Добрую Мамочку предстояло нести через всю шаланду и половину «Нострадамуса». Это оказалось нелегко: даже истощенная, она и сейчас весила вдвое больше Альеносхромпа. Ублажитель-IV пожирал глазами красоту ее тела, точеные, изящные черты морды, легкомысленно загнутый гребешок, подбритый по краям. В такую самку можно влюбиться с первого взгляда.

Или он – уже?!

К счастью, в стык-шлюзе, соединявшем «Нострадамус» со шнырь-Люлькой, их ждал предупрежденный Телепнем стюард. Добрая Мамочка была незамедлительно уложена на авто-арбу.

– Доставить с ветерком, – распорядилась Ева. – Живо!

***

– Грибоум!

– Да, разумный! Слушаюсь и повинуюсь!

– Что с Доброй Мамочкой?

– Сращена с колонией мхов-радетелей. Вне опасности. Но ее глист-транс…

– Что?!

– У него запор. Выделения отсутствуют. Мозгописец отмечает полное безразумье на всех уровнях.

– Продолжай. Я буду на инкуб-Люльке.

***

– Клянусь Мудрым Терцем! Ублажитель! А кто это с тобой? Беспредельцы? О, они такие лапочки, такие красавчики…

Вопросы сыпались метеорным дождем, и Альеносхромп заподозрил, что подхватил вирус безразумья. Тем более, что ни одной Доброй Мамочки поблизости не наблюдалось, а поток слов извергался вокальными мембранами самой инкуб-Люльки. В это трудно было поверить! Обычно люлечные грибоумы выращиваются в почтении к разумным. Подобная же бесцеремонность, можно даже сказать – фамильярность! – наверняка привела бы к шоковому столбняку, не пройди Альеносхромп очередную Очную Ставку. Раскол изменил не только тело, способное отныне совмещать в одной ипостаси функции Ублажителя-IV, Добывателя-III и даже (отчасти!) Торчка-I. Иной стала психика: гибкая, будто хвост, податливая, словно хлюп-жижа, и многогранная, как заветы Второпредков.

– Кстати, вы моего тела не видели? – от этого игривого вопроса Альеносхромп едва не подпрыгнул.

– Тела?!!

– А что тебя смущает, душечка? Понимаешь, эти Беспредельцы росточком не вышли – зато темперамент! Как в Люльку влезли, прямо с порога давай заигрывать! Железом увешались, шатаются, но терпят! И кричат, топают… Торчки хоть куда! Разве девочки могли устоять? Опять же идеи Терца: «Возлюби дальнего своего, если дотянешься!» Пришлось срочно закукливаться, чтобы соответствовать. Иначе задавим, и вся любовь. Жребий бросали, мне выпало в грибницу Люльки внедряться. Грибоум-то наш от страсти повредили, он прямого попадания не вынес, весь в мицелий выпал… Сигнал бедствия, дурачок, отбил! Наши скоро все вылупятся, в коконы наслаждений с Беспредел-Торчками полезут – а мне в грибнице страдай!

В голосе юной Мамочки мелькнула плохо скрываемая обида.

– Потом, конечно, мозгопись переживу, только ведь самой хотелось… А тут еще тело сперли. Неужели этим самцам совсем невтерпеж? Может, они там уже мое тело вовсю любят, а я здесь, как цырла бесчувственная! Ой, а это кто с тобой? Их самка? Какая маленькая, бедняжка! Девочкам так не уменьшиться, даже после Раскола… Да, еще у нас носовой космогрыз расхворался, а я не знаю, чем его лечить! Вовремя ты, Ублажитель…

С носовым космогрызом дела оказались плохи: после заряда атомной дроби его непрерывно тошнило клочьями единого поля в самых неожиданных диапазонах. Оставалось радоваться, что Добрая Мамочка не догадалась поставить ему клизму. Требовалась срочная ампутация. Иначе при очередном приступе тошноты космогрыз мог извергнуть что угодно, включая крохотную анти-Вселенную.

Но без него инкуб-Люлька была обречена на неподвижность.

Оставалось одно: срочная стыковочная ассимиляция. Удалить больной орган, затем присосаться шнырь-Люлькой к инкубатору, и побыстрее нарастить мощность здорового космогрыза за счет ассимилированных ресурсов. Впрочем, торопиться надо было не только из-за этого. Альеносхромп хорошо усвоил: в финале каждого отврат-фильма Беспредельцев обязательно происходит Большой Бах. Взрываются реакторы, бомбы, звезды, галактики, мусорные контейнеры, плюшевые медведи, скрипки работы Страдивари… Идет отсчет секунд, завывает сирена, и немногие герои успевают спастись бегством в последний момент.

Как завещал Мудрый Терц: «Предусмотрительный разумный – живой разумный!»

***

– Тебе уже надо улетать, пупсик? Так быстро? Даже не попрощались хорошенечко… Хоть координаты оставь: письмецо там прислать, свидание назначить?

О'Райли обиженно надула губки, став донельзя похожа на Добрую Мамочку – чем сразила Альеносхромпа наповал. Но долг перед Ульем не оставлял выбора.

– Печаль делает из двух моих сердец четыре, о несравненная, а хвост вянет осенним вьюнком! Но я не прощаюсь! Я…

– Все мужики сволочи, а счастье в труде! – махнула рукой Ева. – Ублажил, и поминай, как звали! Я буду в рубке. Хоть бортовыми огнями помигай, что ли!

Однако вскоре, едва двери центро-поста разъехались перед госпожой есаулом, все девичьи грезы разом скисли от столкновения с суровой реальностью.

– Эх ты, Телепень! – зло бросила О'Райли, становясь прежней «Железной Брунгильдой». – Мог бы и предупредить…

– Не мог!.. – задушенно просипели динамики.

Глава шестнадцатая,

в которой берутся заложники и бьются карты, качаются мозги и рвутся бороды, а в финале начинается суета сует

Альеносхромп от спешки из шкуры выпрыгивал. Позор! Он, исконно-генетический Ублажитель, доставил огорчение любимой Беспределице! Не найти проникновенных слов, страшных клятв и завораживающих поз, способных развеять сомнения и печаль?! Вина должна быть заглажена! Едва обе Люльки, вытянув ложнорты, слились в предассимиляционном лобзаньи, разумный Улья оборвал половину соцветий связь-плюща, рискуя оставить транспорт без коммуникаций – и кинулся обратно на «Нострадамус».

Первым, что он увидел в рубке, была черная дыра с красной икрой патронов в глубине. Именно так выглядит нарезной протуберданец «Вобла», если ствол направлен прямо между глаз смотрящему.

– А вот и наш шалун! – с удовлетворением констатировал Львов-Сердечный.

Узнать Ричарда было трудно: ренегат-системотехник облачился в штурмовой «Шкаф-андр» высшей защиты, способный выдержать инфаркт Вселенной и непроницаемый даже для тараканов. Во второй руке Львова-Сердечного гудел панорамный дегенератор «Каюк», держа под прицелом весь экипаж шхуны.

– Повторяю для тупых и опоздавших, – Ричард весь лучился от дружелюбия, заодно просвечивая заложников рентгеном. – Расстыковка отменяется. Мы летим в Малые Тартарары, на базу компании. В целях укрепления и взаимности.

– Подлец! – сорвалась О'Райли. – Тебе отлично известно, что в случае нашей гибели Телепень заблокирует двиг-отсек! А иначе…

На дисплее шлема «Шкаф-андра» проступила лицемерная улыбка: пять лыбов в ширину и два в высоту.

– Дама и господа! Вы сами пройдете в карцер, или вам помочь?!

Вместо ответа Альеносхромп шагнул прямо на ствол «Воблы».

– Пупсик! Не надо! Плюнь на него!!!

Ослушаться приказа возлюбленной Беспределицы Ублажитель-IV не мог. И он честно плюнул, вложив в плевок всю свою нежную душу.

Внутрь-пасть выстрелила наружу, извергнув фонтан слюны. Подлого ренегата окатило с головы до ног. От «Шкаф-андра» повалил едкий дым, сочленения суставов намертво заклинило плавящимися гермо-прокладками «Тампакс». Мгновенно заржавев, «Вобла» брызнула чешуйками металла, подавившись выстрелом. Под отчаянный вой стервоприводов Львов-Сердечный направил уцелевший дегенератор на Альеносхромпа.

– Бей зеленых! – закостеневший палец тянулся к курку. – Спасай Гала…

Два тела взлетели в воздух: могуче-суровое – обер-сержанта Небейбабы, и гневно-сексуальное – есаула О'Райли. Объединенный удар четырех ног двух мастеров боевых искусств подтвердил, что карта изменника бита.

Андро-стюард рыдал в объятиях капитана Стриммера.

***

– …Заодно узнаем, куда он Росинандоса дел!

– Узнаем-узнаем! – злорадно процедили динамики.

Давняя мечта садиста-Телепня – заполучить сознание системотехника в свою кристаллобазу – сбывалась. Бортовой комп потирал бы руки, имейся они у него. Во всяком случае, мониторы лазарета, где собрался экипаж, сияли начищенной кредиткой.

– Дист-сканер… крестовой мозгокрут… пси-помпу… так, качаем! Левое полушарие… правое… ага, мозжечок заколочен!.. ладно, ломать – не строить… Плюньте ему кто-нибудь на шлем! Эй, только не Алька! Ага, и рукавом разотри, а то лазер соскальзывает… Хорошо… спирт… да не капитану! Мне! Мегагерцы протереть… Ну, со свиданьицем! Ева, гони на терминал развертку извилин. Теперь ждите. Можете допить спирт…

Тело Ричарда, которое так и не удалось извлечь из дефектного «Шкаф-андра», подпрыгнуло на столе.

– Мама моя родная! – противопожарной сиреной взвыл Телепень. – Их тут двое!

Капитан машинально закусил тампоном.

– Точно, двое! Один – это наш Ричи, который Сердечный. А второй, я вам скажу – это же сам Львов! Рабиндранат Егорыч! Глава совета директоров «Киллерман Пацифик»!!! Там в блиц-депеше кодовая фраза была, вот он и вылез из альтер-эго. Черт, придется обоих качать – еще обрежу чего-нибудь…

– Ну ты даешь, Телепень! Без трепанации, без вживления электродов…

– Хакер я, или где?! – динамики задребезжали от гордости. – Хотя и с трепанацией могу… по просьбам трудящихся…

Голос Телепня вдруг резко дернулся куда-то в сторону, набирая обертоны.

– Караул!!!

– Что случилось?

– Шапиро-цзы… Ах я, пустой кожух!

– Да в чем дело?!

– Я ему на стенной монитор кинул: как мы его напарника потрошим. Он увидел, аж затрясся… Смотрите!

На мед-терминале, поверх извилин пленного, возник заточенный в арсенале капрал.

– Молитесь, шлемазлы! – зловещий шепот стаей клопов-убийц выплеснулся из динамиков, растекаясь по шхуне. – Умри, душа моя, с инопланетянами!

Шея капрала вспухла мышечным лимфоденитом, на щеках густо проступили узлы вен, кадык окаменел, и в следующий миг Самсон Хоттабыч Шапиро-цзы рванул бороду из дверного плена.

«Нострадамус» содрогнулся до основанья и затем. Фигура капрала рассыпалась бенгальским огнем – и сгинула. Лишь жуткая тень сгустком консервированного мрака пронзила переборки шхуны, чтобы, адски хохоча, слиться с тьмой вечной мерзлоты космоса. Сумеет ли пожертвовавший бородой ради мести однажды вернуться – или ему таки до скончания времен, чтоб не сглазить, суждено обретаться между здесь и там, терзаясь памятью о каждом волоске?!

А чтоб я так знал!..

***

– Трещины в обшивке! Нарушена герметичность корпуса!

– Сорван такелаж!

– Прорыв канализации!

– На камбузе потоп!

– Движок чихает!

– Гиперпривод?! – внутренне обмирая, выдохнула О'Райли.

– Он самый…

– Без паники! Телепень, доложить ситуацию! Коротко и ясно!

– ..! и…!!! И еще:..!!!!!!

Прежде чем вмешаться, Альеносхромп удовлетворенно почесался. Все шло путем. Вот и Большой Бах! Итак: гребень набекрень, когти втянуты, присед на полусогнутых… Ритуальная поза «Не имей сто граблей».

– Моя Люлька – ваша Люлька! – объявил брат по разуму.

И прослезился.

– Милый!

– Дорогая!

– От имени профсоюза гей-андроидов!.. позвольте выразить!.. троекратно!..

– Ничего другого от своего делириум тременс я и не ожидал!

– Рвем когти! Землячок, давай вперед! – деловито прервал общий экстаз Небейбаба.

И только цырлы скрежетнули по драному линолеуму.

– Телепень! – рявкнул Стриммер, вдруг вспомнивший, кто здесь капитан. – Гони вьючных киберов к стык-шлюзу! Все на погрузку!

– А я?! – динамики взвизгнули от неподдельного испуга.

– Сколько времени нужно, чтобы тебя развинтить?

– Я сам! Я быстро! Начинаю саморазвинчивание!

– Не дрейфь! Без тебя не улетим…

– И заодно выясни: куда эта зараза дела Росинандоса?

– Да я пытаюсь…

– Правильно. И пытай, если надо!

– Господа! Грузить только самое необходимое!

***

Киберы надрывались от усердия, рискуя заработать грыжу. На инабль переправлялись: мерзлый лейтенант Губер, полутораногий Гамарджоба и вырубленный Полянкер, коконы наслаждений с корсарами под кайфом, демонтированный Телепень (чувство юмора везли отдельно на трех тележках), мешки с сухим хересом, тюбики шашлыка и солянки по-этрусски, патронные ящики и разобранный танк «Тортилла», обеденные сервизы, запас носовых платков… Альеносхромп наскоро сращивал обе Люльки, ампутировав без наркоза издыхающий космогрыз. Внутренняя перистальтика гнала в грузовые лежбища поток яиц, закукленных Добрых Мамочек (эро-трансформация затягивалась) и сувениры с «Летучего Китайца». Сыроежка качал в свой мицелий ту Мамочку, что героически пожертвовала счастьем ради подруг, и внедрял провод-лозу в Телепня, которого ласково звал «мой железный брат».

Капитан покидал борт корабля последним, слегка покачиваясь.

Вскоре распухшая от изобилия Люлька набрала скорость. А за ее кормой уже кипел Большой Бах, заставляя звезды моргать и тьму меркнуть.