской линии. Мужья кряхтели и смирялись.
Иначе – скатертью дорога. Никто на аркане свататься не тащил…
Не одну беду кличут. Удача тоже зов любит. Шли земляки, в ножки кланялись, подарки несли. Знали: денег здесь не берут. Тащи меда горшок, отрез на платье. Затем просьбу изложи, палец из ноздри вынь и жди со смирением. Примут твой дар – считай, дело в шляпе. Не возьмут подношеньица – значит, не судьба.
Об удаче купленной народ помалкивал. Зато сапожник в канаву сверзился, или яблок неурожай – ясное дело, кто накликал! Они, злоязыкие! Ганзелька-змеючка, Локсмариха-гадючка и Бубчик-зараза. Сколько ни талдычь соседям, что неурожай – от гнилой плодожорки, а сапожник Янцель с пьяных глаз из канавы не вылезает – без толку. Кто поверит?
Тем паче, что не все – брехня, есть и правда.
– На тень чужую не плевать, – учила старуха-кликуша соплячку-наследницу, – щепку ясеневую соседке под порог не бросать, пыль дорожную по ветру не пускать – выше твоих сил. Лучше уж нарочно Золтане-молочнице прыщи на лицо напусти. Прыщи Золтане травник сведет, зато тебя месяц распирать не будет.
Не в природной вредности дело. Рвался талант наружу, как молоко из казанка, забытого на огне. Кого-нибудь, да ошпарит. К счастью, по мелочи – коза от хозяев сбежит, волкам на обед; кошель на ярмарке сопрут; свинья в горницу заберется и праздничную кулебяку сожрет. А человека со свету сжить – это кликуше, хоть наизнанку вывернись, не под силу.
– С Ползучей Благодатью сговориться, дабы снизошла, – твердила старуха-кликуша внученьке-любимице, – перед тем не одну пакость накликать надо. Рассыпаешь занозы щедрой рукой, костерят тебя за спиной – и в Овал, и в Квадрат, и в Геенну с Эмпиреями! – а ты «кубышку» копишь. Время пришло, глядь – на одну жирную удачу набралось. Удача, деточка, она в отличие от беды по мелочам не разменивается.
Так и жили три семейства – из века в век, вплоть до памятного указа Вольдемара Везучего, первого герцога Сорентийского.
Получив Сорент в ленное владение, новоиспеченный герцог прибыл в город для инспекции земель и угодий. Выбрал приглянувшееся место, приказал строить на холме новый замок. А чтоб изыскать средства на строительство, обложил народ «замковой» податью.
Народ крякнул, но смолчал.
Начинать правление с усиления налогового бремени – глупей глупого. Вольдемар честно намеревался этой податью и ограничиться. Однако двор рос, как на дрожжах, фаворитка бурно справляла именины, на мантии вытерся горностай… Казна же пополнялась ни шатко ни валко. Его высочество лихорадочно искал свежие источники доходов, не находил – и, тяжко вздыхая о судьбе подданных, вводил следующий налог.
