Свиреп, когда спровоцирован.
Тысяча бесов на острие шпаги! – чем спровоцирована Исидора?
«Сходить в университетскую библиотеку, – взял он на заметку. – Глянуть, что есть по Плотийским войнам. Историю – кратко. Главное: сплетни, слухи, неподтвержденные россказни. Как показала практика, именно в этой чаще прячется жирная добыча…»
– …со-куратор, доцент Матиас Кручек!
Машинально встав, доцент неуклюже раскланялся. Приветственные кличи звучали отовсюду. Особенно усердствовали те, кто, читая распределительные списки, обнаружил себя во второй, подведомственной Кручеку группе. Избавиться от кошмарной опеки Горгульи – гип-гип-ура! А этот комод, видать, не зверствует, и сердцем добр…
Старшекурсники могли бы просветить молодежь насчет доброго сердца «комода», особенно на зачетах по теормагу. Но зачем лишать себя удовольствия? Видеть, как зелень разбивает нос о преграды, на которых засохла твоя горячая кровь – есть ли радость выше этой?!
– Мастер Матиас, прошу вас!
Уступив место на кафедре, профессор Горгауз двинулась к выходу из аудитории. Со сводов ей вслед с изумлением смотрели лики, тряся седыми бородами. За годы унылого обретания на фресках делаешься наблюдательным. Горгулья отступает – с развернутыми знаменами, вооружена до зубов, в боевом строю, да, но все же, все же…
Чуть слышно хлопнула дверь.
– Основы манонакопления, – сказал Кручек, воздвигаясь на кафедре.
Он подождал, пока схлынет волна радости по поводу «смены командования». И с задумчивостью, которая охватывала его всегда, когда ему доводилось читать эту лекцию, начал:
– Итак, мана. Карл Густав Унгер-младший писал в XIV главе «Эона»: «Все элементы бытия можно свести к общему знаменателю». И уточнял: «Общим знаменателем элементов является мана». Я надеюсь, со временем вы ознакомитесь с работами Унгера – это в высшей степени достойные труды. Но не будем усложнять. Каждый из вас…
Его слушали. Даже буяны притихли. Кручек знал за собой умение брать аудиторию без лишних эффектов. Еще срабатывала смена «допросчиков» – с «сердитого» на «чуткого». После Исидоры слушали кого угодно, стараясь заручиться доверием лектора. Роль пряника, идущего на смену кнуту, раздражала Кручека, но он не дал раздражению волю.
– Каждый из вас много раз сталкивался с проявлениями маны. Вы изменяли, трансформировали, превращали – все это делала мана. Присутствуя везде, она накапливалась в вас, повиновалась вашим приказам и влияла на предложенную вами цель. Если я скажу, что и вы, владыки и повелители, в то же время подчинялись приказам маны – вы не поверите. Поэтому я промолчу до лучших дней. Лучше ответьте мне: что есть мана?
– Сила! – выкрикнул с места Клод.
– Сила! – поддержали его сокурсники, радуясь удачному сравнению.
– Значит, сила? – переспросил доцент. Он задавал этот вопрос десятки раз, надеялся, что однажды получит другой ответ, а не вечный крик про силу… И с грустью понимал: не сейчас. – Что ж, вы не оригинальны.
– А вы? – перекрыв гомон, спросил усатый студент. Усач был старше остальных. – Что скажете вы, мастер Матиас?
«Запомнил имя, – отметил Кручек. – Внимательный…»
– Усилие. Я скажу: усилие. Чем, по-вашему, отличается сила от усилия?
Воцарилось молчание.
– Не знаете? – доцент обождал еще минутку. – Хорошо. Попробую объяснить. Сила – самодостаточна. Она может валяться на диване, уставясь в потолок, ничегошеньки не делать, и все равно она вовеки пребудет – сила. Сила – хозяин, не работник. У силы нет причин совершенствовать мастерство. Достаточно приложить к объекту большее количество силы – и все задачи, какие сила обычно ставит перед собой, будут решены. Представьте, что вы получили в свое распоряжение огромный резерв силы. Зачем вам учиться?
– Ха! – мечтательно выдохнул Клод, фактически ответив.
Хохот аудитории вернул его на землю.
– Вот именно. Будь мана силой, все, пронизанное ею, утратило бы стимул к развитию. Лук силен. Натянув его, мы получаем представление: насколько силен наш лук. Но смысл лука – в выпускании стрелы. А смысл полета стрелы – в поражении цели. А наличие цели говорит о человеке, выбравшем эту цель. Сложная, взаимосвязанная цепочка, где сила – лишь одно из звеньев. Эту цепочку я называю усилием. Почему?
– Ага, почему? – без тени насмешки выдохнул Хулио.
– Усилие производит кто-то или что-то. Усилие направлено на некий объект. Усилие – способ решения. Усилие дубины, сокрушающей кости, и усилие острого кончика шпаги, пронзающей сердце. Да, первое – больше. Но второе – искусней. Итак, мана – это усилие. Она нуждается в накоплении, целеполагании и трансформации не меньше, чем будущий объект воздействия. Вы и ваша мана сливаетесь в едином, сложно организованном усилии. И все-таки…
– И все-таки сила солому ломит, – хмыкнул усач.
– Согласен. Ломит. Не для всех проявлений Высокой Науки необходим большой резерв маны. Ювелиру ни к чему кувалда. От этого ювелир не делается хуже молотобойца. Но ману копить необходимо, вы правы. Все здесь обладают достаточно развитым маноресурсом…
Кручек замолчал, сосредоточась на мана-фактуре студентов. Синий огонек, синий, светло-голубой, фиолетовый… ого! – апельсиновый, глянцевый, как зрелый плод…
– У вас, юноша, – он кивком указал на оробевшего Яцека, – потрясающий запас маны. Очень, очень высокий уровень. И качество – редкой чистоты мана, впервые вижу. Не обижайтесь, если мой вопрос покажется вам слишком личным… Врожденная способность, да?
– Да…
Яцек озирался по сторонам, словно ждал града насмешек. Видя лишь восхищение, да местами – зависть, мальчик чувствовал себя не в своей тарелке.
– Я уже говорил… на собеседовании…
– Вы не должны этого стесняться. Но и гордиться тоже не должны. Слух у музыканта, точность руки у краснодеревщика, гибкость у цирковой акробатки – если это дано природой, а не развито годами труда… Алмаз в естественном виде некрасив. Красоту ему придает огранка, создавая условия для многократных внутренних отражений. Каким образом вы копите ману?
– Книжки читаю…
Яцек зарделся, как маков цвет. Соседи даже отодвинулись подальше: а ну как обожжет случайной искрой? Мальчику его способ накопления маны, отчасти сформированный усилиями бабушки в раннем детстве, всегда казался немужским, игрушечным, словно он пополнял запас, играя с куклами в дочки-матери.
– Нет, я честно… книжки…
– Замечательный способ, – Кручек сделал вид, что не заметил хихиканья в аудитории. – Вот здесь я и впрямь готов позавидовать. У каждого из вас, – он медленно поворачивал голову, изучая студентов, и волны утихали, наступал штиль, а редкие шалуны-барашки старались не слишком пениться, – успел сформироваться индивидуальный способ. Иначе вы не могли бы практиковать. В университете вы освоите общие принципы накопления маны, формулы концентрации и очистки, теорию обмена… Опробуете новые, несвойственные вам методы, изменяя каналы всасывания…
– Зачем? – пискнула Марыся. – Мы и так… уже…
– Однажды у вас будут свои ученики. Которые «не так» и «еще». Ваш способ вряд ли подойдет им. Если, конечно, вы не пользуетесь универсальными методиками – «Великой Безделицей», например, или пляской ноометров. Ваш учитель не поленился подобрать ключик к вам. Неужели вы откажетесь сделать то же самое по отношению к вашим будущим ученикам?
Вокруг зашушукались. Об учениках никто не задумывался. Призрак ответственности, скучных забот, опеки над желторотиками, а в итоге – старости, слонялся по аудитории, трогая студентов зябкими пальцами. Казалось, призрак колдует, отращивая первокурсникам длинные бороды, добавляя седины в кудри и бесов в ребра.
– В принципе, – продолжил Кручек, – любой человек расположен к Высокой Науке. Средний уровень маны не-чародея – 0,05 декасингеля по шкале Кирхмайера. Этого, при определенных навыках, достаточно для слабых воздействий и трансформаций. Повторяю: любой человек…
– Можно вопрос, мастер?
– В следующий раз, прежде чем спрашивать, поднимите руку. Но раз мы уже остановились… Я слушаю.
– А правда, что у хомобестий…
– У миксантропов. Здесь я хочу слышать этот термин. Запомнили?
– Да, мастер. Правда ли, что у миксантропов – нулевой уровень маны? – Хулио Остерляйнен ухмылялся во весь рот, сверкая золотом «упырьков» на резцах. – Как у шмагов? Я имею в виду: как у сломанных?
Матиас Кручек вздохнул. Он ждал чего-то подобного. Парень хочет взять реванш. Такие не угомонятся, пока не кинут во врага если не копьем, так хоть кучкой экскрементов. К счастью, гарпия осталась невозмутима, изваянием застыв на спинке скамьи.
– Мой сын родился сломанным, – внятно, без лишних эмоций произнес доцент, и наглец Хулио вдруг сдулся, как проколотый иглой пузырь. – Шмагом, как вы изволили выразиться. Нулевой, точнее, нейтральный уровень маны. Ложные, провокативные видения. Насмешки окружающих. И другие прелести жизни.
Память услужливо подсказала: приговор мага-артифекса, размышления – и склянка яда в руках. Зачем жить, если Яцек никогда… ни разу в жизни… Смешно, подумал Кручек. Сын – тезка мальчика-студента с невероятным резервом маны, данным от рождения. Я часто звал своего Яноша уменьшительно-ласкательным – Яцек. Судьба любит пошутить. А я готов посмеяться. За давностью лет яд выдохся, утратил силу – заноза в сердце, эхо застарелой тоски, и все.
Можно продолжать.
– Извините, мастер, – бормотал Хулио. – Я не знал… я не хотел…
– Вы виноваты не в том, что задели меня. Подумайте на досуге: в чем вы действительно виноваты? Это полезно. И не надо сочувствовать мне или моему сыну. Он живет недалеко от столицы, в Ятрице, с чудесной женой. У них двое детей, так что я – вполне состоявшийся дед. Мой сын счастлив. Этого достаточно, даже если вся твоя волшба – внутри тебя. Иногда я думаю, что это лучше… Впрочем, вернемся к теме лекции.
Аудитория с облегчением вздохнула.
– Итак, средний уровень маны обычного человека – 0,05 декасингеля. Чистое, неизлечимое зеро – у больных синдромом ложной маны. Отрицательные уровни – у блокаторов, волкодавов Надзора Семерых, сохрани вас Вечный Странник от их внимания… Что же касается миксантропов – их уровень маны аналогичен среднему. Половинка сингеля, плюс-минус. Но в случае миксантропов мы сталкиваемся с другой проблемой.
Он сосредоточился. Неприятно тыкать пальцем в чужие недостатки. Особенно если ты говоришь начинающему флейтисту о его природной глухоте. К сожалению, обойти скользкий момент нельзя. Скажи, теретик – разве тебя это не мучило? Ты не задумывался, отчего гарпия за свою услугу короне выпросила странную награду: королевскую стипендию в Университете Магии?
Учитывая, что эта награда полезна ей, как корове – седло…
– При среднем уровне маны, – машинально он стал подниматься вверх, по проходу между скамьями, желая оказаться поближе к гарпии, – миксантропы категорически неспособны накапливать ману сверх нормы. Ни один из известных способов не дает результата. Израсходовав ману, данную от природы, миксантропы вновь накапливают ее естественным способом – до обычного уровня, не выше. Плюс-минус тысячные доли декасингеля. Винченцо Трембита делает предположение, что это связано со звериной частью тела миксантропа…
Он остановился, глядя на неподвижную гарпию.
* * *Ее лицо… о, ее лицо!..
Странное опустошение настигло Кручека. Тема лекции, аудитория, три десятка человек вокруг – все исчезло. Остался лишь он, Матиас Кручек, вне званий, степеней и заслуг, и это прекрасное женское лицо.
Его словно ударили кулаком под дых. Гарпия была невероятно, невозможно похожа на Агнессу, жену Кручека, умершую после родов от грудной горячки. Пожалуй, никто, кроме самого Матиаса, не заметил бы сходства. Если взять все черты лица Агнессы, в сущности, миловидного, но не более, и довести до совершенства; если каждую черточку отдать на волю резца гениального скульптора, если превратить живого человека в идеал…
В последние годы, когда сын покинул родительский дом, Матиас Кручек перестал избегать женщин. На его счету было три-четыре интрижки с благополучным исходом – довольные друг другом, любовники расходились без последствий. Жениться во второй раз он не собирался. Это казалось предательством, в отличие от мимолетных увлечений. Нелепо, глупо, никакой логики, но сердцу не прикажешь.
Только вдовец, которому год за годом снится не жена, но ее похороны, мог увидеть лицо покойницы, отраженное в волшебном зеркале лица молоденькой гарпии. Сколько ей? – алые губы, белая кожа, ясный лоб. Ни морщинки, ни складочки… Восемнадцать? Двадцать?
Какая разница…
– Да, мастер, – с отменным спокойствием помогла ему гарпия, чувствуя, что доцент в замешательстве. Келена была уверена: причина паузы лежит в нежелании лектора обидеть ее словом или жестом. – Мы слушаем. Что касается меня, то я знаю о своей неспособности копить ману. И хочу уяснить методику ее накапливания. Не на практике, так в теории. Вас это удивляет?
– Н-нет, – Кручек с трудом вернул самообладание. – Знаете, меня нелегко удивить.
«Хотя вам это удалось,» – мысленно добавил он.
Caput VII
Мне судьба говорит: «Не лезь!»,
А я лезу.
И стоит судьба, словно лес
Из железа.
«Четыре лекции в первый день – это перебор,» – думала Марыся Альварес, пытаясь найти выход из лабиринтов Универмага. В голове царил полный кавардак. Наверное, поэтому «светлый путь» не срабатывал: они кружили по коридорам уже добрых полчаса.
Марыся заблудилась не одна. Она покидала университет в шумной компании – Клод, Яцек, усач Теодор… Вскоре к ним прибился зубоскал Хулио. Круг-другой, и он перестал изощряться в сомнительном остроумии. Теперь патлатый шипел сквозь зубы то ли ругательства, похожие на заклятия, то ли заклятия, похожие на ругательства.
Эффекта его инвокации не производили.
Старшекурсники, встречаясь по дороге, хмыкали с пониманием. Они даже указывали дорогу – без видимого результата. А просить о помощи новичкам не позволяла гордость. Что ж это – возьмите нас за ручку, отведите к мамочке…
– Не-е-е, так вы все ноги собьете, – проявил к ним сочувствие крепыш-лаборант, похожий на жука-скарабея, катящего в нору шарик навоза. Кургузый халат из черного сатина усиливал сходство. Шар тоже имел место: темно-лиловый, двух локтей в диаметре, он влажно пульсировал и время от времени хрюкал. – Вам что, про инверсию не рассказали? Шутники, дери их за уши… В коридорах только чары внутреннего пользования работают. Все остальное университетские чуры винтом закручивают. Сматывайте «путеводные нити», или что у вас там. Выход ищете?
– Ага…
– Вот лестница. По ней вверх, на следующий этаж. По коридору налево, еще раз налево – и по другой лестнице вниз до упора.
Кивнув в ответ на благодарности, лаборант покатил хрюкающий шар дальше.
Зачем нужно подыматься на этаж выше, чтобы спуститься к выходу, студенты не поняли. Но полученной инструкции, боясь промахнуться, следовали в точности. Указанный коридор освещался безмасляными плошками. Поворот. В глаза бьет яркий свет, вынуждая зажмуриться. Узкие окна вдоль стены; за стеклами – солнце.
Обещанная лестница. Вниз, вниз, вниз… Спуск занял целую вечность. В корпусе пять этажей? А впечатление такое, что позади остался добрый десяток. Может, они уже давно под землей?
– Есть! Вышли! – с радостью воскликнул Клод, спускавшийся первым. – Не соврал навозник…
