Черт взглянул на судью Бао и, увидев его одежду и табличку из слоновой кости, поспешил бухнуться на колени.
— Да простит меня, недостойного, высокочтимый булан, но я отлучился всего на минутку, дабы промочить горло глотком пива — сами видите, какая здесь жара! Понятное дело, грешники должны мучиться, да только бедному черту от этого не легче, когда горло пересыхает и уже нет никаких сил раздувать проклятую жаровню... Впредь не повторится!
Судья Бао едва не начал отчитывать палача-лентяя, но передумал, погладил табличку и решил закончить на этом свой обход ада.
***Через день (вернее, через ночь) в канцелярию тигроглавого заявились два совершенно одинаковых черта-лоча, очень похожие на Ли Иньбу, но поменьше, и принялись за работу.
И не где-нибудь, а в недавно отгороженной ширмой дальней части канцелярии, специально отведенной теперь под личный кабинет судьи Бао.
Взобравшись на принесенный с собой стол черного дерева, они принялись что-то рисовать на стене извлеченными прямо из воздуха кисточками.
— В чем дело? — осведомился судья, еще не решивший для себя, как ему воспринимать сие вторжение.
— По приказу великого Янь-вана рисуем для вас Недремлющее Око, высокоуважаемый сянъигун! — ответил, не прерывая работы, один из чертей. — Владыка в своей несказанной милости решил облегчить ваш труд и дарит вам возможность наблюдать за любой частью Преисподней и ее окрестностей, не выходя из кабинета.
— Передайте Владыке мою безмерную благодарность, — пробормотал выездной следователь и поспешил нырнуть в стену.
Когда судья вернулся после обхода, на стене красовался огромный глаз. Судья невольно залюбовался искусно выполненным изображением, отметив, правда, что глаз получился не вполне человеческий или даже вполне нечеловеческий...
И сам не заметил, как проснулся.
2— ...О, наконец-то вы проснулись, мой господин! Уж мы ночью будили вас, будили...
— Зачем вы меня будили? Да еще ночью? — Судья Бао недоуменно моргал заспанными глазами, с трудом понимая, что говорит его младшая жена.
— Так ведь шум в городе был! Крики, грохот, потом пожар где-то занялся, но вроде потушили. Мы испугались, пробовали вас растолкать...
— Ну а теперь что? — широко зевнул судья Бао, не проявив особого интереса к столь волнующему рассказу.
— Да тихо все, улеглось, — смешавшись, пролепетала младшая жена.
— Раз улеглось, давайте завтрак. Мне скоро на службу, — добродушно потянулся судья, и младшая жена поспешила выполнять приказание.
Однако спокойно позавтракать выездному следователю не дали.
Едва он уселся за стол, ловя носом дразнящий запах жаренного в сметане карпа, как в ворота раздался настолько громкий и непочтительный стук, что выездной следователь чуть ли не со свистом вылетел во двор, пылая праведным гневом и намереваясь лично разобраться с нарушителем спокойствия.
Каково же было удивление судьи Бао и привратника Ли, когда в приоткрытые ворота просунулась умиротворенная ослиная морда, оглядела двор, довольно оскалилась крепкими зубами и, оглушительно проорав ослиное приветствие: «И-а!» — скрылась обратно.
В следующее мгновение створки сами собой открылись шире, хотя выездной следователь мог бы поклясться, что Ли не прикасался к ним, — и вот знакомый ослик Лань Даосина уже стоит посреди двора, чудом проскользнув мимо бдительного привратника.
Склонив голову набок, ослик окинул судью оценивающим взглядом и, видимо, удовлетворившись осмотром, не спеша повернулся к нему задом, выразительно помахав хвостом.
Опешивший от такой наглости судья увидел, что к хвосту ослика розовой ленточкой привязан листок мятой бумаги.
Послания судье Бао доставляли всякими способами, зачастую весьма необычными, но ТАКОГО в его практике еще не случалось!
Тем не менее судья быстро пришел в себя и поспешил отвязать записку от ослиного хвоста.
Писавший явно торопился, иероглифы ложились на бумагу неровно, да и сама бумага оставляла желать лучшего, так что выездной следователь с некоторым усилием разобрал:
«Меня пытались арестовать. Тебе тоже грозит опасность. Срочно уезжай из Нинго вместе с семьей.
Твой друг Лань».
«Пытались — значит, все-таки не арестовали», — отметил судья.
Но кто и за что пытался арестовать безобидного отшельника, который вообще никогда не лез в мирские дела?
Выездной следователь терялся в догадках, стоя посреди двора, и пока не спешил последовать совету своего друга.
Он даже не заметил, куда исчез ослик-гонец: вот только что стоял он задом к судье и помахивал хвостом — и вот его уж нет, а совершенно сбитый с толку Ли закрывает створки ворот.
Впрочем, полностью закрыть ворота слуге не довелось: на улице послышался быстро приближающийся грохот колес, и во двор влетела повозка.
— Беда, господин! — крикнул возница (не побоявшийся в свое время доставить судью Бао к земным границам ада Фэньду). — Смута в городе! Гвардейцы Чжоу-вана взломали войсковую государеву житницу, и теперь принц раздает рис своим солдатам в счет невыплаченного жалованья!
— Это дело принца Чжоу и областных властей, — пожал плечами выездной следователь.
— Но это еще не все, мой господин! Люди Чжоу-вана захватили городское казначейство, сам казначей арестован, и начальник уезда господин Цзинь Нань — тоже! Говорят, якобы за растраты и эти... как их?..
— Короче! — прервал слугу судья Бао, постепенно осознавая, что даос был прав и ему лучше поскорее убраться из города вместе с семьей.
— Говорят, командующего правительственными войсками, господина Чи Шу-чжао, тоже хотели арестовать, но он успел уйти из Нинго с большей частью гарнизона!
— Старого вояку не проведешь! — пробормотал судья.
— Прошу вас, господин мой, уезжайте — не ровен час...
— Пожалуй, ты прав. — Судья наконец принял решение. — Эй, Ли, помоги Паню разгрузить овощи с повозки — да не несите в кладовую, времени нет, прямо тут во дворе и ссыпайте! А ты, Мэйнян, — обернулся он к служанке, стоявшей позади и слушавшей с открытым ртом, — закрой рот и беги в дом, пусть женщины собираются сами и помогут одеться Старшему Вэню! Но быстро, быстро!..
***Они почти успели — просто громкий требовательный стук в ворота успел раньше.
— Может, не открывать, мой господин? — неуверенно спросил возница Пань, одновременно кладя руку на черенок лопаты.
— Открой, — спокойно приказал выездной следователь. — И положи лопату — или ты хочешь лишиться головы?!
Солдат было трое. Ими предводительствовал красный и едва не лопавшийся от спеси тунлин, которого судья Бао сразу узнал: именно он чуть больше недели назад поносил Чжоу-вана на площади Двух Рыб и призывал самим взять то, что принц не хочет отдавать добром.
— Это ты — подлый мятежник и заговорщик Бао Лунтан, до сего дня занимавший в Нинго должность судьи?! — По-прежнему корявый и немытый палец тунлина уперся в грудь достойного сянъигуна.
— Я — Бао Лунтан, чиновник третьего ранга, по велению Сына Неба — судья города Нинго, пожалованный титулом Господина, Поддерживающего Неустрашимость, — четко и раздельно выговорил выездной следователь в лицо несколько опешившему тунлину...
И не выдержал, побагровел, сорвался на крик:
— И только во власти правителя области или самого Сына Неба сместить меня с этой должности и предать суду!
Тунлин невольно отшатнулся, но тут же взял себя в руки и осклабился:
— Это ты расскажешь палачу в пыточной или сиятельному Чжоу-вану, если будешь допущен к нему! Взять его!
Судья Бао не сопротивлялся.
С достойного сянъигуна сорвали пояс вместе с висевшей на нем печатью, а также чиновничью шапку, руки скрутили за спиной, на шею накинули веревку и вывели со двора под безысходный вой женщин и угрюмые взгляды слуг.
Так его прогнали почти через весь город, и всю дорогу судья смотрел в землю, потому что ему было невыносимо стыдно. Его, уважаемого человека, ведут со связанными руками и веревкой на шее, как последнего преступника!
Позор, который нелегко пережить.
То, что судья невиновен, было несущественно.
***Против ожидания его повели не в городскую тюрьму, а ко дворцу Чжоу-вана. Спустившись на нижний ярус, солдаты втолкнули судью в подвалы и двинулись следом по сырому, тускло освещенному коридору.
«Дворцовая темница», — понял Бао.
Его довольно долго вели все ниже и ниже. Потом последовал окрик, и судья послушно остановился перед крепкой, обитой железом дверью, ничем не отличавшейся от десятка точно таких же дверей, мимо которых они успели пройти.
Лязгнул засов, противно заскрипели дверные петли.
— Заходи.
Не дожидаясь пинка в спину, выездной следователь шагнул через порог — и застыл, обалдело глядя на узника, сидевшего в углу камеры.
Несмотря на скудное освещение, судья сразу узнал его.
Позади захлопнулась дверь, щелкнул запираемый замок.
— О Небо! — мысленно возопил судья Бао, воздев руки к слезящемуся потолку. — За что?!
Крик его души пропал втуне — Небо молчало.
В отличие от сюцая Сингэ Третьего.
3— ...Да простит меня, недостойного, высокоуважаемый сянъигун, но испрошу я позволения дать ему еще один совет: как начнут вас допрашивать да пытать — вы уж лучше сразу во всем сознавайтесь, а то знаете, какие тут пытки? О-о, тут такие пытки, господин мой, что и во сне не приснятся, и наяву не привидятся, и в аду не додумаются!..
«Много ты знаешь, о чем в аду додумываются!» — хмыкнул про себя выездной следователь.
Время тянулось невыносимо медленно, сюцай привычно зудел в углу, но характер обычной болтовни Сингэ Третьего существенно изменился. Если он и рассказывал истории, то все больше связанные с пытками, дознаниями и казнями, а также упоминал о преступниках, чистосердечным раскаянием сумевших облегчить свою участь вплоть до полного помилования. В перерывах между этими однообразными повествованиями сюцай всячески убеждал бывшего начальника признаваться на предстоящем допросе во всем — дабы облегчить свою участь, а заодно и участь недостойного, но при этом ни в чем не повинного сюцая Сингэ Третьего...
Судья почти не слушал сюцая, но кое-что из непрекращающейся болтовни все-таки просачивалось в его сознание — и, как ни странно, навело достойного сянъигуна на некоторые весьма любопытные мысли.
Правда, совсем не те, какие пытался поселить в голове судьи Бао неугомонный сюцай.
***То, что принц Чжоу решил любой ценой предотвратить зревший в Нинго бунт, было ясно как день. И рассуждал принц вполне здраво: если солдатам выплатить жалованье, то они снова станут послушны, а без их поддержки горожане пошумят-пошумят и раскошелятся.
Однако казна Чжоу-вана пустовала. Где же взять серебро и рис? Как где? — В областной казне и войсковой государевой житнице! Плевать, что будет потом, лишь бы поскорее утихомирить разбушевавшихся вояк!
Судья Бао нахмурился и недовольно заворочался на охапке прелой соломы — другого ложа в камере не было, — вспоминая, что подобное безобразие стало возможным лишь после воцарения нынешней династии Мин. Именно тогда возобновили древний порядок, отмененный около восьмисот лет назад при объединении Чжунго* [Чжунго — дословно «срединное государство», одно из названий Китая.] в единое государство. («Как раз вскоре после того, как Бодхидхарма явился в тогда еще никому не известный Шаолинь», — подумалось вдруг судье, но эту мысль он осторожно отложил на потом.) Победитель монголов, первый государь династии для закрепления власти правящей семьи принялся раздавать родичам ванские титулы и жалованные уделы, в результате чего единая власть в Чжунго снова распалась на две ветви: собственно центральная власть со своими войсками, имперскими чиновниками, к которым принадлежал и сам судья, начальниками уездов и местных гарнизонов, и власть кровнородственных, или областных ванов, опять-таки со своими чиновниками, военачальниками, гарнизонами от пяти до девятнадцати тысяч солдат, казной, житницей...
В итоге простолюдины оказались вынуждены кормить чуть ли не вдвое большую армию начальства — неудивительно, что по Поднебесной поначалу прокатилась целая волна бунтов. Впрочем, волнения были жестоко подавлены имперскими и ванскими войсками в первый и последний раз действовавшими рука об руку.
Теперь правительственные чиновники оказались слугами двух господ, вынужденными, с одной стороны, подчиняться начальнику уезда, а с другой — два раза в месяц являться к кровнородственному вану с заверениями в почтительной преданности и выслушивать его указания, зачастую полностью противоречившие указаниям начальника уезда.
Вот и выпутывайся как знаешь!
К тому же при любом недоразумении или оплошности кровнородственный ван и начальник уезда спешили свалить вину друг на друга, и столичным цензорам приходилось долго ломать головы в попытках выяснить: как же все было на самом деле?
Ну а теперь, когда ожидалась смена государя... Будь у Чжоу-вана больше сил и времени, он, возможно, и сам рискнул бы попытать счастья в борьбе за престол. Но сейчас принц прекрасно понимал: речь идет отнюдь не о возможности сесть на трон, а совсем даже наоборот — о возможности отправиться в изгнание с лишением всех регалий и изрядной доли унаследованных и наворованных богатств.
А раз самому престол не светит, значит, необходимо любыми средствами доказать свою преданность новому Сыну Неба, выставить себя радетелем о благе государства, у которого в уделе благочинность и процветание!
Ванские казна и житница пустуют? Зато у начальника уезда рис и серебро только что через край не переваливаются!
Разве это справедливо?
Разве можно законным путем так набить государственную казну, когда у принца Чжоу в амбарах одни мыши пищат, да и те скоро от голода передохнут?
Значит, что?
Значит, правдами и не правдами (и больше не правдами!) начальник уезда пополнял свою казну, обманом отбирая и то, что должно было по закону идти кровнородственному вану! И все об одном мечтал, подлец сквернопахнущий: как бы честного, но наивного принца опозорить перед государем — и казна ванская пуста, и порядка нет, солдаты бунтуют, а горожане недовольны! Отобрать у принца жалованный удел и сослать куда подальше! Чтоб не мешал всей душой преданный государю принц творить начальнику уезда свои тайные делишки.
Какие?
Первое, что на ум взбредет: опиумом приторговывать, шелк контрабандный поставлять, не платя пошлины, — мало ли что еще! Заговор, как есть заговор! Вот и покушение даже было — Будда миловал, обошлось! А не вышло с покушением — решили казнокрады-мздоимцы по-другому врага извести: интригами да лживыми наветами!..
И если в чем-то судья переусердствовал или что-то упустил, то в общих чертах план принца Чжоу был именно таким.
Арестовать проворовавшегося интригана — начальника уезда.
Вслед за ним — его пособников: главного казначея области и командующего имперским гарнизоном.
Силой захватить казну и житницу, раздать солдатам жалованье (ибо еще день-два, и будет поздно!) — а там, глядишь, налоги в казну поступят, и можно будет восполнить недостачу. Приедет цензор из Столицы: все уже шито-крыто, деньги на месте, а что пропало — так заговорщики разворовали! Опять же. имущество их — в казну, на покрытие убытков!
Доказательства?
За то время, что до приезда цензора пройдет, палачи в дворцовой допросной из арестованных любые признания выбьют, не впервой!
