Миры якобы вращаются вокруг звезд, являющихся сгустками огня. Смехотворное заявление! Даже невеждам известно, что звезды – лампады из белого серебра, прибитые к Овалу Небес хрустальными гвоздями с единственной целью: осветить путь Вечного Странника.
Повторюсь: вселенная гарпий вынесена за скобки нашего бытия. При этом она тесно связана с нашим бытием. Парадокс? Ничуть.
Просто бьет хвостом второй кит…"
Тетушка Руфь отложила в сторону «Турель мифов», раскрытую на комментариях профессора Цирака, и отхлебнула чая. Терпкий вкус вязал рот. Скрипторша достала из сумочки золотую фляжку и капнула в чашку кумского бальзама, сдабривая напиток.
Оригинальный рецепт: лавр, терн, мед, чуточку корицы.
В выходные дни она редко заходила в библиотеку. И сейчас не зашла бы, если бы не вспомнила про «Турель мифов». Дома у нее имелся личный экземпляр, но простой, не академический, без комментариев. Заложив рассуждения Цирака закладкой, тетушка Руфь подумала, что завтра укажет это место доценту Кручеку.
И настроение испортилось совсем.
В библиотеке, несмотря на выходной, ее ждали. Тихая, ласковая сударынька, похожая на дрессированную мышку, сидела у окна. Как сударыньку пустили в университет, осталось загадкой. Впрочем, едва мышка предъявила тавро Департамента Монаршей Безопасности, выжженное под ключицей, загадка разрешилась сама собой.
Каземат-сыскарь I ранга, к вашим услугам.
К счастью, у мышки не было претензий к тетушке Руфи. У мышки была просьба. Мелкая, легко выполнимая. Вы ведь не откажете составить списочек литературы, затребованной в последнее время неким Матиасом Кручеком? Пойдете навстречу? Нет, доцент – верноподанный, добропорядочный, и вообще честный человек. Ему ничего не грозит. Исключительно из благих намерений, для его же пользы.
Нет, сообщать Кручеку о моем визите не надо.
Получив желаемое, мышка просветлела. С вами приятно иметь дело, госпожа скрипторша. Мы это ценим, поверьте. Надеюсь, вы не откажете и дальше фиксировать заказы почтеннейшего доцента – и раз в месяц подавать списочек куда следует? Что? Куда следует?
Адресок я вам занесу на днях.
Уже в дверях мышка, стесняясь, попросила:
– Вы заодно еще за одним судариком приглядите, ладно? Андреа Мускулюс, кафедра практического сглаза. Да, член лейб-малефициума. Не волнуйтесь, все договорено на высшем уровне. Комар носу не подточит. Вы нам списочек, и спите спокойно. Ухожу, ухожу…
С этой минуты чай и начал горчить.
"…бьет хвостом второй кит:
– Множественность творцов.
С точки зрения гарпий, они сами – не творения, а странники. Не творцы, а гости. Не твердь, но ветер. Мы же с вами, любезный друг мой, изучающий мои скромные записки – творцы. День за днем, формируя чувственные привязанности, забрасывая якоря в глубины жизненного опыта, мы формируем грядущие миры.
После нашей телесной смерти им суждено затвердеть, обрести постоянство – и тысячелетиями вертеться вокруг сгустка огня, в компании себе подобных. Бабы исправно рожают младенчиков, количество миров растет, вселенная гарпий расширяется, и все довольны.
Какова перспектива, а? Вечность в виде волчка! Вечность на карусели! Кто же тогда, спрошу я вас, наслаждается в раю? Горит в аду? Воплощается в новые тела? Восстает из могилы, в конце-то концов? Гарпии не балуют нас разъяснениями. Их это, по правде говоря, не интересует.
Мы бы назвали псевдо-миры – душами.
Гарпии зовут их психономами.
Здесь же, на Квадрате Опоры под Овалом Небес, мы с гарпиями встретились случайно. Могли бы и не встретиться. Разминуться, как фрегаты в океане. Настоящее знакомство начнется потом – когда и мы, и они закончим свой здешний путь.
Эй, третий кит! Где ты?.."
Встав, тетушка Руфь подошла к окну и с силой толкнула створки. В библиотеку ворвался свежий ветер. Он приятно бодрил. От прически, которую скрипторша утром сооружала с тщанием, достойным лучшего применения, ничего не осталось. Зимний буран на голове.
Она не красила волос, пытаясь скрыть седину. И парика не носила. Зачем? Книгам все равно. А преподавателям и студентам куда милее бодрая старушка, чем молодящаяся карга. Не надо быть сивиллой, чтобы делать такие пророчества.
Сказать мастеру Матиасу о визите мышки?
Она боялась. Сказать – боялась, и не сказать – боялась. Пожаловаться ректору? Хайме пожмет плечами: все в рамках закона. Наверняка там – палец в потолок – договорились заранее. Список литературы? Тетушка, в штудиях моего друга Матиаса бес ногу сломит, не то что каземат-сыскари. Дайте им, что просили, и забудем об этом.
Да, ректор откликнется именно так.
Но осваивать на старости лет профессию доносчицы…
"– Условность здешнего бытия.
Отношение гарпий к собственной жизни повергает в ступор. Прелюдия к длительному, увлекательному путешествию, не более. Если мы с вами трудимся, как проклятые, обеспечивая их вселенную новыми мирами, то гарпии – большей частью ждут.
Поверьте им, и земля под ногами обратится в дым. А человечество – в лабораторию. Нет, в эфемерную пекарню, где выпекается одна булочка за другой, чтобы их съели другие.
Наши нынешние, как зовут гарпии себя-живых – куколка, кокон, из которого однажды выпорхнут наши прежние. И если нашим нынешним пути в психономы открыты лишь частично, на краткий срок, путем сложных действий (гарпии называют это «захватом»), то наши прежние свободны в полной мере.
Допустим. Но я задаюсь вопросом: почему гарпии продолжают жить здесь, бок о бок с нами? – воинственными, нетерпимыми, загнавшими их в резервацию… Почему не сложили крылья, не кинулись вниз головой с обрыва? – вперед, к свободе!
Что их держит?
Вот эта несообразность и не позволяет мне махнуть рукой на гарпическую космогонию, признав ее редкостным заблуждением. Стройная логика – удел простаков. Но если в системе имеются вопросы без ответов – о, значит, в раковине прячется жемчужина!
Годы, отданные Высокой Науке, казалось бы, должны были приучить меня к обратному. Вопрос-ответ, как в учебнике. Но я составил слишком много учебников, чтобы…"
Обедала тетушка Руфь в «Граните наук». Бульон с яйцом, курица в тесте, гренки с тертым сыром. Бокал ягодного морса. Завершив трапезу, она отправилась домой. «Сказать мастеру Матиасу? – мучилась Руфь. – Да? Нет?»
* * *За время препирательств гарпия, как могла, привела себя в порядок. Еще не хватало показаться на людях со сна – полуодетой растрепой! Келена аккуратно уложила волосы, стянув их тонкой сеткой с жемчугом. Облачилась в карминовое платье; сдерживая стоны, управилась со шнуровкой. Завести руку за спину было пыткой. Белое оперение, служившее у нее показателем телесных страданий, чудесно подошло к цвету платья.
Гарпия подумала и решила оставить, как есть.
С лицом ничего поделать не удалось. Отек частично спал, но был хорошо заметен. Кровоподтек, нагло воцарившийся на щеке и скуле, к утру местами пожелтел. Теперь Келена напоминала больную желтухой-малабрийкой. Или дрейгурицу-летягу, поднятую из могилы некротами Чуриха.
– Отсиживаться? Сударь, вы меня оскорбляете! – под взглядом гарпии Хомяк съежился и отступил за спины сыновей. – Если я мешаю вам или вашим жильцам, я съеду. До вечера. Я не желаю доставлять неудобства. Вы удовлетворены?
Ответить толстяк не успел.
– Это она! Она! Бесовка крылатая!
Орала пышная молочница. Обильные кудряшки делали ее похожей на овечку, которую шутник-пастушок нарядил в ситцевое платье, чепец и белый передник. От миловидной дамочки никто не ждал подобных воплей. Но внешность, как известно, обманчива.
– Сыночка моего! Витасика!..
– Украла?!
– Съела?!!
– Напугала! До смерти напугала, мерзавка!
– Тьфу, дура-баба!
Рядом с молочницей топтался щекастый карапуз лет четырех – надо полагать, до смерти испуганный Витасик. Мать крепко держала сына за руку, чтоб не потерялся. Указательный палец свободной руки малыш засунул в рот и таращился по сторонам круглыми глазенками. Ему было интересно: куча незнакомых людей, и все кричат! А вон еще тетя с крылышками на балконе…
– Слышали?!
– Ребенка украсть хотела!
– У-у, зенки бесстыжие!
– А на рынке давеча! Как налетит!
Толпа загудела растревоженным осиным гнездом. Витасик воззрился на багровую, исходящую криком мать – и заплакал.
– Глядите! Довела мальца!
– Управы на гадин не стало!
– Стража! Вяжите ее!
– Стража? А мы на что?!
– Верно!
– А ну, тихо! Р-р-разойдись!
– Ты людям рот не затыкай!
– Раскомандовался!
– Эй, курица! Тебе кто рожу-то расквасил?
– Щас добавим!
– Бей тварюку!
Прохиндей Мориц точно уловил момент, когда следовало подлить масла в огонь. Стой, брат Непоседа. Стой на балконе, сжимай кулаки, лафер. Все равно ни капли не выжмешь. Кузари фрустрили: втюрился ты в летучую шлёндру по самые фейцы. Вот и поглядим, что делать станешь, когда зазнобу твою ощипывать начнут. Сейчас мы ее приголубим…
Камень нашелся прямо под ногами. Хороший такой камень, увесистый. Мориц замахнулся, метя гарпии в лицо – и промазал. Булыжник угодил в голову стоявшей рядом Герды. Брызнула кровь. Девочка даже не вскрикнула – медленно, словно во сне, она повалилась на спину, в проем открытой двери.
Возле дома повисла потрясенная тишина. Мигом позже ее разорвал звериный рык. Сшибая горшки, вазоны и ящики с цветами, не помня себя, не задумываясь о последствиях, захлебываясь яростью, словно тонущий – морской водой, Кристиан перемахнул через перильца – и прыгнул на Морица.
С третьего, к счастью, не слишком высокого этажа.
Он снес Прохиндея с ног и упал сверху, неудачно подвернув руку. В запястье хрустнуло. Оглушенный Мориц слабо шевелился под парнем, навалившимся на него. Глаза вора закатились, в щелях меж веками ворочались мутные белки. Не чувствуя боли в сломанной руке, Кристиан остервенело замолотил кулаками, мигом разбив жертве в кровь губы и нос…
– Убива-а-ают!
– Караул!
Толпа забурлила, мешая стражникам пробиться к месту происшествия. Дружки Морица опомнились раньше других. Подскочили с двух сторон, сорвали Непоседу с поверженного главаря. Они еще не знали, что станут делать. Прирежут втихаря бывшего кузарька – ищи-свищи в толпе, чья работа! – или просто изобьют до полусмерти. Но тот, что пошустрее, уже тянул из-за пазухи нож, кривой и острый, как бритва.
Резанул не он, резануло его.
Клич – визг? глас? вопль из ада?! – упал с неба, лезвием вспарывая слух. Взмыв над улицей, гарпия кричала так, что людей швыряло наземь, вынуждая припасть к спасительной тверди, зажать уши руками, содрогаясь всем телом – не слышать, не слышать, умереть в тишине…
Впрочем, разметало не всех. Сапожник Драч, например, остался стоять. Он показал шиш непонятно кому и заковыристо выругался. А щекастый Витасик бросил реветь, засунул палец поглубже в рот и с восторгом уставился на гарпию. Мощными взмахами крыльев Келена удерживалась на одном месте, возле карниза крыши…
Идеальная мишень для арбалетчика.
К чести стражи, ни один не ударился в бега. Бородач скривился, будто у него разболелся зуб. Юный Дуда позеленел, как с тяжелейшего похмелья. А Густав принялся натягивать тетиву арбалета. Зачем он прихватил с собой дюжину болтов, каких в караулке навалом, стражник и сам не понимал.
Не иначе, чуял: пригодятся!
Тварь готовилась наброситься на людей. Когда Густав под стол пешком ходил, дедушка, помнится, рассказывал внуку об ухватках гарпий. Оглушают, значит, сеют панику, а едва побежишь – налетают и рвут в клочья. Без доспеха и шлема с бармицей – верная смерть. «Мама» крикнуть не успеешь! Деду арбалет не раз жизнь спасал. Потому и внука стрелять обучил.
Кольца-мгновения нанизывались на короткую стрелу времени. Скрипела тетива. Клепсидра роняла последние капли. Сейчас время выйдет, и ничто не спасет безоружных. Одна гарпия способна убить многих.
Густав знал, что не имеет права на промах.
От клича Келены что-то сместилось в его голове. Он вдруг оказался на войне, о которой лишь слышал из рассказов деда. От единственного выстрела зависели жизни соотечественников. Нет, старина Густав не подведет! Щелкнул «орех» спускового устройства, фиксируя тетиву. Стрела легла в желоб. Рядом поудобнее взялся за глефу Тибор Дуда. Молодец, парень! Храбрец! Готов прикрыть, дать время на перезарядку.
Спасибо, Тибор, спасибо, малыш…
На самом деле Тибор Дуда понятия не имел, что его записали в герои. Он просто растерялся. Голова раскалывалась, казалось, мозги вот-вот брызнут из ушей – и станет легче. Глефу он перехватил машинально – руки действовали вне зависимости от рассудка, плавящегося в черепной коробке. В последнее время он много упражнялся, радуя старшого. Вот и теперь, когда Густав вскинул арбалет, тело откликнулось само. Косой удар снизу вверх вышел у Тибора отлично. Хоть новичкам демонстрируй, в качестве наглядного пособия.
Как учили: «Всадника крюком за кошель – и на себя!»
Кошелькастого всадника поблизости не оказалось. Но он и не потребовался. Солнце полыхнуло на лезвии глефы, крюк зацепил арбалет – и Тибор рванул. Упали все: Густав, Дуда, арбалет и закогтившая его глефа. Болт с гудением ушел «в молоко», распугав на крышах всех голубей. К воплям гарпии птицы остались равнодушны, а стрела есть стрела.
– Ну, ты и да! – непонятно выразился Густав, моргая с огорчением.
Старшой уже собрался обложить идиотов-сослуживцев по матушке, да так и застыл с открытым ртом. Словно подражая стреле, над улицей летел пузатый кувшин с засмоленной крышкой. Смола в полете коробилась, местами отпадала, и из дырочек валил сизый, неприятного вида дым. Вне сомнений, кувшин запустили из катапульты. Руками такой пузан дальше, чем на пять шагов, не зашвырнешь.
«Ядро» грохнулось на мостовую, разлетевшись вдребезги. До толпы кувшин не дотянул каких-нибудь десяти шагов. Дым повалил гуще, скрыв половину улицы. Запахло паленой шерстью, сандалом и уксусом. В клубах мелькнул край халата, чалма, носище, похожий на баклажан, глаз размером с чайное блюдце…
– Хо-хо! – басом сказал дым.
И добавил с подозрительным удовольствием:
– Хе-хе!
Во всем квартале задребезжали стекла. Взвыли коты на трубах. Загалдели, улетая прочь, голуби. С деревьев посыпались листья.
– Жинд, – сказал Витасик, дергая мать за руку. – Мама, жинд!
– Джинн! – откликнулся дружный хор. – Бежим!
– Вечный Странник! Спаси и помилуй!
– Это не он, дурила!
– Джинн!
– Спасайся, кто может!
О гарпии забыли. Что может натворить джинн, пребывающий не в духе, догадывались многие. Хорошо, если дворец построит. А если город разрушит? Или, того хуже…
Кое-кто помнил, как в порту вскрыли амфору с затонувшей шхуны, надеясь на старое вино, а вовсе не на Усаму бен-Кокнара, ринувшегося без промедления исполнять тайные желания спасителей. Позже, конечно, порт отстроили. Капитанам сгоревших кораблей выплатили компенсацию. Погибших зарыли на казенный кошт, с почестями. Всем дамам, многажды потерявшим честь, магистрат назначил денежное пособие на младенцев – как один, пухленьких здоровячков, детей несчастного случая.
