— Уж сделайте милость, сударь, — подражая сухому тону дамы, прервала Трепчика вигилла. — Иначе потом не расплатитесь. И будьте любезны, сгиньте на некоторое время.
Она подмигнула новой знакомой: знай, мол, нас, хрупких и ранимых женщин!
Форзац в ответ смотрела на Анри с явным интересом. Даже лицо чуточку ожило. Теперь главное, чтобы рыбка не сорвалась крючка. Подведем сачок…
— Как зовут вашего красавца?
— Лю.
Услышав свое имя, пес поднял голову и с вопросом уставился на хозяйку. Не дождавшись приказа или ласки, равнодушно чихнул и отвернулся.
— Обученный? «Гладиатор» или «пастырь»?
Играешь с огнем, дорогуша. Не приведи небо, эта ушлая мистрис пустится в рассуждения о методах обучения са-пэев, приняв тебя за специалистку. А ты лишь краем уха слышала названия методик. Опытный псарь раскусит обман за минуту…
— Универсал. Школа «Песчаных Акул». У вас, простите, тоже са-пэй?
— К сожалению, нет. Хотела бы, но… У меня лошак-мирабил, а они с са-пэями — как сфинкс с виверной.
Дама участливо кивнула: знаю, мол.
— Так это ваш мирабил у входа?
— Да, это мой Гиббус.
— Они с Лю чуть не сцепились…
— Обошлось?
Анри поймала себя на том, что постепенно переходит на стиль собеседницы: скупой, отрывистый. Нет, так не годится! Иначе в итоге исчерпаем все темы, не добравшись до главного.
— Обошлось.
— Хвала Вечному Страннику! Скажите, Лю обучен брать некро-след?
— Да.
Брюнетка снова превратилась в ледышку. Длительная пауза перед ответом намекала на неудовольствие от поднятой темы. Ощущение, что перед Анри стоит уже не закупоренная склянка с духами, а наглухо запечатанная, закрытая на сто замков темница с узником, усилилось. И в глазках «красавца Лю» мелькнуло страстное желание откусить назойливой вигилле ногу.
Но отступать было поздно.
— Мне очень неловко… мы только познакомились!.. Увы, мне просто больше не к кому обратиться. Мистрис Форзац, поверьте, вы — единственная моя надежда…
— Я слушаю.
Словно поняв, что дала слабину, дама с собачкой поспешила уточнить:
— Я очень занята. Если это займет много времени…
— Нет-нет! Я уверена, мы справимся быстро! Надо, чтобы ваш Лю взял след остаточного послежизненного эманата…
Пальцы дамы принялись теребить край мантильи. На восковое лицо набежала тень. Мистрис Форзац определенно не нравилась история, в какую ее пытались вовлечь. Но тень неожиданно оказалась двойной, на подкладке из мягкого, теплого сочувствия. Анри вспомнились бредни стряпчего о теневых искажениях — и вещий, неразгаданный до сих пор сон. Иногда, оказывается, и тени в подмогу. Может, сон подразумевал это?
Вряд ли.
Хотя свадьба — к внезапной помощи, которой не ждешь…
— Кто-то из ваших родственников не нашел упокоения? А вы не хотите обращаться к властям? Во избежание огласки?
Ответить «да»? Сослаться на дядю-упыря, навещающего семью по вечерам? Войдите в мое положение, нам бы только отыскать дядюшкино убежище, а кол я сама обеспечу, не извольте беспокоиться…
Нет, не годится.
Значит, вынимаем из рукава козырного туза.
— Хуже. Возле этой гостиницы произошло убийство с отягчающим применением магии. Вы с Лю окажете неоценимую помощь следствию…
Вигилла повернулась к собеседнице в профиль, сделав клеймо «двух Т», украшавшее левую щеку, видимым для посторонних.
Результат превзошел все ожидания.
Тень превратилась в строительный раствор, воск — в гранитные плиты, а лицо дамы — в несокрушимую цитадель.
— Нет.
Ответ прозвучал как пощечина.
— Подождите…
— Лю, за мной.
Мистрис Форзац резко повернулась и направилась к двери, ведущей на Черную половину отеля. Пес трусил следом, вывалив язык.
Вот тебе, подруга, и удачные предзнаменования! Вот тебе и туз козырей. Вот тебе и редчайший са-пэй, который, по слухам, берет некро-след лучше любого малефика. Придется теперь искать злополучного вредителя Андреа Мускулюса. Искать, уговаривать, убеждать, и, вполне возможно, — с тем же результатом.
Вдалеке злорадно хохотал невидимка Месроп.
— Так вы будете заселяться? — поинтересовался вернувшийся хозяин.
***— Не толкайтесь!
— Вас здесь не стояло!
— Куды с быком? Куды?
— Дядя, мы вскладчину! На всю деревню чохом прогадать…
— Сударыня с черной овцой! Оглохли?
— А? Где?!
— Ваша очередь!
— На куриных потрошках, оно в самый раз… на суженого-ряженого…
— Лучше на ягнячьей печени!
— На агнце, дурында, невесту раскатывают… а жениха — на курице…
Около центрального входа в Большой Гаруспициум бушевала очередь. Ожидая вызова, люди с наслаждением выясняли отношения, делились рецептами гаданий, осаживали настырных прохвостов, желающих проскочить «на рывок», и обсуждали процент сбываемости. Каждый имел при себе жертвенное животное, приведенное из дома или купленное на Туковом рынке, — гаруспики работали только с парным мясом, категорически отказываясь от заморозки или строганины. Блеяли овцы, мекали козы, орали петухи, гоготали гуси, истерически кудахтали куры; полузадушенный баран издавал какие-то уж совсем непотребные звуки. Компания деревенских простофиль с трудом удерживала на растяжках матерого бугая с кольцом в носу. Бугай возражал, требовал свободы и норовил подцепить рогом унылую кобылу. Кобыла, похожая на лошадь Бедного Всадника, памятника герою отечества кондотьеру Огильи, стоически терпела.
— Вы с лошаком? Будете за мной!
Умница Гиббус возмущенно фыркнул и, словно ненароком, отдавил копытом ногу крайнему в очереди идиоту. Идиот, мужчина с характерным прищуром, выдававшим чусонское происхождение, был с собакой — печальным и жирным бассет-хаундом. Вид бассета, топчущегося по собственным ушам, напомнил Анри про отказ вредной мистрис Форзац. По дороге вигилла размышляла, нельзя ли использовать са-пэя Лю в обход хозяйки, и скрепя сердце решила, что, увы, нельзя. Самый опытный чаклун-бестиатор, имперсонируя хозяина собаки, не способен полностью ввести в заблуждение верного слугу. А уж са-пэя обмануть не удастся ни на секунду — такой, как Лю, говорят, сердцем видит.
Объехав круглое здание Гаруспициума по ходу солнца, Анри нашла маленькую, неприметную дверцу. Сбоку, на цепи с крупными звеньями, висел дверной молоток. Размахнувшись, вигилла ударила им в левую створку, обитую рунированной бронзой.
— Посторонним вход воспрещен! — возразил молоток, разевая зубастую пасть.
— Это я, Мантикора! Кто сегодня на дежурстве? Молоток скучно вздохнул:
— В выходные дни спать надо до полудня. А не к гадателям шастать… Я на дежурстве, я, Рябой Джош. Заходи, подруга…
— Гиб, жди здесь. Вон газон, можешь попастись.
Естественно, с той стороны двери, в коридоре, никакого Рябого Джоша не оказалось — бывший сокурсник Анри, примат-гаруспик Джошуальд Ремиз дремал в каптерке, частично контролируя амбит-узами дверь, молоток и пространство перед входом. Хотя зачем это делалось, непонятно — обычный клиент, решив проскользнуть к гадателям вне очереди, вообще не сумел бы отыскать «дверцу для своих». А маги в очередях не стояли: каждый искренне полагал, что он с судьбой на «ты», или имел приятеля, сведущего в мантике.
Узкий коридор вел в разделочный зал. Здесь гаруспики принимали со скотобойни туши жертв, вместе с записями, фиксирующими цель гадания, и вырезали соответствующие заказу части. Стены, в качестве памятки для начинающих, были украшены мозаикой со схемами разделки. Анри вспомнилась практика на втором курсе, когда строгий жрец-наставник Лаций Умбрус, богатырь с вечно закатанными до локтей рукавами, заставлял «птенчиков» зубрить на память:
«Ягненок — кострец, седло, спинка, каре, грудинка, лопатка, филе… сердце, почки, легкие, зобная железа… Теленок — малый орех, большой орех, голяшка, фрикандо… Нет, „кусок пастыря“ — это говядина!.. неучи, вас самих давно пора на разделку…»
И наставник Лаций принимался вдалбливать науку в студиозусов, мерно взмахивая ручищами, похожими на бычьи окорока.
Древнее гадание на потрохах давным-давно расширилось в теории и практике, перейдя к использованию всей туши, включая уши и хвост. Мясной, кровяной запах разделочного зала был для Анри запахом юности. Иногда жизнь выделывает удивительные курбеты. Одному вкус яблока — горечь первой любви, а другому мякоть парного огузка — веселые годы учебы…
— На жульничество гадаем?
Совсем молоденький гадатель отер предплечьем вспотевший лоб. Тесак в лапках отрока смотрелся чужеродно. Небось хиромант или бронтолог. На зачетную практику прислали, перед дипломом. Если ошибется, куратор проследит, чтоб клиент не пострадал.
— Ага… мелкое жульничество с сокрытием…
— Сало с ошейка не срезай. Сало для жуликов на год вперед картину дает. Ты ошеек крупными кусками — и в маринад. Выжми лимон, с корицей и белым перцем. Если куратор спросит про корицу, скажи: факультативно читал Тага Гениуса, «Disciplina acetarium». Раздел третий, примечания…
Когда вигилла скрылась за плотными шторами, отделявшими жреческие каморы от разделочной, отрок долго смотрел ей вслед.
Старого друга, в прошлом — любовника, Анри нашла в третьей из кухонь. Хаген Румольт, за костлявое телосложение получивший кличку Шкворень, колдовал над пловом из курдючной оболочки барана. Редкий, полузабытый рецепт. Вкус плова давал гадателю возможность просмаковать судьбоносный букет по трем вводным оттенкам, но неопытный гаруспик рисковал заворотом кишок.
— Серьезный клиент, Хаген?
— Это ты, Мантикора? Погоди, я сейчас…
Тощий Шкворень не обернулся, увлечен приготовлением зирвака: смеси мясной, жертвенной компоненты с луком и морковью, обжаренными в каленом масле. Курдючную оболочку слегка провялили, что требовало от гадателя особого мастерства. Заправив кипящий зирвак барбарисом, зирой и стручками красного перца, гаруспик вздохнул с облегчением. Теперь можно было отдыхать в течение часа.
— Синдик Гильдии Золотарей наследника женит. Насчет невесты в сомнениях. Просил, чтоб с пикантными подробностями…
Насчет пикантных подробностей Анри уже поняла, по количеству барбариса. Еще она поняла, что синдик-золотарь не доверяет мужской силе сыночка, о чем Шкворень предпочел умолчать.
Тайна гадания превыше всего.
— Хаг, у меня к тебе просьба, — вигилла понимала, что один из лучших гаруспиков Реттии очень занят. Большой Гаруспициум работал без выходных, но если сам Хаген ворожит над курдючным пловом для богатенького золотаря, значит, у золотаря есть сильные покровители. — Надо прогадать на идентификат. Ярко выражена фактура владельца, некроманта Кристофера Форзаца, но я допускаю и наслоения…
Она вытащила из сумочки перепелиное яйцо, завернутое в платок из тончайшего батиста. Чаровой отпечаток мана-фактуры записей, снятых с обсервера, был заранее внедрен в желток яйца. Яичная скорлупа у перепелов, как известно, в полтора раза тоньше, чем у других птиц, и повышенная хрупкость позволяла чаровому отпечатку «дышать» от дня до двух, без осложнений.
— Мне с докладом зайти вечерком? В Трибунал? Или к тебе домой?
Шкворень двусмысленно хихикнул, беря яйцо и внимательно рассматривая его на просвет.
— Я сама зайду, завтра, — рассмеялась в ответ Анри. — Здесь и доложишь, на разделочном столике. Остатки после гадания можешь переслать наследнику твоего предусмотрительного синдика…
Оба знали, что, помимо описанных свойств, перепелиные яйца рекомендованы молодоженам накануне брачной ночи.
***Выйдя из тайной дверцы Гаруспициума и раскланявшись с дверным молотком, вигилла увидела зрелище, потрясшее ее до глубины души. Какой-то старик — огромный, костистый, седой как лунь — гладил Гиббуса по голове и даже чесал за длинным ухом. Вместо того чтобы ответить наглецу по-свойски, лошак блаженно фыркал, норовя поймать губами ухо старца.
Дрессированная гарпия, обученная петь детям колыбельные песни, произвела бы на Анри меньшее впечатление.
— Светлой маны! — обратив внимание на жреческую накидку, поздоровалась она строгим тоном. Строгость большей частью адресовалась предателю Гиббусу. Мало я тебя гладила-чесала, ренегат?!
— Взаимно, сударыня Куколь.
Старик повернулся к Анри и принялся сосредоточенно подкатывать рукава рубахи, и без того засученные по локоть. Под взглядом его блеклых, льдистых глаз вигилла почувствовала себя юной девочкой и изрядной скотиной, много хуже разомлевшего лошака. Сто раз собиралась заглянуть в Универмаг, встретиться с преподавателями, и на десятилетие выпуска обещала прийти, клялась, уверяла, а потом не пришла — дела, заботы, дежурство в Трибунале, думала взять подмену, но завертелась…
— Я рада вас видеть, наставник Лаций. Честное слово, рада. Знаете, я…
— Знаю, дитя мое, — ласково ответил старый жрец. — Я всех вас знаю. И никогда не обижаюсь. Мы — мантики, для нас будущее — молчаливый приятель, скрытный, но родной… Можно ли обижаться на проделки, о которых знаешь заранее?
А память откликнулась давним эхом: «Кусок пастыря» — это говядина!.. неучи, вас самих давно пора на разделку…»
— Вы привели сюда зачетную группу?
— Я здесь работаю. Четвертый год. В Универмаге оставил почасовку и экстернатуру. Коллегиум Волхвования доверил мне представлять Совет Коллегиума в Большом Гаруспициуме…
Прежде чем вигилла кинулась поздравлять наставника с повышением, Лаций Умбрус спокойно добавил:
— Мой нынешний профиль: глобальная семантика.
Вместо поздравлений Анри чудом удалось сдержать сочувственную реплику.
Овал Небес! — ей даже удалось не измениться в лице.
Семантика, как раздел Высокой Науки, занималась назначением тонких связей между знаком — словом, пассом или руной — и явлением действительности, которое этот знак символизировал, концентрируя в себе. Связей была уйма, каждая обладала персональным назначением, распадающимся на сотни юрких значений-фрагментариев, на тысячи крохотных значков-«семочек»… От ядра простейшего заклятия наружу тянулись сотни нитей, издевательски вибрируя косвенными ассоциациями. Опытный семант напоминал мудрого сороконога из сказки «Пень дядюшки Гримуальда» — досконально изучив анатомию конечностей, написав тома диссертатов о механизме ходьбы вприпрыжку и бега трусцой, этот мудрец всю жизнь провалялся на трухлявом пне, задрав четыре десятка собственных хилых ножек к небу.
«Эмотивная коннотация любовных заговоров».
«Денотативный макрокомпонент руны Цыбуля».
«Сигнификат базовых проклятий».
Зубодробительные лекции по теормагу Анри вспоминала с содроганием.
Уже перейдя в Тихий Трибунал, после удачно раскрытого «Дела о теноре-взломщике Джельсомино» она поняла: практикующие маги относились к семантике, как голосистые певцы — к сольфеджио. На словах (особенно — на экзаменах и зачетах!) признавая исключительную важность теории, на деле они отдавали предпочтение конкретным действиям. Маги меняли мир; семанты объясняли, как и почему это происходит. Их способность к анализу в обратной пропорции зависела от уровня личной маны: чем меньше ее скапливалось у семанта, тем точнее он улавливал назначение тонких связей.
Слабость служила инструментом.
Ювелиры часто близоруки.
Глобальная семантика, занимающаяся общими назначениями связей мироздания, была синекурой для отставных профессоров, чей возраст больше не позволял напрямую работать со струнами судьбы. Время беспощадно. Шамкая и брызжа слюной, престарелые глоба-семанты, в прошлом — светочи Высокой Науки, годами спорили о влиянии фонетической оболочки слова «черепаха» на деформацию панциря Великой Черепахи, которая непременно приведет к свето-трясению милиард лет спустя.
Такие диспуты служили неисчерпаемым источником для анекдотов.
