В памяти ахейцев еще кровоточили события не столь давнего прошлого, когда были под корень вырезаны три знатных рода, а дым погребальных костров не один день затмевал напуганное солнце над Элидой, Пилосом и Спартой.
Повторения не хотел никто.
Верный Лихас всегда сопровождал своего кумира и бдительно следил, чтобы Гераклу выделяли достойную часть добычи. Самого Геракла этот вопрос нисколько не интересовал; его же молодую жену Деяниру, вовсю пользовавшуюся свободой жизни при знаменитом и покладистом муже, такое положение дел вполне устраивало.
За все это время у Геракла не было ни одного приступа.
Потому так и взволновало Иолая известие, что Геракл ни с того ни с сего пришиб насмерть мальчика Эвнома, сына Архитела, родича Ойнея — отца Деяниры…
Не дослушав сбивчивый рассказ заезжего торговца, Иолай, успевший запутаться в сложных родственных связях убитого, в сердцах выругался.
Неужели Павшие и Одержимые так и не оставили в покое его сына?!
Через неделю все разъяснилось само собой.
Маленький Эвном по ошибке подал Гераклу для омовения рук грязную воду, за что и схлопотал подзатыльник. Но то ли Геракл не рассчитал силы, то ли мальчишка попался на редкость хлипкий — короче, бедняга Эвном рухнул замертво и больше не поднялся.
Очнувшийся от своих грез Геракл искренне раскаивался в содеянном и, хотя родичи убитого тут же простили героя, собрался уезжать из Калидона. Дескать, не в праве он злоупотреблять гостеприимством города, где запятнал себя убийством невинного подростка, и пора уже честь знать. Вот только решат с женой, куда ехать — и начнут собирать вещи.
Ни увещевания Деяниры, не желавшей покидать родину, ни просьбы ее отца, правителя Ойнея, не подействовали.
Геракл покидал Калидон.
Эти сведения вполне удовлетворили Иолая. Главное — приступа не было. Хотя… окажись это безумием, Иолай бы тогда точно знал, кто из братьев умер в Фенее, а кто доживал сейчас отпущенный ему срок.
Но приступа не было.
А все остальное…
И Иолай поспешил направить гонца в соседние с Филакой Трахины, к тамошнему басилею Кеику, который еще в давние времена помогал близнецам и Иолаю оружием, а также воинами (исправно получая за это долю в добыче). Дважды объяснять умному Кеику все выгоды гостеприимства, оказанного Гераклу, не пришлось — Иолай получил подарки от трахинского правителя, а к Гераклу отправился вестник с предложением крова и очищения от любой скверны.
«И мне спокойнее, — рассудил Иолай. — Трахины под боком — пригляжу в случае чего; и не увидимся лишний раз. Эх, Тиресий, Тиресий, знать бы точно, что ты хотел сказать…»
Тиресий умер около полугода назад, отправившись в свое последнее паломничество в Дельфы — на носилках; он скончался, не добравшись даже до Фокиды.
Впрочем, слепой прорицатель был уже настолько дряхл, что здесь, похоже, обошлось без божественного промысла.
Получив приглашение от хлебосольного Кеика, великий Геракл недолго колебался — и на следующий день приказал трубить сборы.
Поклажи набралось много — Деянира была женщиной хозяйственной, да и верный Лихас, как мог, способствовал повышению благосостояния своего кумира.
Одежда, домашняя утварь, оружие, драгоценности, припасы, козы и овцы, быки и коровы, небольшой табун лошадей, жена, дети, слуги, рабы, домочадцы, провожающие — всего и не перечислить, даже если валить в одну кучу.
Весь этот караван двигался крайне медленно, и лишь к вечеру добрался до Эвена, реки на востоке Этолии.
Лагерь разбили неподалеку от берега, решив переправляться утром.
Рабыни и служанки, хихикая, перешептывались между собой. Из этих таинственных перешептываний выходило, что через Эвен всех желающих переправляет некий кентавр Несс. Но с мужчин он берет обычную плату, а вот с женщин… Очень, говорят, темпераментный кентавр. Так что скромным девушкам из приличных семей лучше его услугами не пользоваться. А то, бывает, разок переправишься — а потом пять-шесть раз кряду туда-сюда катаешься!
Под конец уже берега путаешь — где какой; только и помнишь, что на том мы так, а на этом — этак…
Кое-кто из рабынь, подхватив кувшины, уже спешил к речке — якобы за водой. Вернулись они после заката, без кувшинов и без воды, зато с сияющими, подернутыми поволокой глазами.
Видя мечтательные улыбки на раскрасневшихся лицах подруг, остававшиеся в лагере женщины в свою очередь заспешили к реке — не пропадать же забытым кувшинам?! — но тут из походного шатра появилась Деянира.
— Будет шляться! — строго прикрикнула она. — За работу, лентяйки! Ох, никому ничего нельзя доверить…
И, подобрав подол длинного гиматия, гордо прошествовала к реке.
Служанки переглянулись и решили не вдаваться в подробности.
Лишь когда стало светать, и краешек сонного Гелиоса должен был вот-вот показаться над замершим в ожидании горизонтом, на берег речки выбрался страдающий тяжелым похмельем Лихас.
Еще бы — приговорить с двумя караульщиками и одной рабыней на всех два здоровенных пифоса слабо разбавленного красного!
Поэтому зрелище, представшее его глазам на том берегу реки, сперва показалось мающемуся Лихасу жутким похмельным бредом.
В зарослях тростника два человека любили лошадь.
«Привидится же такое!..» — думал Лихас, плеская водой себе в лицо и протирая заплывшие глаза.
Однако видение никуда не исчезло, зато промытые глаза стали видеть гораздо лучше, да и предутренний ветерок успешно разгонял висевшую над водой туманную дымку — так что Лихас вскоре понял, что ничего ему не мерещится, а просто там, в тростнике, какая-то женщина увлеченно совокупляется с тем самым кентавром-перевозчиком, о котором всю ночь сладострастно вздыхали рабыни.
Причем занятие это столь захватило обоих, что плевать им было на шумно плескавшегося и таращившего на них похмельные глаза Лихаса.
Лихас хмыкнул, хотел было заржать, но вгляделся в третий раз — и наконец разглядел, какая именно женщина стонет сейчас под храпящим кентавром.
Нет, Лихас не был строгим поборником нравственности, но такого гнусного посягательства на собственность своего господина он допустить не мог!
И в скором времени ворвался в Гераклов шатер с криком:
— Геракл! Вставай! Там твоя жена на этом коне катается!.. или наоборот…
Плохо соображавший спросонья Геракл (впрочем, в последние годы он и наяву соображал не слишком хорошо) подхватился и нагишом вылетел из шатра, прихватив свой знаменитый лук со стрелами, смоченными лернейской желчью.
Деянира — всячески поощрявшая изрядно уставшего за ночь кентавра — оказалась женщиной сообразительной и, при виде голого мужа с луком в руках, завизжала не своим голосом, вынудив бедного кентавра дернуться в самый неподходящий момент:
— Помогите!!!
Несс-перевозчик удивился, поскольку до сих пор обходился в этом деле без помощников — и больше ему уже никогда не пришлось удивляться, потому что в следующую секунду стрела Геракла пробила его любвеобильное сердце.
Умер он мгновенно.
Эвтаназия — счастливая смерть…
А Деянира с трудом выбралась из-под привалившей ее туши — и взгляд ее упал на валявшийся рядом маленький кувшин. На ум женщине мигом пришло старинное поверье, что кровь погибшего при любовном акте является отличным приворотным зельем; и, пока Геракл, Лихас и слуги переправлялись к жертве насилия, она успела собрать темную Нессову кровь, вытекавшую из пробитой груди, в кувшин и плотно заткнуть его пуком травы.
Мало ли… пригодится.
А Геракл ничего не сказал жене; даже не выслушал поток ее сбивчивых объяснений. Посмотрел на труп кентавра, вздохнул непонятно и столкнул тело в воду; а потом еще долго глядел, как конечеловек плыл по течению, расплатившись жизнью за свой последний перевоз.
На берегу, где был лагерь, украдкой вытирали слезы сбежавшиеся рабыни.
Вечером, перед очередной ночевкой, Деянира не утерпела и рассказала о кувшинчике с кровью своей доверенной служанке. Естественно, приказав хранить существование кувшинчика в строжайшей тайне.
— Клянусь малюткой-Эротом! — горячо зашептала служанка. — Умница вы, госпожа! Моя прабабка Галинтиада, дочь Пройта, служила Гекате Трехтелой, и не раз говаривала моей бабке, бабка — матери, а мать — мне, что надо такой кровью намазать одежду и дать одеть тому мужчине, которого хочешь приворожить! До смерти твоим будет!
И еще раз поклялась Эротом, Гекатой и тенью покойной прабабки Галинтиады, мир ее праху, что будет хранить тайну.
Дальнейший путь до Трахин обошелся без приключений.
Басилей Кеик встретил Геракла со всем возможным радушием и мигом очистил его от скверны нечаянного убийства (невинно осведомившись, почему этого не сделали еще в Калидоне?).
Домочадцы Геракла принялись обустраиваться на новом месте, сам великий герой опять погрузился в воспоминания, и Деянира вздохнула с облегчением: тихий муж, не лезущий в ее дела, устраивал Деяниру куда больше, чем тот не знающий промаха стрелок, которого она видела на берегу Эвена.
Пусть он даже и называет родную жену то Мегарой, то еще как-то…
Приезжал Иолай, поиграл с малолетними двоюродными братьями, убедился, что все более или менее в порядке — и поспешил вновь исчезнуть.
Дни складывались в недели и месяцы, ничего существенного не происходило, и поэтому года через два Иолая, в очередной раз вернувшегося с Сицилии, как громом поразило известие:
Геракл выступил походом на Ойхаллию!
17Иолай ворвался в Трахины, словно ураган.
Слуги и рабы даже не подумали заступить ему дорогу, когда этот бешеный человек с лицом вырвавшегося из Эреба демона промчался по галереям западного крыла дома и без приглашения вломился на женскую половину.
А если и подумали, то благоразумно признали эту мысль не самой удачной.
— Во имя черных омутов Стикса, женщина, зачем ты послала мужа на эту дурацкую войну?! — вместо приветствия прорычал Иолай.
Десяток рабынь, сидевших в гинекее за ткацкими челноками, как по команде вскинули головы и испуганно уставились на вошедшего.
Деянира неторопливо встала, мимоходом одернув пеплос, и без того ниспадавший величавыми складками, и приветливо улыбнулась чувственным ртом, похожим на обагренный кровью цветок.
Как ни странно, рождение четверых сыновей — Гилла, Ктесиппа, Глена, Онита — и дочери Макарии ничуть не испортило ее фигуру. Статная, высокая женщина с крупными, немного резкими чертами лица, расшитый пояс повязан сразу под не потерявшей упругости грудью, сильные руки лежат на челноке спокойно и уверенно.
Чем-то Деянира походила на Афину Палладу.
И в свое время Иолай не удивился, узнав, что молодая жена Геракла неплохо владеет облегченным копьем, уделяя этому искусству немало времени.
Он терпеть не мог таких женщин.
Возможно, потому, что из них могли бы выйти вполне приличные мужчины.
— Радуйся, племянник! — в глубоком низком голосе не таилось и намека на обиду или неприязнь, но легкого излома брови хватило, чтобы понятливые рабыни гуськом покинули гинекей.
Иолай грузно плюхнулся на заскрипевшую скамью и мысленно пересчитал всю дюжину Олимпийцев, чтобы сгоряча тут же не выложить «тетушке», что он о ней думает.
— Хороша ли была дорога к нам в Трахины?
Иолай кивнул и пересчитал Олимпийцев в обратном порядке.
— Неужели ты и впрямь думаешь, племянник, что я, слабая женщина, способна заставить богоравного Геракла отправиться в поход против его воли?
— Думаю, — без обиняков заявил Иолай.
— Правильно думаешь, — неожиданно согласилась Деянира, с ленивой грацией опускаясь в кресло напротив. — Ты всегда казался мне умнее, чем выглядишь… племянник. А теперь подумай вот о чем: кто я такая здесь, в Трахинах? Приживалка, случайная этолийка без связей и местной родни, которую терпят только потому, что ей удалось подцепить на крючок стареющего Геракла! У нас с ним разница в двадцать с лишним лет! Вознесись он завтра на Олимп — что будет со мной? Что будет с моими детьми?! Или ты нас к себе в дом возьмешь, племянничек?.. Нет, ты не возьмешь, побоишься — мое ложе горячее, а у тебя жена ревнивая!
Иолай вдруг успокоился.
И спокойствие это, ледяное, боевое спокойствие очень ему не понравилось.
— Ну и что из этого следует, тетя? — он усмехнулся, и при виде этой усмешки замолчавшей Деянире показалось, что она зря разоткровенничалась с этим человеком, на которого у нее были свои виды.
— А то, что лишь материальный достаток способен обеспечить мне и моим детям (Иолай про себя отметил это повторное «МОИМ детям») достойное будущее! И добыча, полученная Гераклом после взятия Ойхаллии, отнюдь не окажется лишней! Разве я виновата, что боги послали мне знаменитого, но безумного и немолодого мужа, и теперь бедной Деянире приходится думать за двоих?! Ну скажи, Иолай, — виновата, да?!
Деянира раскраснелась, черные глаза ее блестели, полная грудь порывисто вздымалась — она была весьма хороша в этот миг, но еле различимая жилка расчетливости, бившаяся где-то в глубине зрелой опытной женщины, заставляла Иолая думать, что все это — умелое представление.
И жена Геракла только и ждет, когда он протянет к ней руки.
Он не двинулся с места.
Напротив, закинув ногу за ногу, он хладнокровно разглядывал ее, вспоминая сплетни фессалийцев, что Геракл, как сын Быка, спит со всем, что движется (скорее всего, он просто не замечал разницы между женщинами, забиравшимися в его ложе); но и жена Геракла не уступает мужу на поприще Эроса, в отличие от супруга прекрасно различая мужчин, как в одежде, так и без.
…МНЕ И МОИМ ДЕТЯМ…
— …Но на этот раз ты ошибся, многомудрый Иолай, — румянец сошел со щек Деяниры, и блеск в ее глазах медленно померк. — Я не гнала Геракла в поход на Ойхаллию. Он сам собрался воевать. И даже слушать не захотел ни меня, ни Кеика, когда мы втолковывали ему, что Эврит Ойхаллийский давным-давно умер. «Я должен убить Эврита! — заявил твой упрямый дядя. — Он не отдал мне мой законный выигрыш. Он умрет.» Через месяц Геракл и люди Кеика двинулись на Эвбею. Что ж, я не возражала… да и с чего бы?
«Эврит?! — пронеслось в голове у Иолая. — Неужели… да нет, чушь! Я бы знал… Просто Геракл спутал прошлое с настоящим. А эта кобыла не возражала, да и Кеик не возражал — еще бы! Отчего б не пограбить Ойхаллию, прикрываясь, как щитом, именем Геракла?! Святое дело!»
В дверь гинекея постучали.
— Войдите! — крикнула Деянира.
Вошедшего воина Иолай узнал не сразу — долговязый запыхавшийся детина в кожаном доспехе и легком, сдвинутом на затылок шлеме.
— Иолайчик! — завопил детина на весь гинекей и полез обниматься. — Родной! А я отсюда к тебе собирался, с радостной вестью! Ой, как здорово!
Теперь не узнать Лихаса было невозможно — так орать умел только он.
— Да погоди ты! — Иолай сжал Лихаса в объятиях чуть крепче положенного, и тот стал жадно хватать ртом воздух, перестав кричать в самое ухо. — Давай по порядку! Ойхаллию взяли?
— Понятное дело! — счастливо хрипел Лихас, тыкаясь колючей бородой в лицо Иолаю. — Они нам сами ворота открыли!
— А… Эврит?
— Что — Эврит? Ты что, Иолайчик, тоже умом двинулся? Какой Эврит?! Ну вы прямо как сговорились…
