— А кто ты, расточающий бессмысленные оскорбления? Кто ты, презренный трупоед из касты чандал-неприкасаемых, не решающийся явить свой истинный лик и сразиться со мной как подобает?! Бьющий в спину из-за угла, забыв долг и честь?! Кто ты, боящийся жалкого червя?!
Голос мой снова набирал силу и вскоре легко перекрыл растерянно умолкший смех. Слова рождались сами собой, словно их вкладывали в мои уста — но кто бы ни помогал сейчас Индре, пылающему от гнева, он отвечал достойно! Я и сам не смог бы ответить лучше.
— Выйди, покажись, предстань передо мной! Взгляни в глаза червю на бедре смертного! Ты страшишься слизи и объятий чревоходящего? Так отчего же мне бояться тебя?! Ты назвал меня трусом? В таком случае ты сам трусливее во сто крат! Покажись — или беги с позором, и не смей более беспокоить Громовержца, ибо недостойно Владыки сражаться с такими, как ты!
Голос более не отозвался.
Лишь шумел Предвечный океан, безразличен к сварам и гордости своих правнуков.
3Я медленно приходил в себя. Гораздо медленнее, чем хотелось. Окружающее черта за чертой обретало резкость, предметы возникали из небытия, меркло, тускнело видение океана, струящегося в Безначалье…
Разумеется, я стоял все там же, перед панцирем и серьгами Карны-Секача, чью гибель сейчас небось шумно праздновали на Поле Куру. Стоял и растерянно моргал (в привычку входит, что ли?!), наверное, отнюдь не походя в этот момент на грозного Индру, только что метавшего молнии в невесть кого, заставляя содрогаться воды Прародины.
Кто?!! Кто посмел напасть на меня?!
Первый вопрос, который возник в моем сознании, едва я вновь ощутил свое тело.
Это не могло быть проклятием неведомого аскета: такие проклятия всегда сбываются, и противостоять им бесполезно. Всеобщая аура тапаса, окутывающая Трехмирье, позволяет подвижнику накопить столько всемогущего Жара, что даже сам Брахма не в силах помешать отшельнику исполнить задуманное и произнесенное.
Человек, Бог или распоследний пишач-трупоед — уж если предался сознательной аскезе с целью получить дар, то накопление соответствующего количества Жара-тапаса зависеть будет лишь от его выдержки и терпения.
Кроме того, я да и другие небожители уже не раз испытывали на собственной шкуре действие подобных проклятий. Результат? Я, например, попадал в плен, проигрывал сражения и однажды даже прятался в венчике лотоса. У могучего Шивы, раздразнившего целую обитель отшельников, напрочь отвалилась его мужская гордость (впрочем, у Разрушителя, величайшего развратника, но и величайшего аскета нашего времени, оказалось достаточно собственного Жара, чтобы его замечательный лингам вскоре отрос, став краше прежнего). Миродержец Юга, Петлерукий Яма, был проклят собственной мачехой, редкостной стервой, из-за чего ему даже пришлось умереть — что на нем, Властелине Преисподней, никак не отразилось…
Но все это выглядело совсем по-другому! Да прокляни меня какой-нибудь благочестивый брахман, которому я чем-то наперчил в молоко, — я бы просто в тот же момент превратился в вышеозначенного червяка! На соответствующий срок, без всяких молний, огненных вихрей, зловещего смеха и обмена «любезностями»!
Внезапная стычка скорее напоминала давнюю битву с Вихрем, погибелью богов, тем паче что проходила она как раз над теми же Безначальными водами! Вот где было вдосталь и огня, и молний, и разнообразного грохота… Значит, не аскет? Значит, равный?! Кому из оставшихся титанов-асуров, небожителей или Миродержцев наступил на мозоль Индра-Громовержец?
И самое главное — кто помог мне одолеть безымянного врага?..
Наглухо утонув в размышлениях, которые отнюдь не прибавляли ни веселья, ни сил, я собрался было уходить — но в глаза мне бросилась злосчастная пектораль, не так давно полыхавшая огнем. Дело, в общем, крылось не в ней и не в выманенных у Карны доспехе с серьгами, совпадение, атака невидимки вполне могла застать меня, к примеру, в трапезной или на ложе с апсарой. Но блики рассеянного света, играя на полумесяце вокруг чешуйчатой горловины, на глади белого золота, даже сейчас были странными, складывающимися в…
Во что?!
Я пригляделся.
Река. Струится, течет в неизвестность, качая притаившиеся в заводях венчики лотосов, и тростники колеблются под лаской ветра. Да, именно река и именно тростники. Вон селезень плывет. Толстый, сизый, и клюв разевает — небось крякает. Только не слышно ничего. А тростники совсем близко, качаются у самых глаз, будто я не Индра, а какая-то водомерка над речной стремниной. Или труп, раздутый утопленник, которого воды влекут невесть куда и невесть зачем.
Дурацкое сравнение на миг привело меня в замешательство — и почти одновременно изменилась картина, легкий штриховой набросок поверх тусклой пекторали.
Поле боя. Замерло, стынет в ознобе неподвижности: задрали хобот трубящие слоны, цепенеют лошади у перевернутых колесниц, толпятся люди, забыв о необходимости рвать глотку ближнему своему… но перед тем, как исчезло с металла призрачное изображение, я еще успеваю увидеть.
Молния, бьющая из земли в небо. Неправильная молния. Невозможная. Наоборотная.
…Спустя мгновение в пекторали панциря отражалось лишь мое лицо.
И никаких молний.
4— Владыка! Прошу простить за беспокойство, но…
Наконец до Владыки дошло, что обращаются именно к нему, а не к кому-то постороннему, и Владыка соизволил неторопливо обернуться. Бог я все-таки или нет? Сур или не сур?! А нам, богам-сурам, поспешность не к лицу.
Как и отягощенность лишними размышлениями.
Передо мной навытяжку стоял дружинник-Марут. Браслеты на мускулистых руках свидетельствовали о чине десятника. Обнаженный торс крест-накрест пересекали бронированные ремни, и каждый оканчивался с двух сторон мордами нагов из черной бронзы. Зубы разъяренных змей намертво вцепились в широкий пояс, покрытый бляхами, а глаза Марута сверкали ярче полировки металла.
Ну любят меня сыновья Шивы, дружиннички мои, головорезы облаков, любят, что уж тут поделаешь!
Как там в святых писаниях:
Хмельные-то хмельные, а спуску никому не дают…
— Осмелюсь доложить. Владыка: к Обители приближается Гаруда[6]!
— Что, братец Вишну в гости пожаловал? — пробормотал я, морщась.
Только Опекуна мне сейчас не хватало!
Вишну был младшим из сыновей мамы Адити-Безграничности. Последышем. Я родился седьмым, а он — двенадцатым, да еще и недоношенным, потому что мама была уже в возрасте, и наш небесный целитель Дханва, автор лекарской Аюр-Веды, советовал маме не рисковать и избавиться от зародыша. Мама отказалась — проклятие, чуть не вырвалось: «Увы, мама отказалась!» Но, так или иначе, братец Вишну выкарабкался и сперва был у нас мальчиком на побегушках, выполняя мелкие и щекотливые поручения. Дальше — больше, у младшенького проклюнулся талант аватар, то есть умение частично воплощаться в различных живых существ — и эта способность Вишну изрядно помогла нам во многих ситуациях.
Мы и оглянуться не успели, как рядом с Брахмой-Созидателем и Шивой-Разрушителем образовался Вишну-Опекун, и он же первым назвал эту компанию Тримурти, то есть Троицей.
Мы не возражали.
И впрямь — кроме Созидания и Разрушения, невредно иметь под рукой менее радикальную Опеку, к коей можно прибегнуть в тех случаях, когда Созидание и Разрушение излишни. Точнее: когда неохота стрелять ваджрой по воробьям.
Дерзай, малыш!
— …Нет, Могучий, Гаруда летит один!
Я вздохнул с облегчением. Интересно, что понадобилось в чертогах Индры моему пернатому другу? Давненько он здесь не появлялся!
— Хорошо, десятник. Распорядись, чтобы очистили площадку за южными террасами, которые с коралловыми лестницами, около манговой рощи. Короче, подальше от строений. И крикните этому сорвиголове, чтоб уменьшился — а то опять мне все пожелай-деревья с корнем вывернет, как в прошлый раз!
— Слушаюсь, Владыка! — И Марут мгновенно исчез, лязгнув напоследок браслетами.
Что ж, придется встретиться с птичкой. И я направился к выходу, по дороге пытаясь отрешиться от обуревавших меня мыслей.
Отрешиться не удавалось.
— Сажайте Проглота[7] на площадку за южными террасами! — громыхнуло со двора. — Какие еще апсары? В мяч играют?! Дуры безмозглые! Гоните их оттуда в три шеи, пока птичка не накрыла!
— Что, Упендра[8] пожаловал? — осведомился ехидный бас.
«Не слишком-то мои Маруты уважают Великого Вишну, — усмехнулся я. — И есть за что! Не успеешь разделаться с каким-нибудь асуром или демоном, как тут же выясняется, что победил его Владыка Тридцати Трех исключительно благодаря помощи хитроумного Вишну, которого во время битвы и близко не было! А пройдет год-два — и с удивлением обнаруживаешь, прогуливаясь инкогнито на столичных базарах: это, оказывается, сам Упендра и сразил нечестивца, а Индра тут вообще ни при чем! Спал, бездельник, пока Опекун надрывался!»
Недаром среди Марутов уже который век бытовала шутка, когда у излишне расхваставшегося воина язвительно интересовались: «Ты что упендриваешься, герой? Небось аватара Вишну?»
Как раз когда я выбежал из дворца, небесная лазурь на мгновение померкла, и огромная тень с шумом урагана пронеслась над головой.
— Гаруда, уменьшайся!!! — в один голос заорали Маруты, но было поздно. За дальними беседками, со стороны манговой рощи, послышался треск, визг апсар и недовольный орлиный клекот.
Ну вот, опять не вписался в посадочную площадку! Я мысленно погрозил кулаком Лучшему из пернатых и понесся в ту сторону, где опустился Гаруда. Свиту с собой брать явно не стоило, хотя птица была велика не только размерами. В конце концов, мы с Проглотом друзья или как?!
Вот я у него по-дружески и спрошу, с глазу на глаз…
— Раз лежит помету груда — значит, прилетал Гаруда! — продекламировал у меня за спиной кто-то из бегущих следом Марутов. В отличие от меня сыновья Шивы недолюбливали не только самого Вишну, но и его вахану.
Вывернув из-за летнего павильона, выстроенного из полированного песчаника, я чуть не врезался в опрокинутую беседку — и имел счастье лицезреть гостя.
Гаруда, уже успев уменьшиться до почти нормальных размеров, расстроенно оглядывал последствия своей посадки. Сейчас Лучший из пернатых был весьма похож на человека. Ну и что с того, что вместо носа у него — загнутый клюв, шея покрыта отливающими синью перьями, за спиной сложены крылья, а землю подметает веер хвоста? Зато в остальном — человек как человек, только вот еще когти да привычка коситься то одним глазом, то другим…
— Рад видеть тебя, Гаруда, друг мой! — провозгласил я, огибая изрядно помятые кусты колючника-ююбы, которые укоризненно смотрели на меня бледно-голубыми цветами.
— И я рад, о Владыка, друг мой! — В хриплом клекоте Гаруды безуспешно пряталось смущение. — Простишь ли ты мне столь неудачный визит?! Кажется, я слегка примял твой сад…
Я огляделся по сторонам.
Действительно, «слегка примял»!
С ближней беседки напрочь снесена крыша, и драгоценные камни карнизов теперь озорно перемигиваются разноцветными блестками: ни дать ни взять водяные брызги в растрепанной шевелюре травы. Два благоухающих пожелай-дерева сломаны и жалко топорщатся измочаленными стволами, попав под удар крыла, пострадали, хотя и меньше, еще десяток деревьев, растерзанная клумба, пролом в ограде бассейна, сорванные вихрем капители, из-за чего колоннада террасы кажется неприлично лысой — и вывороченный дерн по краям двух огромных борозд, что перепахали всю лужайку!
Ах да — еще три апсары в глубоком обмороке.
— Да уж, друг мой, могло быть и лучше, — обернулся я к потупившему взор Гаруде. — Ведь кричали тебе: уменьшайся! А ты?
— А я не успел, — развел руками несчастный Гаруда, и перья на его шее встопорщились воротником. — Думал — обойдется. Вот если бы эта площадка была чуть-чуть побольше…
— А ты чуть-чуть поаккуратнее, — подхватил я, и Лучший из пернатых вконец сник и закряхтел от смущения.
— Ладно, приятель, не грусти, — я дружески хлопнул его по плечу, едва не отбив ладонь о торчащие кости, и орел наш мгновенно воспрял духом. — Мои слуги сейчас же займутся Обителью. Только прошу тебя — в следующий раз постарайся не задавать им лишней работы. Договорились?
— Конечно, друг Индра! — просиял Гаруда и в подтверждение нерушимости своего слова громко щелкнул клювом.
— Ну а теперь, давай-ка найдем какую-нибудь уцелевшую беседку и спокойно поговорим наедине. Ты ведь прилетел не для того, чтобы ломать мое жилище? Верно?
— Верно! — с удивлением обернулся ко мне пернатый друг, явно недоумевая, как я мог сам об этом догадаться. Похоже, он только сейчас вспомнил о цели своего прилета. — Только распорядись сперва, чтоб мне… нам… ну, насчет обеда! Летаешь в этом Трехмирье, летаешь, а как сядешь, так, веришь, готов слона слопать!
Я едва сдержал улыбку. Не зря мои Маруты прозвали птичку Проглотом!
— Ну разумеется, друг мой! Слона не обещаю, но чем богаты…
Словно в подтверждение, издалека, от врат Обители, донесся гневный слоновий рев — гигант Айраватта любил Гаруду примерно так же, как и дружинники.
5С огромным блюдом змей, запеченных на углях, Гаруда расправился в один момент, явно хотел попросить добавки любимого лакомства, но остерегся лишний раз подтвердить свое прозвище.
— Благодарю за угощение, Владыка, — пернатый друг от души рыгнул, смутился и облизал замаслившийся клюв.
Грандиозное зрелище! Не верите — попробуйте повторить.
— Змеи пропечены в самую меру… Однако пора перейти к делу. Не хотелось бы отягощать тебя чужими заботами, но мне больше не к кому обратиться. Все-таки я — вахана Великого Вишну, а ты — его старший брат… И кому, как не нам, обсудить странности, что творятся в последнее время с Опекуном Мира?!
«Ага, и с ним тоже!» — едва не брякнул я, но вовремя сдержался.
— Я думаю, друг мой, это временно. Просто Опекун Мира взвалил на свою могучую шею непосильную даже для него ношу…
Соображал Гаруда не слишком быстро, так что пришлось пояснить — для особо пернатых:
— У твоего повелителя на земле сейчас живут по меньшей мере три аватары. Кришна Двайпаяна[9], Черный Островитянин, знаменитый мудрец, Кришна Драупади, Черная Статуэтка, жена пятерых братьев-пандавов, и главная его аватара — Кришна Джанардана, Черный Баламут, вождь племени ядавов. Многовато даже для Опекуна! Неудивительно, что Упендра… э-э-э… Великий Вишну кажется тебе странным — ему ведь приходится присутствовать одновременно в четырех местах, причем в разных аватарах!
— Почему в четырех?
— Да потому что четвертый и есть сам Вишну!
— Я не об этом! — досадуя, что я его опять не понял, взъерошил шейные перья Гаруда. — К тому, что мой повелитель последние лет сорок похож на призрак, сиднем сидит дома и редко произносит что-либо вразумительное, я давно привык! В конце концов, его аватары смертны — уйдут к Яме, и станет Вишну таким, как раньше! Тут дело в другом. Захожу я сегодня в покои Опекуна…
Уже не первый год Гаруда хозяйничал во дворце Вишну, да и во всей Вайкунтхе — имении Опекуна. Его повелитель был занят куда более важными делами: через свои аватары он заботился о процветании Трехмирья.
