Гроссмейстер лукаво подмигнул вигилле и сменил тему:
— Главное другое: согласно классическому теормагу, опуститься ниже нулевого уровня маносодержания для человека невозможно. Но, исходя из гипотез Матиаса Кручека, — вполне возможно. Принципиально новое качество, достигаемое при переходе на отрицательные уровни. Мана в минус первой степени, в минус десятой… Антимана. Так вот, несчастный чур, чьей шерстки коснулось дыхание псевдостряпчего, облысел. Вместо того чтобы стать пушистым сообразно уровню маны Фернана Тэрца, он пострадал от стригущего лишая — вдоль хребта, на боках…
— Бедняжка! — искренне посочувствовала Анри. Вспомнился «Лобный Сновник»: «Если вам приснилось, что другой человек или благожелательный нелюдь покрылся лишаями, то вас будут осаждать просьбами о материальной помощи. Если же лишай передался больному по вашей вине, полной или частичной, ваши тайны станут открыты для любопытных». Интересно, тот факт, что профос Надзора оказался в Чурихе при явном пособничестве, можно засчитать как частичную вину?
Правда, это не сон, хотя похож на кошмар…
Эфраим Клофелинг внезапно остановился, плотнее закутался в бурку и посмотрел куда-то за спину вигиллы, в ночь и темень. Лицо старика выражало сосредоточенность и, как ни странно, ребяческое удовольствие, с каким мальчишка-озорник разыгрывает сверстника и хохочет над недотепой, попавшим впросак.
— Сударь Тэрц! — громко и отчетливо сказал гроссмейстер. — Вы не хотите присоединиться к нашей прогулке?
***— Ымм-мы-ы… мыы-ы… м-м!…
Со стороны домика, расположенного по соседству, доносились странные звуки — словно кто-то пытался изъясняться с кляпом во рту. В итоге получалось жалобное мычание коровы, некормленной и недоенной.
Преисполнен сочувствия, Конрад отправился посмотреть, в чем дело.
Криков и ругательств за вечер он успел наслушаться всласть. Сестра-Могильщица оказалась опытным медикусом: красавица умело останавливала кровотечения, зашивала раны кривой иглой зловещего вида, вправляла вывихи и мазала ссадины жгучим зельем. Вот только про то, чтобы снять пациенту боль, она не думала. Видно, привыкла работать с мертвецами, которых хоть режь, хоть ешь — все равно ничего не чувствуют. Добросердечный гроссмейстер в конце концов не выдержал этой вакханалии и привлек к делу близнецов-крепышей в качестве анэстетов-болеутолителей. Лишь тогда вопли и проклятия смолкли.
Но чтобы больной мычал?
— Ум-м-ммых!.. хмы-ы…
Перед крыльцом домика на дощатом столе — на таких обряжают покойников — лежал блудный внук графа Ле Бреттэн, Джеймс Ривердейл. Его аккуратно придерживали за руки-ноги два широкоплечих мордастых дрейгура. Братья милосердия одинаково улыбались и не давали больному трепыхаться. А над Ривердейлом-младшим, уместясь на высоком сосновом чурбане, колдовал пульпидор Рене Кугут. Темнота не являлась для горбуна помехой: во лбу у него ярко сиял знакомый Конраду «третий глаз». Ретрактор, превратясь в сложнейший инструмент со множеством щипчиков, лопаточек, пинцетов и вовсе уж непонятных отростков, зеленовато светился наподобие болотного огня.
Семейная реликвия Кугутов ползала по лицу раненого с металлическим хрустом.
«Надо же, — с уважением оценил барон. — Едва самого залатали, взялся других лечить!»
Правая нога Рене белела свежим лубком. Рядом стоял прислоненный к столу костыль. Вокруг костыля важно прохаживались два трупиала. Этих птиц, иначе называемых коровьими ястребками, здесь водилось великое множество. Оперение трупиалов, голубоватое на груди и с зеленым отливом на спинках, в области головы и шеи было угольно-черным, что вызывало у барона неприятные ассоциации. Когда-то он хотел завести дома такую птичку, держать в клетке и научить здороваться: «Добр-рое утр-ро, судар-рь!» Но знакомый птицелов отговорил: трупиалы оказались адски независимы, не поддаваясь дрессировке. Даже яйца они подкидывали в гнезда другим птицам.
«Если самка покинет стаю, — рассказывал птицелов, — ни один нежный друг не сопровождает ее и не тоскует по ее отсутствию, ни один задушевный или любящий голос не приветствует ее возвращения…» Выяснилось, что отсутствие нежности и взаимной привязанности у трупиалов доходит до высшей степени — полная независимость выражалась правилом: «Всяк делает, что ему угодно».
После этого обер-квизитор проникся к коровьим ястребкам искренней неприязнью.
— Кыш! — прикрикнул он на птиц, гоня прочь.
К счастью, это не отвлекло лекаря и пациента от взаимных действий.
— Челюсть вправили, перелом за три дня срастется… — бормотал Рене, стараясь отвлечь и приободрить квестора. Однако тот отвлекаться не желал: по-волчьи сверкал очами, мотал головой, вынуждая ретрактор хрустеть вдвое громче, и мычал с угрозой, словно бугай при виде соперника.
Барон вспомнил, как Рене лечил его флюс, и проникся душевным пониманием.
— Вот с зубками хуже, зубки нам вышибли добрые люди… удачно приложили, ничего не скажешь… Ас'сарадх бонтхур адверсус мандибула!..
— Ммых-х… ннах-х…
— Фрагиум целер д'харна! Ничего, вырастим, моххар али-цуи дентес рекреато… будут как новые… ар'хъям витус глориано н'остр!
— Мммм…
— Обождите пару минут, я заканчиваю! Последние слова адресовались барону.
— Ад'самор гингива! Нъюмба кавум ос!
— Ыммм!!!
Квестор глухо взвыл, глаза его едва не вылезли из орбит.
— Ваша светлость, не откажите в любезности! — Рене отряхнул руки, словно юный безобразник, минутой раньше вздумавший копаться в муравейнике. — Растопчите эту пакость, а то я со своей ногой…
На миг барону почудилось: под столом шевелится мерзкая тень, похожая на клубок пиявок-призраков. Конрад поспешил растоптать дрянь, как просили. Старался он от души и прекратил вбивать каблуки в землю, лишь когда под ногами образовалась ямка глубиной пальца в три.
— Благодарю вас. Сейчас зафиксируем челюсть — и баиньки… Эй, приятель, подержи ему голову, — скомандовал Кугут ближайшему дрейгуру.
Когда процедура (на язык так и просилось: «экзекуция») была закончена и дрейгуры унесли слабо сопротивляющегося квестора, горбун с трудом поднялся, опершись на костыль.
— Мне сказали, вы решили поселиться в одном доме со мной?
— Совершенно верно.
— Отчего, ваша светлость? Случайная прихоть? Большая любовь к скромному пульпидору?
— Пусть будет большая любовь, сударь. Давайте, я помогу вам дойти.
Беседовать можно было и здесь, в темноте, но чурихская кадавральня наводила на барона уныние. В доме он чувствовал себя привычнее. У Рене нашлась свеча; пульпидор зажег ее, потерев фитиль между пальцев. Свечу барон пристроил на сундуке; пододвинул табурет ближе к кровати, на которой расположился Кугут.
— Мне повезло, — без долгих предисловий сообщил обер-квизитор. — Я видел уникальное зрелище: Черный Аспид врачует белого рыцаря. Вроде бы сострадание и помощь ближнему — не по вашей части. Или я ошибаюсь?
***— Как вы узнали, что я слежу за вами? — мрачно осведомился Фернан Тэрц.
Профос вышел из-за ствола криптомерии, густо обвитого плющом. Багряные днем, листья плюща сейчас, в призрачном свете луны, напоминали пятна засохшей крови. «В-вы-ы! в-ва-а…» — откликнулся сверху филин-пересмешник, но профос насупил брови, ветка под наглым филином хрустнула, и птица сорвалась с дерева, благоразумно улетая прочь.
— Доброй ночи, — ответил вежливый гроссмейстер. — Я рад вас видеть. Вы не поверите, но я действительно…
Тэрц сделал жест рукой, показывая, что оценил приятность обращения.
— И все-таки, ваше чернокнижие? Мне казалось, я сделал все возможное…
— Вы были великолепны, сударь профос. Мне помогла чистая случайность, которой вы не могли предвидеть. Дело в том, что я — сын Бруно Клофелинга, мага-духовника при дворе герцога Губерта.
— Умеете вызывать духов из бездны? — профос позволил себе открытую издевку. — Так это много кто умеет… Или среди бестелесных созданий у вас есть осведомители? Полезные, весьма полезные знакомства!
— Я бы сказал иначе, коллега, — слово «коллега» в устах гроссмейстера прозвучало совершенно естественно. — В юности я пошел наперекор воле отца, изменив семейной традиции, но кое-что из наследственных способностей сохранил по сей день. Если у человека на плече сидит даймон, когтистый упрямец-даймон, толкая на разные сомнительные поступки — я вижу этого даймона. Я слышу его шепот, беззвучный для остальных. На вашем левом плече сидит даймон обиды и мести. Обида застарелая, к ней вы привыкли, а с желанием мстить успешно справляетесь, держа даймона в узде. Вы — сильный человек, сударь профос. Мне не хотелось бы знать, какая беда толкнула вас на путь блокатора, дав жизнь даймону на плече… Но помните: ваш даймон способен разоблачить вас, несмотря на все усилия блокации.
— Что же мне делать?
Беспомощность вопроса потрясла вигиллу. Таким она видела профоса впервые.
— Не сталкиваться с потомственными духовниками, пусть даже сменившими профиль. Или избавиться от даймона. Я понимаю, это трудно, почти нереально. Обуздать себя — иногда это непосильная задача даже для опытного венатора, легко обуздывающего самых диких детей геенны.
Складывалось впечатление, что два немолодых волшебника — настоящий и бывший — говорят о чем-то, хорошо знакомом им обоим и закрытом для непосвященного слушателя. Анри доводилось присутствовать при схожих беседах: поэты, актеры, солдаты, путешественники — люди, ранее незнакомые, находили общий язык сразу, без помех, отчего вигилла чувствовала себя лишней, скудоумной бездельницей, торопясь уйти.
Сейчас уйти было некуда.
— Я бы с удовольствием спустился к озеру, — после долгого молчания произнес Тэрц. — Вы пригласили меня составить вам компанию. С даймоном или без, я согласен.
— Разумеется! Прошу вас…
Эфраим посторонился, чтобы профосу было удобно шагать рядом с ним. Тропа не отличалась шириной, и Анри пошла сзади. Правила хорошего тона предписывали пропускать даму вперед, но хороший тон затерялся в ночи. Склон сделался более пологим, дыхание озера надвинулось, остужая виски. Под ногами шуршал песок.
— Надеюсь, сударь профос, ваш… э-э… служебный интерес к Чуриху удовлетворен?
— Вполне, ваше чернокнижие.
— Без последствий, неприятных для нас обоих?
— На сегодняшний день — да. Суть чурихских исследований в области умбрологии мне ясна. Я рассчитываю, что практика теневых экспериментов на добровольцах будет вами прекращена до более полного теоретического обоснования.
— Можете быть в этом уверены.
— Чурих откажет квесторам в обещанной трансплантации?
— Безусловно. Нам необходимо как можно тщательней изучить связь «спутников». Путаница с именами, летаргия и другие скверные последствия сводят на нет все положительные стороны трансплантации! Кроме того, квесторы пострадали в стычке, а кризисный период после пересадки теневого фрагмента очень тяжел. Даже полностью здоровый человек проводит в постели не меньше трех дней…
«Бросало то в жар, то в холод, — вспомнила Анри рассказ Гвоздилы о болезни, постигшей вора. — От жуткого зуда едва не сошел с ума…» Да, от дурацкой стычки на перекрестке была и польза: хитроумный гросс, не нарушая буквы соглашения, откажет квесторам на законных основаниях. Забота о здоровье раненых, противопоказания, обстоятельства, случайно открывшиеся некромантам… Если понадобится, можно, не называя имен, упомянуть интерес к чурихской умбрологии со стороны Тихого Трибунала и Надзора Семерых. Короче, не видать квесторам добавочных теней, как собственных ушей!
Вигилла еле слышно хихикнула.
— Интересно, кому назначались «дивные руки» плотника Ендры Драмбаля? — бросила она в спину Клофелинга. — Драчуна и смутьяна, чью тень мы укрощали всей компанией? Племяннику барона? Чтоб лучше руководил?
— Джеймсу Ривердейлу, — не оборачиваясь, равнодушно ответил гроссмейстер. — Бойцы часто желают иметь дополнительные руки. Хотя лично я рекомендую им запасную голову. Но они не верят. Им даже родная голова кажется лишней.
— А что заказала Агнешка Малая? Третью ногу? Второе седалище? Восьмые клыки?
— Это как раз неважно, — вмешался Фернан Тэрц, не дав гроссу ответить. — Важно другое: что обещали квесторы Чуриху за помощь? Я прав, ваше чернокнижие? На месте главы здешнего Совета я бы обязательно подчеркнул, какое великое одолжение я делаю рыцарям Утренней Зари, принимая участие в их благородном деле… И назначил бы за свою доброту подходящую цену.
Мужчины остановились, глядя друг на друга. Они были очень похожи: рельефные лица, худоба, привычка наклоняться вперед, вглядываясь в собеседника. Профос Надзора и гроссмейстер Совета Высших некромантов вполне могли сойти за отца и сына, повздоривших из-за пустяка. И Фрося при необходимости, пожалуй, с успехом сумел бы прикинуться дамским лекарем-чревоугодником или богатеньким сибаритом, пьяницей и насмешником, как Тэрц легко притворялся стряпчим.
«Это больше, чем личина, — думала Анри. — Это лица. Разные лица одного и того же человека. Вот что надо забирать у теней: лица…»
— Я назначил цену, — сказал Эфраим Клофелинг. — Великую цену.
— Великую для вас? Или для них?
— И для них, и для меня.
— Какую, если не секрет?
— Какие секреты между нами… В случае победы они гарантировали мне свободный доступ к Омфалосу.
Нет, это не было маской, личиной или одним из запасных лиц. Профос действительно удивился. Похоже, Тэрц ожидал чего угодно, но только не этого.
— Зачем вам понадобилась пустая безделушка?
— Ее изготовил мой отец, Бруно Клофелинг. По приказу герцога Губерта.
Старик снял тюбетей, скомкал его в руке и тихо добавил:
— Омфалос — это все, что осталось от магистра… э-э… Хендрика Високосного. В какой-то степени это и есть сам магистр.
***— Я знал, что вы догадаетесь, — спокойно кивнул Рене. Тени на лице горбуна качнулись, оплыли потеками туши. — Когда вы поняли, что я — Черный Аспид?
— Начал подозревать, когда вы сообщили, что ваш медальон — Пуп Земли. Уверился же окончательно, когда ваши соратники на перекрестке ударили в спину квесторам, а потом не стали обвинять вас в краже святыни. Да и белые не случайно погнались за вами. Вы знакомы?
— Лично? Нет. Но в столичной галерее Ордена есть изображения всех владык Майората. Они наверняка узнали меня по портрету. Что же до сострадания и помощи… Черный Аспид, который сбежал из Майората, выкрав Омфалос, — личность противоречивая. Я уже не тот, каким был, занимая Цитадель. А как колдун-медикус, я давал клятву.
Влетев в комнату, шестикрылый мотылек-пыльцеед начал кружить вокруг свечи. По стенам заплясали черные танцоры, изгибаясь и подпрыгивая. Нехорошо прищурясь, Рене Кугут наблюдал за гибельным танцем мотылька. Барон хотел отогнать глупую комашку от пламени, но опоздал. Легкий треск, облачко приторно-сладкого дыма — и танец на стенах прекратился.
— Ваши соратники были уверены, что вы действовали в интересах… м-м-м… темных идеалов? Ваш отказ вернуться в Майорат весьма их обескуражил…
