Дивные, нетленные, бесподобные строки! Все, что имеется здесь относительно Закона, Пользы, Любви и Спасения, то есть и в другом месте, а чего здесь нет, того нет и нигде!
Глава XII
МАТЬ, МАТУШКА И МАМОЧКА
1Истинно реку вам: раджа Упаричар, чье имя означает «Воздушный Странник», летел как-то в звездном пространстве на хрустальной колеснице и, пребывая в тоске по далекой супруге своей, обронил семя! Царь же подобрал его листком дерева, соображая: «Да не пропадет напрасно плод чресел моих, и да не будет напрасным у моей супруги период зачатия!» Уразумев, что время благоприятно, он, глубокий знаток Закона и Пользы, освятил семя мантрами и призвал к себе быстролетного коршуна…
— Люди добрые! Чудо из чудес!
— Дальше! Дальше сказывай! Что было-то?!
— Ха! Балабонь, пустомеля, тешь дурьи уши! Мудрый царь ночами снится: на хрустальной колеснице, благолепен, весь в тоске, и с лингамом в кулаке!
— Окстись, еретик! Обо что язык чешешь?!
— …И подрался коршун-гонец с хищной гридхрой, обронив царское семя в воды Ямуны. Там же плавала небесная апсара Адрика, проклятием брахмана обращенная в рыбу, — и проглотила она семя Воздушного Странника, а спустя девять месяцев досталась в добычу рыбакам. Родив на берегу мальчика и девочку, вернула апсара себе прежний облик и удалилась в Обитель Тридцати Трех, мальчика раджа Упаричар взял себе, сделав наследником, а девочку…
— Люди добрые! Чудо из чудес! Мы не местные, подайте богомольцам на обратную дорогу, во здравье болящей царицы!
— Я-то мыслил: шудра-чернавка, рыбье племя — а оно вона как! Воздушник-Странный, однако…
— Сандалом, сандалом-то шибает — аж в ноздрях раем чихается!
— …И едва узрел апсарью дщерь мудрый Парашара, Спаситель-риши, как возымел к ней желание. Но девушка изумилась, сказав: «Ведь если будет погублена моя девственность, лучший из дваждырожденных, то не смогу я боле оставаться дома!»
— Ха! Позабавился на шару досточтимый Парашара: вмиг девичества лишил и обратно все зашил! Господа Спасители, по новой не хотите ли?
— Бей срамослова! Бей зубоскала! Бей!..
— В колья!
— Н-на! В царицу нашу помоями плещешь?! Н-на!
— Удрал! Удрал, пакость языкатая!
— Ниче! В другой раз достанем…
Суры-асуры, до чего же мы все любим несчастных, ласково именуя их «несчастненькими»! Блаженный нас не устраивает — подавай блаженненького! Бедный раздражает голым задом и голодным взглядом? Зато бедненький в почете и утирает сальные губы. Даже малых сих вполне можно искушать, кто бы ни вопиял гласом громким о грехе этого почтенного занятия — но маленькие… О, маленькие — это же совсем другое дело!
Искушай малых всласть, но и пальцем не трожь маленьких!
Подозрительные в чужом счастье и удаче, мы единодушно стойки в ОБЩЕМ горе! Шудра-рыбачка, черная девка без роду-племени, пробившись из грязи в князи, собрала на себя всю ненависть Города Слона, но настал день, и столичные жители заговорили по-иному. Все легло в строку: и Воздушный Странник, и проклятая апсара-горемыка, и замурзанное детство, и кровавые мозоли от весла… Ах, безгрешное дитя, которое скрасило радже Шантану последние годы его жизни! Добродетельная мать наследников престола — потеряв сына, она состарилась от горя! Избранница Спасителя-риши, благоухающая сандалом!
Ах… да что вы говорите?! Побегу расскажу жене…
От этого костра полыхнуло и пошло гулять дальше: закивали панчалы, восхитились ядавы, многозначительно промолчали дашарны, прицокнули языками камбоджи — мало ли племен, мало ли народов, а пострадавших любят все.
В общем восхищении как-то прошла незамеченной встреча на Махендре, Лучшей из гор: к светочу аскетов, Раме-с-Топором, явилась делегация тамошних брахманов и поведала о происшествии в Хастинапуре. Ясное дело, поведала из третьих уст — но аскет все равно выслушал со вниманием. И взамен, ни к селу ни к городу, рассказал брахманам длиннющее предание об одном из основателей Лунной династии. Дескать, тот царь царей по имени Яяти-Лицемер был за духовные заслуги вознесен прямиком в Обитель Тридцати Трех, где возгордился сверх меры, нахамил Громовержцу и крайне удивился, летя вверх тормашками на грешную землю.
Так вот, пока царь пребывал в Обители, все Трехмирье успешно копалось в его грязном белье! И это царь-праведник?! Он избегал жену, строгал детишек жениной подружке, запретной для него, в старости достал собственных сыновей, требуя обменяться с ним молодостью, а за отказ проклинал без жалости, изумляясь скупердяйству потомства…
Среднему даже предрек от большого сердца: «Быть тебе вождем звероподобных тварей, которые спят с чужими женами (к чему бы это?) и питаются трупным мясом!»
Но зато когда царя скинули с неба в болото, целых пять мудрецов, пятеро великих подвижников, в складчину преподнесли бедолаге плоды своих духовных заслуг — и Индра уже ничего не смог поделать, когда гордец возвратился обратно на небо в блеске и славе.
Рама-с-Топором замолчал, теребя кончик косы, брахманы-вестники переглянулись, тайно пожали плечами и удалились кто куда.
Все знали, что от младшего сына царя из легенды началась Лунная династия, все знали, что от проклятого первенца этого же царя, не возжелавшего делиться молодостью с отцом, пошли племена ядавов. Но никто еще не знал, что именно среди южных ядавов, в роду тотема Мужественный Баран, родится смуглый мальчик, которого назовут Кришна Джанардана. Черный Баламут.
До Великой Битвы оставалось ровно восемьдесят пять лет, это было известно абсолютно точно, поскольку позавчера впервые заплакал другой мальчик.
Будущий Наставник Дрона по прозвищу Брахман-из-Ларца.
2На прошлой неделе ты побывал у гетеры.
Вернее, не побывал, а она сама явилась к тебе, и даже не к тебе, а в арендованный подставным лицом дом, будучи уверенной, что идет по вызову к богатому торговцу тканями… Гетеру мало смутила темнота, царившая в покоях, — ей, госпоже ста удовольствий, попадались клиенты с самыми разнообразными вкусами, разве что до сих пор не встречалось клиента, которого можно было утомить лишь под утро. И то прибегнув напоследок к редкому способу «Муравьиный узел», требовавшему от женщины музыкальных и акробатических талантов одновременно с талантами чисто женскими.
Довольная оплатой — в кошеле бренчали золотые нишки[56], а не серебро или, упаси боги, медяки! — гетера удалилась на рассвете, а ты еще с полчаса лежал на смятом ложе, закинув мощные руки за голову и глядя в потолок.
«Зверь умер!» — пришло тебе на ум, но мысль казалась куцей, обрывочной, и почему-то все время хотелось добавить: «Да здравствует зверь!»
От гетеры пахло орисскими благовониями, а не сандалом, и страсть ее, изощренная и гораздая на выдумки, отличалась от бешеного темперамента Сатьявати — но это впервые было не важно. Ты сам напомнил себе купца, который вызвал на дом женщину для развлечений, приятно провел время и сейчас отправится в лавку… или в государственный Совет, что ничего не меняло. Зверь, упрямо толкавший тебя к соитию с одним-единственным существом на свете, умер. От старости? От внезапной старости Сатьявати? По прихоти судьбы? Бог весть…
Ты лежал, уставясь в потолок, и не знал, что зрачки твои сейчас похожи на кошачьи, а глаза слабо мерцают в полумраке, напоминая взгляд Черного Островитянина… Зверь умер, и он здравствовал. Просто сменив логово.
Ты вышел на веранду внутреннего дворика, босиком прошлепал к бассейну для омовений и спустился вниз по кирпичной лестнице. Вода была холодной, остыв за ночь — кроме тебя и удалившейся гетеры, в доме никого не было, и слуги не спешили к устройству для подачи горячего воздуха, это было хорошо, и хорошо весьма.
Спустя час ты уже гнал колесницу по «Пути Звездного Благополучия» в направлении дворца.
У западных ворот тебя встретила темнокожая старуха и, распространяя аромат сандала, принялась взахлеб кричать о необходимости спешно женить ее сына. Твоего сводного брата.
Ты равнодушно кивнул и спрыгнул с колесницы.
* * *Все, кроме Грозного, замечали, что регент изменился. Старикам он напоминал Пратипу, того улыбчивого раджу, чье правое бедро было предназначено исключительно для невесток, а колья на площади — исключительно для преступников. Шамкая беззубыми ртами, старики сходились на том, что спокойный взгляд Грозного устрашает больше, нежели в свое время устрашал открытый гнев Шантану-Миротворца.
Да и амнистий поубавилось, чтобы не сказать — они исчезли вовсе.
Тайные перемены замечали послы, кланяясь ниже и говоря глаже, слуги спешили убраться с дороги регента, едва заслышав тяжкие шаги из-за угла коридора, доклады министров стали короче, заменив пространные славословия вначале на древнюю формулу:
— Слуга твой Кунтейка[57] Дашарнский челом бьет и молит о снисхождении…
Регент вдруг стал брить голову, возродив былой закон кшатриев: «На голове воина должно быть столько волос, сколько можно пропустить через серебряное кольцо!» Кольцо всегда блестело на пальце, а полуседой чуб свисал к левому уху, в мочке которого болталась серьга с крупным рубином.
Капля крови.
Правда, обычай обычаем, а после бритвы цирюльника не так бросалось в глаза, что кудри сорокалетнего регента с недавних пор окончательно побелели, тем паче что в окладистой бороде покамест хватало перца.
Следом за Грозным засияли синевой макушки воевод и рядовых дружинников, и оставленные пряди лихо выбивались из-под шлемов наружу, трепеща на ветру.
Ох и запомнили хастинапурские чубы от княжества Матсьи до Нижней Яудхеи, когда окраины державы Лунной династии изрядно раздвинулись, а возы с данью поползли в Город Слона!
Стали вслух поговаривать, что Мадхъядеша, Срединная Земля ариев, должна быть единой. Ограниченная с севера Гималаями, а с юга — горами Виндхья, на западе она включала в себя все Поле Куру разом, а на востоке тянулась к слиянию трех рек: Ганги, Ямуны и Сарасвати. И с недавних пор практически все княжества или царства Срединной Земли были с радостью готовы признать над собой сюзеренитет Хастинапура — если Грозный все-таки решит совершить «Конское приношение», приняв на себя титул махараджи Чакравартина…
Все — за исключением могущественных панчалов.
Но, кроме этих гордецов, кшатрии остальных земель уже брили головы и носили в левом ухе серьги — кто с рубином, кто с аметистом, кто с хризолитом, в зависимости от достатка.
И твердо знали назубок три дела, позорные для воинского сословия: в грозный час отсиживаться в собрании, быть профессиональным борцом на потеху зевакам и лишиться мужского естества, став среднеполым.
«Грозный час» даже шутливо звали «Часом Грозного», да и Хастинапур, названный в честь основателя, Хастина-Слона, вознамерились было переименовать в Бхишмапур, то бишь в Грозный — но регент категорически запретил.
«Уважает предков!» — шептались в народе.
В самой столице группой брахманов-советников уже был подан на рассмотрение регента закон о чистоте варн. В частности, там предлагалось запретить шудрам-работникам изучение Вед. Дескать, если член низшей касты читает святые писания — да будет ослеплен, если внимает чужому слову — да будет лишен слуха, если же тайно переписывает Веды и Веданги на пальмовых листьях — да отрубят нечестивцу руки и сварят затем в кипящем масле!
В таком виде закон принят не был, но шудры дружно шарахнулись прочь от «Второго рождения», а кое-какие положения «Закона о чистоте» начали плавно претворяться в жизнь.
Например, ребенка отца-кшатрия от женщины-шудры стали называть Кшаттри, то есть «Подрывающий чистоту», а чандалам под страхом смерти запретили прикасаться к жрецам и воинам — даже умирающему от жажды царю чандала-неприкасаемый не мог подать воды, не рискуя при этом головой.
Вдобавок знак на лбу, который символизировал принадлежность к той или иной варне, окончательно стал разноцветным: чтобы окраска человека была видна издалека.
На смену Кула-Дхарме, иначе Долгу Семьи, шел Варна-Дхарма.
Закон Варн.
3Вокруг махровым жасмином расцветал вишнуизм — все знали приверженность регента этому утонченному культу. Поклонение Брахме-Созидателю превратилось в скучную обязанность, которую и нести тяжело, и бросить жалко. Слово «брахман» потеряло первое значение, а храмов Созидателя осталось всего два — и оба не в Хастинапуре. Южане из зарубежья Срединной по-прежнему цепко держались за сомнительную милость Шивы — но на просвещенном севере оргии в честь Разрушителя привлекали к себе лишь бедняков и лесных дикарей.
Да еще капалик перехожих, которых вишнуиты тайком стали называть «вшиварями».
Как-то, присутствуя в храме на очередном восхвалении Опекуна Мира, Гангея с удивлением услышал из уст жреца следующие слова:
Далее, после «Странноглазого Шивы», воспевалось создание Опекуном всей восьмерки Локапал-Миродержцев разом и замечательная жизнь Трехмирья в золотой век, когда «не было ни у кого обязанности совокупленья — потомство у всех возникало просто силой желанья!»
Обалдев от таких перспектив, регент был потрясен даже не самим славословием — после «Индры рыболовов» Гангею трудно было удивить панегириками. Главным являлось другое: в самом начале проповеди о величии Вишну, там, где обычно ссылаются на тот или иной авторитет, жрец ничтоже сумняшеся заявил:
— Грозный сказал!
И пошел восхвалять…
Регент мрачнел на глазах, слушая приписанные ему слова, а достойный брахман разливался соловьем, сменив тему:
Вернувшись во дворец, Грозный велел призвать к себе жреца-обличителя и поинтересовался: кто еще из разнообразных злодеев входит в подлежащий истреблению сонм? Кого будем карать и приобщать?
Жрец расцвел утренним лотосом и заорал на все покои:
Когда жрец уходил, регент задал ему последний вопрос: почему верные, по сути, слова он, достойный брахман, приписал Грозному? Достойный брахман изумился до глубины души и поведал, что так изложил сию проповедь некий мудрец по прозвищу Расчленитель, живущий на острове в святом месте слияния двух рек. Гангея потерял дар речи и был вынужден слушать о сыне мудреца Парашары-Спасителя, который с младенчества вырастил собственное тело до взрослого состояния и с пеленок досконально изучил все Веды с комментариями.
