Да и то — погибни сборщик Хоу, так рыночный «бугор» Ань Захребетник семью за послушание по гроб жизни обеспечит!
Змееныш Цай рассмеялся в голос, закашлялся от рези в спаленных погоней легких и встал между тремя людьми, готовыми по одному его знаку вцепиться друг другу в глотку.
— Несите монаха внутрь, — приказал он.
И никто не осмелился ослушаться.
10Что труднее всего почесать всласть? Да так, чтоб больше не чесалось!
Языки столичных болтунов.
Всего недели хватило им, чтобы трижды облизать со всех сторон дерзкий побег монаха-воителя из Восточных казематов. Отвага неизменно вызывает приязнь и уважение: вот и посмеивались втихомолку бэйцзинцы, глядя на шарящих повсюду Быстроруких, на вывешенные объявления о награде в тысячу лянов за поимку беглого архата, на усиленные караулы, выставленные поперек дорог, на истошно орущих глашатаев... Умолкли глашатаи, осталась невостребованной награда, угомонились сыщики — и свежая новость затмила собой малость поднадоевший побег. Государев Советник, обласканный новым императором, без всякой видимой причины покончил с собой на пороге присутственной залы Училища Сынов Отечества — того самого учебного заведения, которому несчастный воробей посвятил лучшие годы своей жизни.
Эй, господа бэйцзинцы, чем завтра языки-то чесать станем?!
Известие о самоубийстве Государева Советника застало Змееныша и преподобного Баня во дворе надежного схрона, где оба и пребывали с той памятной ночи. Лазутчик и монах как раз спорили о наилучшем составе для укрепления сил; на отваре женьшеня и ароматного гриба-сянжу сходились и тот, и другой, но Змееныш настаивал на добавлении экстракта корицы, а Бань — на лотосовом семени.
В результате добавили и семя, и корицу одновременно.
А когда Лысый Карлик, вовсю выпячивающий жалованную Монашком У поощрительную татуировку, сообщил о происшествии в Училище — Змееныш на миг замер, глядя на монаха остановившимся взглядом, и негромко произнес высоким, чирикающим голоском:
— Поверь мне — я отнюдь не щепетилен и не робок. Если по зрелом размышлении я пришел бы к необходимости уничтожения сановников-монахов, я сказал бы об этом кому угодно: государю, Будде, Князю Темного Приказа! Но знать, что цена твоему опрометчивому слову, вовремя подвернувшейся на язык цитате, сдобренной лестью, — несколько десятков отрубленных голов...
Бань выслушал, не перебивая и не удивляясь, после чего пошел в дом.
Монах еще слегка кособочился при ходьбе, но силы быстро возвращались к нему.
Недаром тот же престарелый Монашек У, глава клана «сидящих спокойно», через Лысого Карлика предложил преподобному Баню открыть тайную школу и взять на себя обучение людей Монашка кулачному искусству.
Намек был более чем прозрачен: к чему вам возвращаться в Шаолинь, достойный сэн-бин, если обитель в опале, и не сегодня-завтра — в осаде?! А «сидящие спокойно» не поскупятся, с лихвой оплатят уроки клейменого мастера...
Бань не ответил ни да ни нет.
Лысый Карлик решил, что скорее «да»; Змееныш подумал, что скорее «нет», а сам Бань...
Что имел в виду монах, так и осталось невыясненным.
Потому что на исходе второй недели после побега Змееныш Цай пошел во двор умываться.
Наклонившись над огромной деревянной бадьей, он уже плеснул было себе в лицо водой, но засмотрелся на собственное отражение. В бадье, рядом с небритой физиономией лазутчика, колыхался совершенно неуместный здесь даос — щуплый, в рваном полосатом халате и железной шапке, похожей на рыбий хвост.
Даос улыбался и манил Змееныша пальцем.
Змееныш на всякий случай огляделся — нет, за плечом никакого даоса не наблюдалось.
Снова глянул в бадью — вон он, подлец, которого судья Бао притащил на тайную встречу, стоит, смеется и палец крючком гнет...
Лазутчик приблизил лицо к поверхности воды, чтобы повнимательнее рассмотреть странного даоса, и тут из бадьи выметнулись две худых руки, ухватили Змееныша Цая за шею и силком потащили в воду.
Невозможным, невероятным прыжком преподобный Бань, чудом случившийся неподалеку, достал мелькнувшие в воздухе ноги лазутчика, мертвой хваткой вцепившись в щиколотки Цая... но из бадьи мигом высунулся ужасно длинный ослиный хвост, тройным кольцом обвил талию монаха — после чего оба, Бань и Змееныш, шумно плюхнулись в воду и исчезли.
Когда хозяин схрона со слугами подбежал к бадье — она была пуста.
Если не считать оставшейся воды, меньше половины, и колышущихся отражений хозяина и слуг.
Самым удивительным было то, что отражения внутри бадьи глумливо хохотали над людьми, испуганно застывшими снаружи; и с того дня хозяин схрона всегда непроизвольно хихикал, когда видел колеблющуюся поверхность воды.
Даже чай пил, хихикая.
МЕЖДУГЛАВЬЕ
Свиток, не найденный птицеловом Манем в тайнике у западных скал БацюаньЧеловече, познай сам себя!
А если не так?
Если перефразировать?!
Система, познай сама себя!
Хрен собачий она вам себя познает.
Это я заявляю с полной ответственностью, как Маленький Архат, просветленный буддист-шизофреник с нетрадиционным поведением.
Эта кармическая зараза действует уже невесть сколько веков, так и не сумев понять одного: почему она действует именно так и можно ли действовать иначе?!
Не для этого ли моя подружка Система, изловчившись, захватила душу «однополушарного гения» и сунула ее в тело девятилетнего дурачка? — Ей позарез нужен был именно я, человек из «сети», из совсем другой реальности, со свободным мышлением, не скованным форматом и установками здешнего диска.
Хорош диск — земля на трех китах, или на чем она тут держится?
На Великом Змее Шеша?
Только сейчас, отдыхая в доме милейшего судьи Бао на всем готовеньком, я вдруг понял, почему в Поднебесной никогда не наблюдалось войн на религиозной почве.
Ведь у любой Системы есть два языка: внутренний и внешний, то есть понятный ей самой и понятный пользователю. В нашем случае внешний язык «Кармо-компа» надцатого поколения — это и есть Преисподняя и Западный Рай, князь Яньло и Яшмовый Владыка, демоны и небожители, то место и те существа, которые конкретно воздают по заслугам. Родимый двоичный код: оппозиции святой — грешный, ангел — черт, рай — ад... «цзин» и «жань». Скажи ханьцу: «Твой Яньло — это мистико-магический пласт; адаптированное для тебя, прохвоста, отображение работы Системы Закона!» Кивнет ханец, тупо ухмыльнется и решит, что перед ним мудрец, познавший Безначальное Дао. Мудрецы, они все примерно так выражаются... А скажи ему: «Будешь себя вести хорошо — возродишься в раю Будды Амитабхи; а не станешь папу-маму слушаться — и прижжет тебе Адский Князь седалище за сыновнюю непочтительность!» — все понятно, ханец рад и счастлив.
Вот потому-то остальные, не такие, как мы, — варвары!
Из другой Системы, из непонятной хоть снаружи, хоть изнутри.
Зато те, кто наши...
Маг-даос, выплавивший свою любимую киноварную пилюлю, просто-напросто подключается к внешнему языку; отсюда вся его магическая мишура, радующая глаз и устрашающая сердца. Он, в сущности, оператор, ловко владеющий программами, плавающий в виртуальной реальности, как рыба в воде; вовсю пользуется возможностями, играет в игры и время от времени показывает народу чудеса на экране. Правда, внутрь Системы даос не лезет, основ не колеблет — Дао неизменяемо и ему надо лишь следовать.
Зато поймавший У правоверный буддист — этот подключается сразу к языку внутреннему, и никаких чудес народу не являет, кроме собственных заморочек. И впрямь: Будда вращает Колесо Закона. Вот кто у нас системный программист, вот кто работает с внутренней конфигурацией, вот откуда непонятности поведения — как же без внешнего языка бестолковому ханьцу уразуметь, что да как меняет в программе ушлый бодисатва. Не зря ж клянутся: не уходить в Нирвану, пока последнее живое существо не будет спасено!
Ну и конфуцианцы-грамотеи, электронщики, ремонтники и наладчики: эти вообще работают снаружи, так сказать, «с железом», с самими людьми. В Систему не лезут, возможностями ее не пользуются, зато организуют господ китайцев в правильные цепочки: сын — отец, государь — подданный, учитель — ученик...
Эй, файлы с секторами, слушай мою команду: согласно этике-морали в шеренгу по одному стройся!
И строятся.
Небось нигде так не строятся, как в Поднебесной...
Не явись вирус, росли б себе три Пути из одного корня, и горя б не знали!
Я прямо проникся к подлому вирусу грандиозной нелюбовью: надо ж, какую стройную картину испоганил! Веками налаживали, а он с ходу хлоп, и в дамки! Теперь одна панацея, даже грохнув террориста, — заново диск форматировать, очищать его перед новой загрузкой.
А то, что от такого очищения куча народу в гроб ляжет, — это Системушке без разницы! Системулечка плотскими категориями не мыслит, ей отрубленная ножка или там выколотый глазик — вещь абстрактная. Один труп от миллиона трупов отличается лишь количеством и сроками работы. Не бойтесь убивающих тело, души же убить не могущих! Она, Системочка, и не боится — ей запорченный диск очищать надоть, и от вируса, и от всего-прочего!
На ее век душ хватит.
Вот только сам, без помощи извне, родимый «Кармо-комп» собственный диск отформатировать не в состоянии. Это вам не мастурбация, тут свои тонкости! Приходится запрашивать дружков по сети: эй, как там у вас диски очищают? Конец Света, говорите? Апокалипсис?! Ох, что-то слово не наше, не ханьское, варварством попахивает... ну да ладно, сойдет. Что-что? Страшный Суд?! Пришить материальное человечество и уже потом отделять овец от козлищ?!
А подать нам сюда Всадников Апокалипсиса!
И подают — сам видел. Высылают, так сказать, очищающие программы. Они других не знают, у них там ни кармы, ни перерождений нету, без трубы восьмого ангела и озера серного не обойтись. К сожалению, вся эта прелесть в нашей-то Системочке уже успела пройти из языка внутреннего в язык внешний, в магически-адаптированный! Встали чародеи-даосы стеной, рубятся насмерть операторы-герои, блокируют чуждый способ очистки диска, как могут... понимают то, что Системушке невдомек: такая очистка разрушит все.
Совсем все.
Как теркой по младенцу: снимет опрелость вместе с кожей.
Только ни даосу, ни Системе не объяснишь: жесткое форматирование есть способ физического воздействия, и не дай бог откликнется Бог. Чужой для Поднебесной Бог, какой-нибудь Саваоф, Аллах или Иегова, вселенский программист во всем своем всемогуществе и с санкции дуры Системы!
Сами ж просили!
Возьмет и отформатирует диск под себя!
Будда вращает Колесо Закона; а Вседержитель — спицы отдельно, обод отдельно...
Не покажется ли тогда Апокалипсис санаторием?..
Вопрос: кто в силах устроить мягкое очищение диска изнутри?
Ответ: не знаю.
Пока не знаю.
книга третья
ТЕМНАЯ СТОРОНА СОЛНЦА
часть седьмая
ЛАЗУТЧИКИ КАРМЫ
Добро творится добрыми.
Глава тринадцатая
1Прекрасна жемчужина Северной Столицы — Зал Высшей Гармонии, главный парадный павильон Тайхэдянь, предназначенный для государственных церемоний. Вознесенный над гладью мощеных площадей, над ступенчатыми белокаменными террасами, полными воздуха и света, Тайхэдянь потрясает мощью резного цоколя из светлого мрамора, яркостью колонн и изгибами массивных крыш, устланных золотистой черепицей.
Именно отсюда открывается чудесный вид на Западный парк с озерами, Угольный Холм Мэйшань и Белую пагоду Байта... впрочем, высшим сановникам Срединной империи, собранным государем на большой совет, сейчас было не до любования красотами.
Господин канцлер тревожно посмотрел на сидевшего рядом главнокомандующего левым крылом седого генерала, и незаметно пожал плечами. Трудно перечить государю.
Еще трудней перечить государю новому, не так давно поднявшемуся по красным ступеням и оттого чаще, чем следовало бы просвещенному правителю, напоминающему о собственной непогрешимости.
Вот и сейчас: Сын Неба посмотрел на господ сановников, дописал что-то на своем белом яшмовом диске — причуда, о которой вполголоса поговаривала вся Столица, — и бесцветным голосом произнес:
— Шаолинь должен быть разрушен!
Но не это взволновало господина канцлера — не в первый раз за последние месяцы слышал он эти слова и относился к ним снисходительно-равнодушно.
Слова есть слова; очередная причуда, вроде яшмового диска.
Но следующие слова уже перестали быть просто словами, ибо некоторые из них в устах императора имеют силу грянувшей грозы.
— Когда подует золотой ветер* [Золотой ветер — символ осени.], повелеваю силами пяти военных округов выступить на обитель близ горы Сун.
И по-прежнему бесцветно:
— Я сам поведу войска.
Вот тут-то и переглянулись снова господин канцлер с главнокомандующим левым крылом: а Первый министр — с начальником отряда Крылатых Тигров и советником Чэном.
Казнить монахов из тайной канцелярии, любимчиков прежнего императора, обвинив их во всех возможных и невозможных грехах, — это дело более-менее понятное для молодого государя; да и ханьцы, от ванов до простолюдинов, единодушно поддержали благое начинание. Но двинуть стотысячное войско на святую обитель?! Народ не поймет — настроения переменились, казнь сторонников Чжан Во не принесла желаемых результатов, и в харчевнях все чаще стали поговаривать: подняли руку на святых хэшанов, попутчиков Будды, отсюда и усиление бед с напастями! Государь полагает, что обитель вынашивает коварные замыслы? Ну, вызови в Столицу патриарха для судебного разбирательства, а не явится, так пошли за мятежным настоятелем цензора и стражников... не пустят дерзкие Быстроруких в обитель — вот тогда и будет повод прибегнуть к армии!
Даже Сыну Неба непозволительно вызывающе топтать букву закона и дух древних уложений!
Террором попахивает, бунтом — а там и гражданской войной!
Все это в самом почтительном изложении и было высказано самонадеянному государю.
Хун Ци, Сын Неба, безразлично поглядел на сановников, полоснул наискось кисточкой по исчерканному диску и приказал расходиться.
Дескать, Зал Высшей Гармонии — не для пустословья.
Но пятерым велел остаться.
Начиная с канцлера и заканчивая начальником Крылатых Тигров.
А потом зачитал им доклад судьи Бао из города Нинго.
Кивнули высшие сановники: велика прозорливость государя! Если и впрямь есть такая сила, что способна вне государственного контроля... только сила, может, и есть, а доказательств нет. Здесь секретными докладами и Князьями Темных Приказов не обойтись. Преисподнюю к делу не пришьешь, и вообще: если действительно все написанное в докладе — правда, хорошо бы и нам самим заполучить подобных союзников.
А то как бы чего не вышло.
— Вы уверены, что мы не имеем таких союзников? — тихо спросил государь, и слушавшие его потом рассказывали: поднял Сын Неба над головой диск из белой яшмы, и неясная дрожь пробежала по собравшимся, словно даже качнув громадный Тайхэдянь.
