Панская орхидея
1
– Жалко, Ганна Петровна?
– Ой, жалко, Владислав Викторович!
Графский флигель ломали второй день. Никто не предполагал такого. Думали, ударят раз, два ударят – и прощай, панское наследство.
Не вышло.
Сначала забарахлил бульдозер, потом никак не могли найти бригадира, срочно укатившего по одному ему известной надобности. А когда наконец стальная «баба» врезалась в старую кладку, выяснилось, что одного удара мало. И даже двух мало, и трех. Крепки панские стены! Стоял флигель-золотопогонник прощальной памятью, словно наглядеться на мир хотел. Только не на что смотреть, ничего не осталось! Ни дома, ни парка, ни склепов мраморных, ни вековых дубов. Сгинуло – навсегда, и теперь жадное Время добирало последние крохи.
С утра начали по новой, на этот раз при куда большем стечении любопытных. Весть о том, что графский флигель не поддается, разнеслась по селу. Посевная еще не началась, по-этому народ собрался быстро. Набежало и детворы, благо на дворе каникулы. А где школьники, там учителя.
– Та я ж писала, Владислав Викторович! И в область, и в самый Киев. И в Москву писать думала. То ж памятник, ему два века целых!
– Было два века, Ганна Петровна. Увы!
Оба преподавали в школе, обоим – немногим за двадцать. На этом сходство заканчивалось. Физика Владислава Викторовича, прибывшего в Терновцы по распределению, никто даже в шутку не называл Славой. Парень был высок, сух в кости, носил очки и никогда не выходил на улицу без галстука. В свои двадцать четыре он уже стал завучем.
Ганну Петровну именовали с отчеством только детишки, и то не каждый. Она была «теткой Ганной», но чаще «биологичку» называли по имени. Плотная, розовощекая, кость от кости крепкого казацкого рода, Ганна Петровна носила почти в любую погоду белый платок, резиновые сапоги и плюшевую юбку.
Владислав окончил физический факультет университета. Ганна училась заочно в областном пединституте.
Тем не менее они сдружились. Настолько, что директор, мужчина с опытом, из тех, кто видел в жизни все, даже паленого волка, всерьез рассчитывал прикрепить молодого специалиста к школе до самой пенсии. Потому и завучем сделал.
Теперь оба, физик и учительница биологии, смотрели, как гибнет графский флигель.
– У нас в городе не лучше. – Владислав Викторович поморщился, наблюдая за стальной чушкой, раз за разом бьющей в непокорную кирпичную кладку. – Недавно дом в са-мом центре разобрали. Позднее барокко, восемнадцатый век. Старше Екатерины! Деятели!..
Над полем послышался дружный вопль. Стены наконец-то начали сдаваться.
– А какой маенток был! – вздохнула девушка. – Парк здешний выше Софиевки славился. Венера стояла знаменитая, ее еще Венерой Миргородской называли. А библиотека, что в панском доме? Книжками потом три года печи топили!
– Холопы сожгли родовое поместье, – тихо, ни к кому не обращаясь, проговорил физик.
Пыль понемногу улеглась. Рабочие в замасленных спецовках копались в груде битого кирпича.
– Молодежи – здравия желаю! – послышалось сзади.
Бравый участковый Остап Остапович, грузно ступая и придерживая портупею, пристроился рядом с учителем.
– Вам тоже, – неохотно кивнул физик. – Пришли пресекать?
– Если потребуется, и пресекать! – Участковый наставительно поднял вверх толстый палец. – А в целом – вести профилактическую работу. Вы бы за детворой смотрели, не ровен час…
– А помните, Остап Остапович, какой тут дом был? – внезапно спросила Ганна.
– Чего ж не помнить? – охотно согласился тот. – Его ж только в начале шестидесятых разобрали, так что застал. Красивый дом! Колонны, стекла цветные, крыльцо мраморное. У крыльца старого графа и расстреляли.
У физика еле заметно дернулось плечо. Участковый, однако, понял.
– Так времена же, Владислав Викторович! Злой народ был, панов наших ненавидел – страх. Их чаклунами считали. Помните «Вия» гоголевского? Говорят, будто все это именно в нашем селе и случилось. Байки, конечно…
– А во флигеле панском человека живьем замуровали! – резко бросила учительница. – И не байки это, а чистая правда. Я в книжке читала! А немец-управляющий на баштане вместо арбузов человечьи головы выращивал!
– Замуровали? В этом самом флигеле? Головы на баштане? – Физик настолько удивился, что даже снял очки, протер, после чего вновь водрузил на нос.
– В этом! – упрямо повторила Ганна. – В книжке было. Дивчину замуровали, кирпичом двери-окна заложили, только окошко оставили, чтобы еду подавать. Она там полвека горевала, бидолашная…
Между тем народ, убедившись в победе стали над камнем, начал понемногу расходиться. Лишь детишки, пользуясь моментом, не только остались, но и подобрались поближе, к самым руинам.
– От шалапуты! – нахмурился участковый. – Руки-ноги сломают, кого винить станут? А ты, Ганна, хлопцу голову ерундой не забивай. Говорю, байки это! Дивчина в камне, клад панский…
– Тут еще и клад был? – хмыкнул недоверчивый физик.
Словно в ответ над пыльными руинами, над широким полем пронеслось дружное: «Клад! Клад панский! Кла-а-а-ад!!!»
– Ага! – удовлетворенно заметил Остап Остапович, шагая вперед. – Вот и пресечем!
2
Сундучок распадался под руками. Вместо дерева и железа – труха и ржавчина.
Недовольно ворчащих рабочих попросили отойти. В качестве компромисса участковый оставил бригадира вместе с молодым небритым хлопцем, первым увидевшим, что скрывала заложенная кирпичами ниша.
Учителя тоже остались – в качестве представителей общественности.
Остап Остапович поудобнее устроился на принесенном ящике, достал из командирской сумки листок бумаги, привычно черкнул слово «Протокол». На большее его не хватило – служители порядка тоже люди.
– Ну, смотрим, что ли, граждане?
Небритый хлопец схватился за крышку. Бригадир сел на корточки, подался вперед, вытянув шею. Ганна хотела последовать его примеру, но поглядела на Владислава Викторовича и не решилась. Физик достал из пачки сигарету, не спеша размял и прикурил, даже не пытаясь подойти ближе.
– Вот! Вот!!! Эх!..
Руки, рывшиеся в недрах сундучка, отдернулись. Над развалинами пронесся тяжкий вздох.
– Мы-то думали, золото! А это вроде как бумаги…
– Покажите! – резко бросил физик, отшвырнув сигарету.
– Нет… Не понять. – Владислав Викторович встал, отряхнул пыль с пальцев. – Могу лишь предположить, что это были письма. Отдельные листы, следы чернил…
– Фиксируем, – бодро откликнулся участковый, водя карандашом по бумаге. – Значит, при визуальном осмотре в вышеизложенном сундуке найдены письма неустановленного содержания неустановленному адресату от неустановленного… Фу ты, плохо выходит!
– А тут еще! – Ганна, осторожно разбиравшая истлевшие листки, подняла руку. – Кажется… Флакон!
Стоявший поблизости бригадир дернулся, готовясь подбежать ближе, но, увидев, что девушка не ошиблась, разочарованно отвернулся.
– Фиксируем, – охотно отозвался Остап Остапович. – А также пустой сосуд, в скобках – флакон…
– Флакон не пустой, – перебил физик.
Ганна Петровна приглашала коллегу в гости не реже раза в неделю. Владислав Викторович не отказывался, и они подолгу пили чай, беседуя о новых методиках в педагогике. Мать Ганны, слышавшая обрывки разговоров, разочарованно вздыхала.
На сей раз до чая так и не дошло. Устроились в оранжерее, среди пахнущих цветов и огромных резных листьев. Что именно тут росло, Владислав Викторович даже не пытался предположить. Ганна охотно бы рассказала, но ее не спрашивали.
На маленьком деревянном столике лежал флакон. Пока закрытый.
– А вы не разобрали, чей там почерк? В письмах этих? – интересовалась Ганна Петровна, вытирая руки вышитым полотенцем.
– В смысле не девичий ли? – догадался физик. – Послания от замурованной графини? Нет, не понять. Но если учесть, что флакон – от женских духов…
«Пустой сосуд, в скобках – флакон» им отдали. Он оказался не хрустальным – из обыкновенного стекла, да и крышечка не походила на золотую. Зато внутри…
– Думаете, все-таки семена? – Владислав Викторович недоверчиво поглядел на находку, качнул головой. – Похоже, но… Что толку? Им же лет двести!
– То ж и оно! – Ганна взяла флакон, поднесла к свету. – То ж такая находка! Как в Бельгии, в Антверпене-городе. Не слыхали, Владислав Викторович? Там целый ящик нашли – семян старых. Полтора века замурованные лежали. И все-таки выросли!
– Что-то слышал, – кивнул начитанный физик. – И вроде бы в египетской гробнице тоже обнаружили, и тоже проросло. Вообще-то говоря, уникальный опыт, правда?
– И правда! Посажу, поливать буду, ухаживать!.. – радостно воскликнула биологичка. Настолько радостно, что Владиславу Викторовичу стало несколько неудобно. Ганна это заметила и смутилась.
Чай все-таки выпили.
3
– Ты бы зашел к Ганне Петровне, – внезапно предложил директор. – Чего-то, я тебе скажу, с ней не так.
Владислав Викторович недоуменно моргнул.
– Почему – не так? Мы с ней всего час назад виделись. На большой перемене.
– А все-таки зайди! – Директор, видевший паленого волка, нахмурился. – На чай напросись, что ли. Вы ж друзья!
Он был единственным, кто говорил физику «ты». Не просто говорил, но требовал, чтобы молодой завуч, в свою очередь, «тыкал» ему. Владислав Викторович, подумав, не стал возражать. В каждой касте свои обычаи.
– Зайди! – упрямо повторил директор школы. – Не шучу я.
Владислав Викторович вспомнил, что они с Ганной не пили чай больше месяца. Это была первая странность. Имелась и вторая: Ганна Петровна, прежде никогда ничем не болевшая, три раза брала бюллетень. Физик задумался и самокритично обвинил себя в черствости.
В гости он напросился неожиданно легко.
О методиках преподавания на этот раз не говорили. И ни о чем другом тоже – чай пился молча. Ганна казалась серьезной и очень спокойной.
Девушка действительно изменилась. В шумном школьном коридоре и в тесной учительской такое заметить сложно, но сейчас Владислав Викторович был вынужден признать, что директор прав. Ганна, всегда розовощекая и веселая, казалась бледной и странно повзрослевшей. Изменилось еще что-то, но наблюдательный физик при всем старании не смог понять, что именно.
Тактичный Владислав Викторович не настаивал на беседе, время от времени комментируя местную погоду. Конец мая выдался неожиданно дождливым, и обстоятельный завуч честно проанализировал данный феномен. Когда физик помянул антициклон над морем Лаптевых, девушка неожиданно резко подняла голову:
– Это орхидея!
Физик был готов растеряться и ответить банальным «Простите?», но – профессия обязывает. Владислав Викторович аккуратно поставил чашку на скатерть, усмехнулся:
– Хотите сказать… Неужели семена проросли?
– Орхидея! – строго повторила Ганна Петровна, вставая. – Пойдемте…
Орхидея оказалась обычным зеленым ростком, прилепившимся к куску старого дерева. С точки зрения Владислава Викторовича, конечно.
– Думала, не выживет. – Ганна Петровна осторожно подняла стеклянный колпак, укрывавший то, что выросло из старых семян. – Это же эпифит, а я вначале использовала обычный гумус. К счастью, вовремя сообразила, приготовила аэрируемый субстрат. Четыре компонента: сосновая кора, болотный мох сфагнум, древесный уголь и пенопласт. И коряжка, само собой. Хотела использовать блок, но коряжка надежней.
Физик снял очки и поглядел на коллегу с немалым уважением.
– К сожалению, остальные семена погибли. – Губы девушки резко сжались. – Если бы я знала с самого начала… Представляете, Владислав Викторович, ее – ту, что жила во флигеле, замуровали, и она скрыла в тайнике самое ценное. Письма и семена. Почему?
– Едва ли она сама, – уточнил дотошный учитель. – Сундучок нашли в нише, заложенной кирпичом. Его явно спрятал кто-то другой. Но вопрос «почему» вполне справедлив. Впрочем, насчет «замуровали» все-таки сомневаюсь.
– Орхидея, – вздохнула Ганна, не отводя взгляда от ростка. – Скоро я смогу сказать, какого она вида, из какой страны… Вы знаете, Владислав Викторович, это просто чудо! Орхидеи – самые удивительные цветы в мире. Вы, наверное, в курсе: их несколько тысяч видов…
Про орхидеи говорили больше двух часов.
В вечерних сумерках, докуривая последнюю сигарету возле калитки, физик понял, что еще не так с его коллегой. Речь! Прежде Ганна Петровна говорила точно так же, как и ее земляки, веками щедро смешивавшие родное наречие с хорошо знакомым русским. Теперь же студентка педагогического не только правильно строила фразы, но даже справлялась с непреодолимым для коренного украинца русским «г».
Подумав, он объяснил данный феномен усиленным чтением литературы об орхидеях. Вероятно, и бледность имела сходную причину. Молодая учительница увлеклась серьезным делом.
Гипотеза казалась вполне корректной, и Владислав Викторович успокоился.
4
На выпускной бал прикатили шефы – военные летчики. Как обычно, навезли подарков, поздравили растерянных десятиклассников и, конечно, не забыли оркестр.
Танцы!
Владислав Викторович стоял в сторонке. Он и в клуб на дискотеку не ходил, немало огорчая местных дивчин. А вот Ганна Петровна танцевать любила – и старое, чему мать научила, и новомодное, где положено руками махать. С сердцем плясала казачка!
Танцует школа, выпускники каблуки сбивают, учителя не отстают, даже директор, волка паленого видевший, гопака отбивает.
Но тут заиграли вальс. И не простой – белый танец. Засмущался народ, по углам разошелся. В городе такое привычно, у нас же…
– Вы разрешите?
Ганна Петровна улыбнулась коллеге. Владислав Викторович несколько растерялся, но привычным движением взял девушку за руку. Не перепутать бы! Первая позиция, третья…
Играет оркестр, кружат в вальсе физик и биологичка. Раскрыли рты выпускники, крякнул директор, за ус себя дернув:
– Лихо выводят! Как выправлю пенсию, быть Владиславу Викторовичу на моем месте!
Стихла музыка. Склонила голову Ганна Петровна:
– Спасибо…
Редкий случай: Владислав Викторович не сразу нашелся, что сказать.
– Вы… Ганна Петровна, где вы так научились вальс танцевать?
Девушка удивленно огляделась вокруг, словно впервые все увидев.
– Вальс? Да, конечно, вальс…
5
В следующий раз чай пили уже в сентябре. За окном лил дождь, загорелый на южных пляжах Владислав Викторович угощал коллегу привезенными из города «Ассорти», но главный подарок приберег напоследок.
– Как там наша орхидея? – ненароком осведомился он.
Ганна Петровна медленно кивнула, но ответила не сразу:
– Пойдемте!
Перед тем как отправиться в оранжерею, физик захватил принесенную с собой картонную папку с белыми тесемками.
– Что-то странное, Владислав Викторович. Перечитала я книги, в район ездила, в Москву писала…
Учитель огляделся, глубоко вздохнул. Резные листья, дурманящий запах неведомых цветов, изогнутые корни, рвущиеся из серой земли…
– Никто не знает! Неизвестный вид, есть только одно старое описание, еще позапрошлого века. Очень неточное, разве что форма листьев совпадает. Но не это главное. Смотрите!
Физик поглядел на то, что зеленело под стеклом. Растение и растение. Листья, конечно, красивые, острые.
– Она собирается цвести! Бутон видите?
Действительно, бутон. И немаленький.
– Орхидея готовится к цветению несколько лет. Лет! А тут – сразу!..
Посмотрел Владислав Викторович на коллегу. Она ли это, сельская дивчина с вечным румянцем? Лицо, речь… Даже пальцы другими стали – как листья у орхидеи.
– По цветам я не специалист, уважаемая Ганна Петровна, а вот насчет замурованной графини ясность внести могу. Был я в Киеве, в архив зашел. И представляете…
Развязал он тесемки, раскрыл папку, выложил бумаги на деревянный столик.
– …Как видите, ничего романтичного. Дальняя родственница хозяина, с детства тяжело болела. Очень серьезные психические отклонения. В лечебницу сдавать не хотели – и поселили во флигеле. Действительно заперли, но что не замуровывали – точно. Вот и вся тайна.
Девушка взглянула на бумаги, задумалась.
– Это не тайна, Владислав Викторович. Всего лишь документ из архива. На самом деле было иначе.
– Романтическая интрига? – усмехнулся физик. – Она полюбила принца…
