– Люба! Бросьте вашу эзотерику. Ну, купили бумаги. Ну, узнали. И что? В какой банк пойдете? Я, Канари… Даниил Романович… – Он специально именовал Даньку при ушастой по имени-отчеству: чтоб надолго запомнила. – Обычные люди на обычной работе. Вы поймите: каждому работнику, что бы он ни делал, его работа кажется самой обычной.
Длинная фраза далась большой кровью, но старик справился. Говорить стало легче. И вообще – легче. Петр Леонидович твердо решил после разговора спуститься во двор. Хоть пехом, хоть брюхом, хоть рачьим способом. Май, теплынь, лепота – что нам, махатмам, в палате делать?
– Обычный человек? Ничуть! – резко, со злостью возразила Любовь Васильевна. – Вы – часть Силы, вы слиты с Ней, без вас Она не полна. Ваш путь – путь Ассакры, дорога к абсолютному разрыву Духа. Для такого, как вы, нет невозможного. Дзэнский парадокс: «Секрет Смерти хранит человека». Поэтому вы, Петр Леонидович, никуда не уйдете – даже если ваше тело сожгут в Жихарском крематории. Ассакра говорит: «Совершенствоваться – значит самоуничтожаться, и это можно делать бесконечно». Вернетесь! Обязательно вернетесь! Я не гадаю, я знаю. Поэтому умоляю вас: не оставляйте вашей милостью! Все, что хотите, что пожелаете! В этом мире, в любом другом, в темной пропасти Ассакры…
Петру Леонидовичу представилось, что их разговор слушают строгий товарищ Иловаев вместе… да хоть с Андреем Канари. Что подумают? «Всем парам парочка, хоть впрямь танцуй. Она Жорж Санд анфас, а я маркиз де Сад». Стыдоба – и полное ушей покраснение!
А насчет «части Силы» угадала, Кали Яростная, Кали Высочайшая, Кали Любознательная. Первый учитель, Пантелкин Леонид Семенович, в годы давние о том же толковал. «Раз мы – оружие, раз нами стреляют, значит, мы тоже – чья-то рука. Без нас этот «кто-то» неполон».
Угадала – и что с того? Все, пора во двор. Цирк сгорел, клоуны разбежались.
Встал тирмен Кондратьев: по-здоровому, на руку не опираясь.
Усмехнулся кривым ртом:
– Оставь эту ерунду, Люба. Все будет хорошо. Вот увидишь!
Сказал – и сам себе поверил.
Макабр!
5
Такси Данька поймал за воротами. Автомобили с шашечками обосновались тут с незапамятных времен, организовав постоянное стойбище. Или пастбище.
– На Ольминского.
Молодой блондин в клетчатой рубашке коротко зыркнул на пассажира. «Кредитоспособен. И не жлоб», – читалось на круглом лице. Поэтому блондин не задал обычный в таких случаях вопрос: «Сколько даешь?»
– Поехали.
В переговорнике рычало, шипело и хрюкало, словно там собрался целый зоопарк. Сквозь шумы, как с другого края планеты, прорвался далекий мужской голос:
– Восемь-одиннадцать. На Веснина авария, движение перекрыто. Как поняли, Стрела?
– Вас поняла, восемь-одиннадцать, – отозвалась женщина. – Всем машинам: на Веснина авария…
– Поедем по Сумской, – заключил водитель, выруливая на Деревянко. – Свернем на Петровского…
– На Петровского пробка, – сообщил все тот же «заокеанский» голос. Наверное, его обладатель ехал впереди них по тому же маршруту.
– Всем машинам…
– Блин, е-пэ-рэ-сэ-тэ!.. На Иванова, возле обладминистрации, я сворачивать не стану, – прокомментировал блондин. – Там регулировщик, мы с ним на ножах. Значит, на следующем, возле памятника. Крюк небольшой.
– Годится, – кивнул Данька.
Величина «крюка» его, по большому счету, не волновала. Даньке было хорошо. Он улыбался. Час назад точно так же ехал в такси – а какая огромная разница! С дядей Петей все обойдется, жизнь прекрасна, на улице весна, серебристая «Daewoo» идет мягко, потому что новая… А заваленная командировка – «пустяки, дело житейское», как сказал бы Карлсон с мишени.
Наплевать и забыть.
На площади Свободы пестрела шатрами и палатками очередная ярмарка. Толпы народу, из динамиков на столбах лихо «колбасит» забойный рок-н-ролл: «Мы будэм пыты пыво тилько з варэнымы ракамы – ни з девкамы, ни з тьоткамы, ни з якымы собакамы…» Остановив машину перед мигающим светофором нелюбимого перекрестка, блондин начал в ритм мотать головой. Впереди кто-то нервно сигналил, пытаясь свернуть налево.
Регулировщик судорожно махал полосатым жезлом.
– Оп-па! – Таксист проскочил мимо заклятого врага, гоня машину дальше.
Данька слушал, как гаснет за спиной этнический рок-н-ролл, как колеса рокочут по брусчатке. Вот и знакомый памятник работы скульптора Манизера. Чистенький, отмытый от голубиного помета. Место его первого «целевого выезда», под кураторством дяди Пети. Кажется, целая вечность прошла. А на самом деле – несчастных семь лет.
Здесь таксист и свернул, как обещал. Миновав «площадь пяти улиц», вырулил на Пушкинскую. Вскоре повернул еще раз: направо.
– Приехали.
Рассчитавшись, Данька выбрался из машины и огляделся.
Ага, вот и табличка: «Ольминского, 3». Второй дом от угла.
Подъезд, зажатый между магазинчиком «Second Hand» и Интернет-клубом, оказался незаперт, код набирать не понадобилось. В парадном было на удивление чисто. Пахло дезодорантом. За порядком тут явно следили. Ни окурков под ногами, ни вони кошачьей мочи, ни надписей на стенах.
Третий этаж. Квартира номер девять.
Ключ провернулся в замке с едва слышным щелчком.
В прихожей царили сумерки. Данька начал искать выключатель и вдруг услышал шорох, донесшийся из глубины квартиры. Домработница? Вряд ли… Он стоял, затаив дыхание, и смотрел на полоску света, падавшую на пол из приоткрытой двери в комнату.
Звук повторился. Теперь Данька отчетливо различил, что это шелест бумаги. Рука сама поползла под куртку, легла на рукоятку «Беретты». Он снял оружие с предохранителя. Стараясь ступать как можно тише – хорошо, паркет под ногами не скрипел! – двинулся на звук.
У окна, склонившись над письменным столом, стоял человек. Стильный, песочного цвета пиджак, черные брюки, мягкие туфли из дорогой кожи. Франт рылся в бумагах, вываленных на стол.
Ствол «Беретты» уставился человеку в спину.
– К стене! Руки за голову!
Человек дернулся как ужаленный и, вместо того чтобы исполнить приказ, обернулся.
– Кто… кто вы такой?! – взвизгнул он.
– К стене, я сказал! Руки!
– Да что вы себе…
Данька поднял пистолет. Вор, кажется, только сейчас заметил, что гость вооружен. Он хотел попятиться, но уперся в стол.
– Руки, я сказал!
– Да-да, хорошо…
Вор неуверенно поднял руки.
– К стене. Руки на стену, ноги расставь.
Незнакомец подчинился без разговоров.
– Попался, ворюга?
– Я не вор! – вдвое громче завизжал франт.
– Ага, в милиции это расскажешь, – злорадно ухмыльнулся Данька.
Он впервые держал под прицелом живого человека. Ощущение было… странное. Чувствовать собственную власть над чужой жизнью – не на «плюс первом», а на обыденной «нулевке»… «Вор должен сидеть в тюрьме!» – говорил в кино капитан Жеглов. Вот мы сейчас наберем «02»…
Или лучше позвонить Зинченко? Пусть тряхнут этого типа по-свойски…
– Повторяю вам: я не вор!
– А кто же ты тогда? Домработница Клава? Электрик? Свидетель Иеговы?
– Я внук Петра Леонидовича, хозяина этой квартиры!
– Ага, а я его двоюродный племянник…
– Я – Петр Михайлович Кондратьев!
– Врешь!
– У меня паспорт с собой! Могу показать.
– Хорошо, показывай. Только не вздумай делать резких движений! В случае чего стреляю без предупреждения…
Черт, неужели правда? Внук дяди Пети, а Данька на него – с пистолетом…
– Вот, пожалуйста.
Приставив ствол «Беретты» к затылку подозрительного внука – чтоб не вздумал рыпаться! – Данька взял документ. Вновь разорвал дистанцию, отойдя на три шага. Раскрыл паспорт. «Кондратьєв Петро Михайлович… 17 березня 1969 року…»
Фотография.
– А ну-ка, повернись. Медленно!
Франт повернулся не просто медленно, а очень медленно. Черепаха бы обзавидовалась. Не опуская пистолета, Данька дотошно сличил его лицо с фотографией. Русые жиденькие волосы зачесаны назад, щурятся водянистые глаза, губы нервно подергиваются. Рыхлый, пористый нос, под носом – жалкая поросль, которую язык не поворачивается назвать усами. То ли дело у дяди Пети усы!.. Но, к сожалению, семейное сходство налицо. И роста высокого, как дед. А вот брюха такого у дяди Пети никогда на было. Брюхо оттопыривало дорогую темно-синюю рубашку, натягивало кожаный ремень-«плетенку», грозило выскочить из штанов и удрать подальше от грозного пистолета.
– Убедились?
– Убедился. Держи свой паспорт.
Данька протянул документ Кондратьеву-младшему. Убирать пистолет он, однако, не спешил. Не нравился ему этот человек. И на «вы», несмотря на заметную разницу в возрасте, обращаться к внуку не хотелось.
– Как ты здесь оказался, Петр Михайлович?
«Стреляли!» – услужливо подсказала память голосом Спартака Мишулина из «Белого солнца пустыни».
– Это не ваше дело!.. – Внук вспыхнул и погас, косясь на ствол «Беретты». – У меня есть ключи!.. Петр Леонидович дал, на всякий случай. А сегодня мне позвонили, сказали, от какого-то Бориса Григорьевича… Сообщили, что деда с инсультом забрала «скорая». Я сразу сюда…
– Сюда? – Даньке очень захотелось выстрелить. – Почему сюда, а не в больницу?
– В больницу? Я вам что – доктор?!
– Это хорошо, что ты не доктор… ты бы налечил…
– А теперь позвольте узнать – вы кто такой! – перешел в наступление внук, плотнее вжимаясь в стену. – И по какому праву…
– Я – сменщик Петра Леонидовича. Мы вместе работаем в тире. Я только что из больницы. И здесь не по праву, а по просьбе Петра Леонидовича. Он дал мне ключи и попросил привезти ему кое-какие вещи.
– Вещи? Знаем мы эти вещи… Это какие же именно?
– Пижаму. Тапочки…
– Ну да, конечно! Тапочки! Сейчас это называют тапочками! Ворвались в чужую квартиру с корыстными целями, наставили пистолет на законного наследника…
– С корыстными целями?
Кровь бросилась Даньке в лицо. Однако Петр Михайлович, увлеченный ролью наследника, не понял, чем рискует.
– Да, с корыстными! Мы еще посмотрим! Проверим! Извольте предъявить документы!
Паспорт Данька всегда носил с собой, как и разрешение на «Беретту», выправленное через Зинченко. Но предъявлять документы сволочному внуку он не собирался.
– Прекрати истерику, наследник.
– Ах, так?! Тогда я немедленно звоню в милицию!
– Ты что, идиот? – вкрадчиво осведомился Данька, изобразив в воздухе «Береттой» вопросительный знак. Внук, уже набрав в грудь воздуха для очередной тирады, мигом осекся. – Хоть бы для приличия поинтересовался, как там дед…
Он поставил оружие на предохранитель и спрятал в наплечную кобуру.
– Ну да! Конечно! Это первое, что я должен был спросить у незнакомого человека, направившего на меня пистолет! Ну и как, позвольте поинтересоваться, чувствует себя мой дед?
– В порядке. Врач сказал – микроинсульт, опасности для жизни нет. Ему уже лучше. С кровати встает, просил семечек привезти. – Данька не выдержал и злорадно подвел итог: – Не дождешься, наследничек!
– Что вы себе позволяете?! Берите, за чем пришли, и убирайтесь вон!
– Да уж лишнего не возьму. И не задержусь.
Он окинул взглядом комнату. Старый письменный стол с резными ножками. Диван, кресло, полки с книгами. Это явно не спальня. Данька вернулся в прихожую, толкнул дверь в другую комнату. Хмурый внук следовал за ним по пятам: видно, опасался, что сменщик утащит что-нибудь ценное, кроме заявленных пижамы и тапочек.
Спальня оказалась маленькой. Аккуратно застеленная кровать, тумбочка и отлично сохранившийся шкаф из карельской березы – больше здесь ничего не было. Пижама нашлась в шкафу – легкая, клетчатая, как и говорил дядя Петя. Данька уложил ее в хрустящий полиэтиленовый кулек, который по привычке таскал в заднем кармане джинсов. Лерка вечно звонит на мобильник: купи на обратном пути хлеба, молока…
Внук бдил на пороге.
«Здесь глаз да глаз нужен! – ясно читалось на его одутловатом вспотевшем лице. – Только отвернись – шкаф, и тот вынесут!»
– Что вы копаетесь?! Попрошу покинуть квартиру. И отдайте ключи!
– Ключи я отдам Петру Леонидовичу. Иначе вернется домой, а любимый внук деда в собственную квартиру не пустит.
– Да как вы смеете?! Оставьте ваши грязные намеки при себе!..
Не обращая внимания на вопли наследника, Данька закрыл шкаф. Прежде чем идти в прихожую, искать тапочки, зачем-то откинул штору. Глянул в окно, представляя, как по утрам в это же окно смотрел проснувшийся дядя Петя.
– Вы уйдете наконец?! Нет, это просто безобразие…
Он не слушал. Он смотрел. И не мог отвести взгляд.
Вон вход в стоматологический кабинет «Иней». Желтая дверь, над ней – вывеска с радостным коренным зубом. Занавески на окнах – чтоб не подглядывали снаружи за страданиями пациентов в кресле. Вот знакомая беседка. Сейчас в ней пила пиво компания шумных студентов. Утром беседка дала приют молодому тирмену, который зашел сюда с другой стороны, дворами, от улицы Гуданова.
А тирмен взял и завалил «целевой выезд».
Недострелил.
– …на долю в наследстве надеетесь? Думаете, дед вам златые горы оставит? Тир на вас перепишет?! Так вот, ничего вам не обломится. Слышите: ни-че-го! И не рассчитывайте. Я наследник! Я!..
Очень хотелось плюнуть. Прямо в эту противную физиономию.
Еще больше хотелось застрелиться самому.
– Стервятник ты, а не наследник, – тихо сказал Данька, поворачиваясь к побелевшему от ужаса, замолчавшему внуку. – Мародер. Мне твой дед такое наследство оставил, что тебе и не снилось. И моли бога, чтоб не приснилось никогда.
«Главное, тапочки не забыть, – думал он, выходя в прихожую. – Главное, тапочки…»
