Согласиться с радостью?
Пренебречь советом Бога?
Словно в насмешку над родным отцом, жениться на той, которая без остатка заполнила сердце раджи?!
«Соглашайся!» — вкрадчиво мурлыкал внутри незримый советчик, и когда сын Ганги наконец понял, ЧЕЙ это совет, он помимо воли содрогнулся.
Зверь в душе мурлыкал: «Да!»
Зверь и Бог — заодно?! Возможно ли?!
— Прости глупца, Великий, но трудно мне решиться перейти дорогу собственному отцу! Видимо, недостоин я оказанной чести…
— Если я явился к тебе — значит, достоин! — сухо отрезал Опекун.
И Гангея ужаснулся: своим упорством и тупостью он разгневал любимого Бога!
— Что ж, попробуем объясниться, — казалось, Вишну смягчился, и у наследника отлегло от сердца. — В заботах о благе Трехмирья я вынужден тщательно подбирать себе помощников. Я говорю не об аватарах (они в каком-то смысле и есть Я!), а именно о помощниках. Добровольных и разумных. На Земле мой выбор пал на тебя.
— На меня?!
— Не перебивай! Забыл, что младший должен ждать позволения заговорить? А я настолько старше тебя, насколько гора Кайласа старше муравья, родившегося сегодня утром! Вот когда мы найдем общий язык — тогда, возможно, я дарую тебе право перебивать меня трижды в год! Хочешь воспользоваться будущим правом?!
— Чем же я, смертный, могу помочь светочу Троицы? — осмелился подать голос наследник. — Приказывай! Я с радостью выполню любое поручение!
— Прежде чем выполнять, надо понимать. Начнем с простого: тебе наверняка известно, что Трехмирье не раз стояло на краю гибели! Также, полагаю, не будучи брахманом, ты все-таки слыхал, что Вселенная сотворена при помощи Жара-тапаса, который по сей день лежит в основе творения… Да или нет?
— Да. Гуру говорил мне об этом.
— Отлично. Тогда, надеюсь, он говорил и о том, что любое существо Трехмирья, предавшись аскезе и подвижничеству, способно накапливать Жар в себе?
Гангея кивнул.
— Разумеется, это справедливо, когда честный подвижник получает при жизни некий дар или после смерти пожинает плоды своих трудов в небесной обители. Но ведь случалось, что Жар накапливался исключительно в корыстных целях! Вспомним хотя бы Десятиглавца, ракшаса-убийцу! Да, он был аскет, каких мало, но едва наш рохля… то есть Брахма-Созидатель обменял Жар Десятиглавца на дар неуязвимости от богов и демонов, как Трехмирье заходило ходуном! Даже после того, как я в облике земной аватары разделался с ублюдком, по всей земле еще долго дымились руины, а вдовы оплакивали погибших мужей! Впрочем, ракшас — это хоть как-то понятно! Зато когда основы Мироздания начинали колебать святые аскеты…
Вишну помолчал, прежде чем заговорить снова. Челн продолжал скользить против течения, но Гангее было не до того — он всем сердцем внимал речи Бога.
— Приказывай! — словно в бреду шептали белые губы.
— Не приказываю — предлагаю. Когда душа раджи Шантану обретет райские миры, ты займешь его место на престоле. Да, царство твоего отца процветает, люди в нем обеспечены и счастливы, исправно возносятся молитвы и творятся обряды — но так ли обстоят дела в сопредельных державах?! А еще дальше простираются земли заик-барбаров[50], чьи женщины испражняются стоя, а мужчины не чтят богов, допускают смешения варн или вовсе не признают их, дают нечистым собакам вылизывать посуду, из которой едят… Да ты, верно, и сам это знаешь?
— Знаю, Великий!
— Ведь варна, «окраска» существ — это не просто сословие! За спиной у брахмана — сотни поколений потомственных жрецов, века общения с богами и наставления смертных на путь истинный! Брахман — это он сам и все его предки! Поручи обряд «Приношения Коня» любому не брахману — что получится?! То же и с кшатриями: год за годом род воинов копил мужество, отвагу и умение сражаться, впитывая их с молоком матери! Брось в бой рыбака или гончара — много ли он навоюет?! Вайшьи, землевладельцы и мастера, испокон веку учились хозяйствовать, шудры — выносливы, послушны и привычны к тяжелой работе… Тысячелетия кропотливого отбора — и свести все на нет из-за ложной справедливости?! Только потому, что Жар-тапас доступен всем?!
— И я… мне предстоит образумить этих людей?
— Да! Ты станешь Чакравартином-Самодержцем, Вращающим Колесо Судьбы. Ты объединишь все окрестные земли, ты пойдешь дальше, в земли барбаров, и принесешь им Закон-Дхарму — пусть даже на конце стрел! Империя Гангеи Великого прославится в веках, расцветая под сенью Закона, славя богов и своего земного повелителя… Решайся! Стань Опекуном Земли!
У сына Ганги кружилась голова от открывшейся перед ним картины. Не это ли мечта любого просвещенного правителя? Могучая держава, крепкая Законом и благочестием, где каждый знает свое место и доволен своей участью? А во главе — он, Чакравартин-Самодержец, фаворит самого Вишну, пользующийся поддержкой богов и любовью благодарного народа? Все враги сокрушены, еретики наказаны, подданные довольны, чистота варн незыблема, царство процветает, богам возносятся обильные жертвы…
— …Но это еще не все, царевич, — вернул его с небес на землю голос Опекуна Мира. — И без барбаров хватает гнуси в Трехмирье: ракшасы, пишачи-трупоеды, нечистые бхуты, преты, якши, вселяющиеся в тела умерших духи-веталы — да мало ли кто еще?! Долг Чакравартина — выжечь нежить каленым железом! Раз и навсегда!
— Но ведь часть их состоит в свитах богов! — изумился Гангея.
— Божьи слуги безопасны для Трехмирья. Но предающийся аскезе ракшас, который получает в итоге сверхбожественное могущество? Подкрадывающийся к уснувшему в лесу путнику прет-клыкач?! Бхуты — осквернители могил?! Им не место среди живых! А души их, возродясь в куда более достойных существах, озарятся наконец светом Закона и ступят на стезю добродетели. И ты в силах помочь им в этом!
— Я?!
— Ты! — в голосе Вишну зазвенели нотки раздражения. — Объединив людей в единое государство, ты очистишь землю от скверны, после чего скажешь от чистого сердца: «Хорошо, и хорошо весьма!»
Что-то шевельнулось глубоко в душе Гангеи, там, далеко, притаясь на самом дне, куда не достигал свет разума, дрогнула незримая твердь — и даже зверь, внимавший речи Бога вместе с царевичем, испуганно дернулся.
Тайна просыпалась от долгого сна, медленно выбираясь на поверхность сквозь толщу судорожно сопротивлявшегося «я».
— Что же я должен сделать? — спросил у Бога сын Ганги, с тревогой прислушиваясь к самому себе.
— Для начала — жениться на Сатьявати. Потом… Темный прибой ударил в мозг, вымывая остатки сознания, и свет померк в глазах Гангеи.
Тело будущего Чакравартина содрогнулось, едва не выпав из челна, руки клешнями заскребли по бортам, словно в поисках опоры, голова свесилась набок, глаза закатились, сверкая белками в кровавых прожилках, а изо рта потекла тягучая слюна. Сейчас могучий витязь выглядел беспомощней младенца — и напротив него эбеновым изваянием застыла темнокожая женщина, пересыпая под веками толченый берилл «кошачья искра».
— На престол, — с трудом пробулькал слюнявый рот Самодержца. — На престол — и всех к ногтю! Барбаров, ракшасов, Локапал, согласных, несогласных… всех! Восславим хором братца Вишну! Ом мани! Так, Упендра?
— Что ты себе позволяешь, червь?! — полыхнул гневом взгляд женщины. — Забыл, кто перед тобой?!
— Помню, — ехидно прошамкали губы мужчины. — Помню, Упендра! Как не помнить! Лучше б твоя мать тогда послушалась Дханву-лекаря и избавилась от младшенького сынка! Ведь это твоя шутка загнала меня в темницу из смертной плоти! Что, думал, не выберусь?! Или забыл? Вижу — забыл…
— Кто ты? — голос Бога впервые сорвался на крик.
— Дьяус. Шут Дьяус, миляга Дьяус, последний из Благих! Тот, кто держал Вселенную в кулаке задолго до всех Опекунов, вместе взятых!
И челн остановился поперек стремнины как вкопанный.
4С самого утра Предвечный океан был спокоен. Только легкая зыбь изредка туманила зеркало Прародины, да еще одинаково пологие волны, словно близнецы, лениво возникали из ниоткуда и с прежней ленцой уползали в никуда.
Древо Ветаса, что выросло из осколков скорлупы Золотого Яйца и пустило корни во влажной бездне, озарялось божественным сиянием — в кроне птицами в силках умелого ловца трепетали искристые зарницы. И немудрено: под Древом сегодня расположился сам Вишну, Опекун Мира, Светоч Троицы.
Тот, кому ложем служил лотосовый лист, а листу опорой — Тысячеглавый змей Шеша, всплывший из глубин по воле Опекуна.
Сверкающие драгоценностями браслеты сплошь покрывали руки и ноги Бога. Грудь Вишну была гладкой — лишь над правым соском виднелся завиток волос, какой оставляют себе все вишнуиты, — и увитой гирляндами белых лотосов о восьми лепестках. Цветы только-только распустились и дышали свежестью, еще один цветок-исполин прямо на глазах раскрывался, вырастая из пупка Опекуна. Блистала сокрытая в венчике жемчужина Каустубха, добытая при пахтанье океана и преподнесенная сонмом богов Опекуну Мира, и горел во лбу Дарителя ограненный сапфир, испуская из себя лазурный луч на все десять[51] сторон света… Огромно было тело младшего сына Адити-Безграничности: уступая размерами Предвечному океану, возлежало оно вровень с Ветаса-Древом! Прекрасен был лик Его, и присутствие наполняло Вселенную благородством и миролюбием…
А по водам Прародины вокруг великого и прекрасного Вишну бродил карла, похожий на шута-вибхишаку. Хитрые глазки-маслинки поблескивали из-под кустистых бровей, жиденькая бородка, достойная козла в рыбацком поселке, свисала паклей, ермолка из алого бархата залихватски съехала на левое ухо. Помимо дурацкой ермолки на карле имелась рубаха совершенно невообразимой расцветки, сшитая явно на вырост, а также шаровары шириной с долину Инда: из-за них карла то и дело путался, оступался — но, на удивление, не падал. И в воду не проваливался. Бродил себе по дремотным волнам, как по косогорам, да еще время от времени косился на Древо Ветаса и Опекуна под Древом.
— Глянь направо, глянь налево, — вдруг пронзительно заорал карла на всю Прародину, — в океане аж два Древа!
— Не смешно, — отозвался Вишну, наскоро создавая рядом образ своей супруги, Лакшми-Счастья, и заставляя Счастье чесать себе пятки. — Где ты видишь второе?
— Под первым, — остроумию карлы не было предела. — Вон, уже и цвести начал… Скоро плодоносить пора.
— Все шутишь, — осуждающе заметил Бог.
— Все шучу! — с готовностью согласился карла. — По чину положено. Чем бока пролеживать и корчить из себя толстый пуп Мироздания, лучше уж в дураки податься. Все дело какое-никакое!
— Ты мне лучше скажи, как ты наружу выкарабкался?! — проворчал Вишну, отращивая третью и четвертую руки с раковиной и дубинкой соответственно.
— А так же, как и ты, Упендра!
Карла гнусаво захихикал и весьма похабно изобразил, как и из чего он выкарабкался.
— Не смей называть меня так, дурак!
— Упендра! Упендра! — Карла весело запрыгал вокруг Опекуна, и эхо откликнулось со всех сторон, заполняя океанский простор:
«Упендра-а-а!»
Раздражение Вишну доставляло карле изрядное удовольствие.
— Что ж, дурак, веселись, пока можешь, — в трубном гласе Опекуна Мира прозвучала отчетливая угроза. — Верней, пока я Один из Тримурти, что само по себе немало. Но, полагаю, будь я просто Одним, твоя развязность…
— Одним?! — громыхнуло эхо, разом вытряхнув зарницы из листвы Ветаса-Древа, и Вишну не сразу понял: эхом был ответ карлы, а не финал его собственной тирады.
Очертания уродца смялись в бесформенный ком, пятном крови мелькнула, всасываясь внутрь, дурацкая ермолка — и Предвечный океан вскипел, метнув пенный столб к нахмурившемуся тучами небу. Прямо с того места, где минутой раньше плясал карла, словно и впрямь существовала в пучине страшная Лошадиная Пасть, затаившийся до поры пожар Судного Дня.
Мгновенно небесная ширь пришла в движение. Тучи испуганными овцами шарахнулись в стороны, открылась лазурь без конца и края, и огненными сполохами проступил в вышине гневный лик бывшего дурака.
От прошлой личины осталось одно: съехавшая на ухо алая ермолка солнца. Но чувствовалось: захоти Он, и солнце мигом окажется на макушке, превратив восход в полдень.
— Я, Дьяус-Небо, успел позабыть, каково оно: быть тем Одним, которым мечтаешь стать ты! И, клянусь временами, когда Трехмирье склонялось перед Вседержителем — ты зря напомнил мне о запретном!
В новом положении Вишну, в положении ничтожества перед гигантом, было всего одно преимущество — возможность насмехаться.
И Опекун воспользовался ею подобно Дьяусу-карле.
— Из Вседержителей в дураки? Ты считаешь это возвышением, грозный друг мой?! Да, будет о чем порассказать в Обители Тридцати Трех…
— Ты родился слабым, Упендра, и поэтому помешан на силе, ложно полагая ее возвышением! Думаешь, кто-то оказался сильнее меня? Раньше я был способен представить — а значит, и создать! — все, что угодно… Да, наверное, в результате мог появиться некто, способный превзойти Абсолют! Но быть Злом и Добром в одном лице, быть Всем! Быть Дьяусом… Когда Один осознает всю скуку Одиночества, он вместе с этим понимает: такой груз не по плечу Богу! Разве что шуту — и я опрокинулся в самого себя, Упендра! Я создал камень, который сам не смог поднять! Веришь, по сей день я еще ни разу не пожалел о своем решении…
Косматые брови сошлись на переносице, и лик в небе повторил шепотом, прозвучавшим страшнее грома:
— По сей день. Но ты впервые заставил меня пожалеть о сделанном выборе.
— Поздно жалеть, Дьяус! Ты шут, забавный малыш, отставной божок на побегушках — не более того! Корчи рожи в свое удовольствие, рисуй себя на небе, поучай или насмехайся — но судьбы Трехмирья вершат другие! Твое время прошло и никогда не вернется, теперь настал черед МОЕГО времени! Абсолют не по плечу Дьяусу? Посмотрим, сумеет ли Вишну-Опекун подставить свое плечо!
— Многие так думали… — задумчиво пророкотало небо. — Но даже двоих оказалось недостаточно. Варуна-Водоворот и Друг-Митра продержались долго, дольше, чем я предполагал, но и им пришлось уйти. Варуна согласился на это добровольно, а Митра… Где он теперь, Друг, ставший Изгнанником? Там, где богов не называют Друзьями! Здание Трехмирья складывалось по кирпичику не одно тысячелетие, даже не одну югу[52] — и не тебе, Упендра, ломать плод чужих трудов!
— Бред! — фыркнул Вишну и для развлечения дунул в раковину. — Тримурти, Локапалы-Миродержцы, суры-асуры, наги, гандхарвы, якши, ракшасы, люди… Не слишком ли много кирпичиков? И где ты видел здание из совершенно разных кирпичей?! Стареешь, Дьяус… проще надо, проще! Тогда не понадобится скалиться из поднебесья! Кстати, если тебе надоело веселить публику — мы могли бы найти общий язык! Что скажешь, отставной Абсолют?!
— Скажу, что твоя идея Мироздания не приходила мне в голову. И, пожалуй, к счастью. Кирпичики? Оставить лишь одинаковые? Двух, трех видов — ну никак не больше пяти… И складывать простой и понятный мир-домик! Дворцов не выйдет, зато и забот меньше! Всех лишних… вернее, всех РАЗНЫХ — обтесать. Или стереть в труху. Упендра, Всемогущему было скучно в мире бесконечных возможностей! А ты предлагаешь мне забаву идиота!
— И ты встанешь у меня на пути? Попробуй! Отказавшись от власти, ты наверняка не оставил себе лазейки для возвращения! Слишком большой искус даже для бывшего Вседержителя… А сейчас ты — узник, запертый в человеческом теле. Скоро твой мятежный дух опять уснет, а тело-темница станет помогать мне! Ты даже не сможешь предупредить других! Уж я-то позабочусь, чтобы царевич Гангея прожил подольше, став Чакравартином и преданным вишнуитом! Я успею обстряпать дельце раньше, чем ты сумеешь освободиться. А даже если нет — кто станет слушать шута?
— Мальчик не будет Чакравартином, — устало громыхнуло Небо.
