Ярина Загаржецка, сотникова дочка

– Панна сотникова! Панна сотникова! Гвалт!

Этого хлопца она не знала. Маленький, ушастый, мохнатая шапка на нос налезла, шаблюка по снегу волочится. Ну и воин!

– Гвалт!

Этого еще не хватало! Весь день в седле, устала, коня заморила, думала, хоть в Валках спокойно…

– Гвалт, панна сотникова! Крамольника бьют!

Ярина вначале не поняла – какого еще крамольника? Но тут же вспомнила.

Лекаришка!

– И где ж его бьют, хлопче?

За что, спрашивать не стала. Валковчане – народ справедливый. Коль бьют, так за дело.

Парень моргнул и внезапно ухмыльнулся.

– А у Павки Гончара! За углом, тут близко.

Девушка вздохнула, провела рукой по лицу. Такой тяжелый день, а тут еще и гвалт!

– А без меня не разберетесь?

По довольному лицу недоростка поняла – не разберутся. Точнее, разберутся в лучшем виде – с паном Крамольником.

– Ладно!

Где живет Павка Гончар, она знала. Да и не Павка он – давным-давно Павло Севастьяныч, и сынов у него двое, у каждого – кулаки с добрый гарбуз. Уж если они бить начали!..

Толпа оказалась небольшой – всего с три десятка. И парни, и молодицы, и детишки. Стояли кружком – смотрели.

Было на что.

На снегу лежала попона – старая, в дырках; рядом валялись синие шаровары с кушаком в придачу и смушковая шапка. Хозяин всего этого добра находился здесь же – на попоне.

Без штанов.

В такой холодный вечер можно и замерзнуть, на попоне средь улицы лежа, а посему пана лекаря дружно грели.

В две руки.

Канчуками.

Добрыми кожаными канчуками.

Ярина невольно поежилась. Ох и славная вещь – кожаные канчуки! От одного свиста душа в пятки уходит!

– Двадцать пять! Двадцать шесть! – вопили в толпе. – Гуще! Гуще пригощай! По филеям его!

С попоны доносилось сдавленное подвывание. Голые ноги дергались в такт «угощению».

– Двадцать семь! Двадцать восемь!

Ярина почесала кончик носа. Важно пана лекаря лечат! Никакая застуда не возьмет! Вмешаться? Или обождать, пока до полсотни дойдет?

– Тридцать пять! Тридцать шесть!.. Гуще, гуще!

Доброхотов услыхали. Поровшие – сам Павка Гончар и его сын – переглянулись; и над улицей пронесся дикий вопль.

– Тридцать семь! – подытожил кто-то. – А добре парят, аж завидно!

– Хватит! Хватит, говорю!

Ярина подъехала поближе, соскочила с коня. Ее узнали – парни поспешили снять шапки, и даже Павка Гончар остановил поднятую в полном размахе руку.

– И чего это вы, добрые люди, творите? Или порядка не знаете?

Павка Гончар сплюнул, хотел ответить, но его опередили.

– А где ж такой порядок был, чтоб девок с пути сбивать?! Мало ему, сквернавцу-нехристю! Что смотрите, мужики? Поддайте ему, да так, чтоб навеки запомнил!

Толстая широкоплечая бабища – руки в боки, очипок на ухо съехал – выступила вперед, сверкнула карими глазами-вишнями.

Так-так! Ярина невольно усмехнулась. Тетка Гончариха! Ну, сейчас будет!

– И ты, панна Ярина, рассуди! Доченька у нас одна, родимая, как яечко пасхальное! А он, нехристь поганый…

«Нехристь поганый» между тем, сообразив, что канчуки откладываются, встал на четвереньки, потянулся за штанами…

– А ну лежи! – Тетка Гончариха грозно обернулась к бедолаге Крамольнику, ткнула деревянным «котом» в бок. – Пока сотни горячих не получишь, не отпустим! Сначала – сотню горячих, а потом к попу, икону целовать!

Похоже, лекарь попался – завяз по самые уши. Ярина хотела переспросить, но не тут-то было.

– Рятуйте, люди добрые! Ох, рятуйте! И чего ж это он, нехристь, удумал-то? Ох, дитятко мое, дитятко! Ох, да чего ж теперь будет?

Из хаты выглянуло «дитятко» – рябая пышногрудая девка в кожухе поверх рубахи, заплаканная, с распухшими губами.

– Пошла в хату, бесстыдница, бессоромница! – грянула Гончариха. – На лавку ложись да юбку задирай – сама тебя сечь буду, сквернавку! Рук не пожалею! А устану, всех соседей позову!

«Дитятко» исчезло. Между тем упомянутые соседи в дюжину голосов принялись пояснять «панне сотниковой», как дело было. Застукали их, лекаря да девку, на сеновале, причем с первого же взгляда на рубаху Гончаровой дочки ясно стало, что опоздали…

Крамольник все же изловчился – натянул шаровары и попытался нырнуть в толпу. Но его схватили, толкнули обратно.

На пана лекаря было жалко смотреть. Ярина не выдержала – отвернулась. Польстился кот на сметану! И была б еще сметана добрая!..

– Вот что, Ярина Логиновна! – Павка Гончар снял шапку, с достоинством поклонился. – Сечь его, сквернавца, так и быть, не станем боле, а отпустить – не отпустим. Сперва к батюшке сведем, к отцу Нифонту – окрестим бусурмана. А после пусть икону целует, что на моей Гапке женится. Вот Пост Великий пройдет, так на Красную Горку и окрутим. Пусть он, бессоромник, грех покрывает!

Девушка вздохнула. Оно и не поспоришь, в своем праве Гончар. Канчуки что, могли и за дубье взяться!

Сзади послышался топот. Подлетел Агмет на вороном иноходце, вихрем спрыгнул с коня.

– Ханум-хозяйка! Зачем без меня ходи? Зачем от Агмета убегай?

– Агметка! Иди сюда, Агметка! – радостно отозвались из толпы. – Давай камчу, камчой сподручней будет!

* * *

Хведир оказался на месте – в зале, за отцовым столом. Ярко горела немецкая лампа. Бурсак чуть сгорбился, водя пером по листу толстой тетради. Пан Рио пристроился рядом, что-то негромко поясняя.

Девушка лишь покачала головой. Ну, нашел Фома Ерему! Один сказки рассказывает, другой – записывает. Ровно дети!

– Ярина! – Парень вскочил, поспешно захлопнул тетрадь. – А мы тут…

– Вижу…

Шапка упала на лавку, темные волосы рассыпались по плечам. Ярина вздохнула – косу заплести, и то времени нет!

– В Полтаву отписал ли, пан писарь?

– Еще утром, – с готовностью отозвался Хведир. – С нарочным послал и коня ему доброго дал… Думал сам ехать, так ты ж, панна-сотник, не велишь!

– Хорошо…

Ярина не без труда расстегнула кожушанку, попыталась снять. Замерзшие руки не слушались. Пан Рио подскочил, помог.

– То спасибо…

Девушка подошла к очагу, протянула руки, поморщилась.

– А вы бы, пан Рио, чем байки всякие пану писарю сотенному рассказывать, за паном Крамольником бы смотрели! Или в земле вашей каждому гулене девок портить вольно?

Странное дело: пан Рио смутился – впервые за все их знакомство.

– Я… Я ему скажу, госпожа Ирина! Рам… То есть господин к'Рамоль и вправду иногда позволяет себе…

Ярина не удержалась – хмыкнула. Вспомнилась грозная тетка Гончариха. С такой свекрухой не разгуляешься!

– Вы б с ним поговорили, пан Рио! Утешили бы! Агмет вас отведет.

– Гм-м…

Рио задумался, вздохнул – не иначе, о чем-то догадался. Девушка подождала, пока за гостем закроется дверь, и повернулась к Хведиру.

– Ну так какую сказку рассказали пану Теодору сегодня?

Бурсак смутился – не хуже пана Рио, но мигом принял серьезный вид.

– Отнюдь не сказку, Ярина Логиновна, но предание давнее земли своей. И не весь день сим мы заняты, но токмо час, не боле. Днем же вовсе мы не безделью предавались. Показал я пану Рио, како из фузеи стрелять, дабы мог он врага оружно встретить…

Ярина только моргнула. Это же надо! Бурсак в окулярах учит «доблестного героя» рушницей владеть!

– И… как?

– Как и должно, – парень важно кивнул. – Пан Рио попал, я же – нет. Сейчас же, ради времени вечернего, рассказал он мне дивную повесть про злокозненных супостатов, Приживниками именуемых. Той супостат, Приживник который, сугубо к людской природе прилепляется и оную природу своей замещает…

– Вроде беса? – Девушка хмыкнула. – Эх, пан бурсак!

Хведир-Теодор только усмехнулся:

– Так фольклор же! Запишу, пусть пан Гримм порадуется… Устала, Яринка?

– Устала…

Девушка опустилась в кресло, прикрыла глаза. Хведир неуверенно потоптался на месте, шагнул к ней, осторожно погладил по плечу.

– Ну, ты чего? Ну, отдохни!

– Гонтов Яр пожгли… – Ярина сцепила зубы, мотнула головой. – Два десятка насмерть побили, а девок в лес увезли. Сегодня утром нашли – сгвалтованные, мертвые…

– Знаю…

– Знаешь? А что молчат – знаешь? Спрашиваю: кто сотворил?! – глаза отводят. Будто и не их сельчан побили да живьем пожгли! Мать, у которой дочек увезли, – седая, за ночь старухой стала…

Ярина устало прикрыла веки. Отец говорил: на войне страшно. Могла ли она подумать еще месяц назад, что доведется такое увидеть. И не в чужом краю – дома.

– Подкоморник один приезжал, – Хведир оглянулся, заговорил шепотом. – Из Мерлы. Туда снова Мацапуровы сердюки наведались. Говорят, пишитесь в крепость к пану нашему, он и защитит. А не запишетесь – все пропадете. И в Калайденцах они были, и в Циркунах. В Циркунах сход собирался, решили к пану Мацапуре под руку проситься…

Девушка кивнула. Широко пан Мацапура рот разевает! То выгон требовал, теперь же – село вместе с посполитыми!

– Значит, вот кто эти «татары»!

Ярина и раньше догадывалась, теперь же все ясно стало. Вот почему им подмоченный порох прислали! Сгорят Валки, погинут все, а потом, как из Полтавы наказной сотник приедет, Мацапура только руками разведет: не моя вина, я даже порох им прислал, от сердца оторвал. И что селяне молчат – тоже понятно. Татары далеко, а Дикий Пан – под боком.

– Батька снился, – Хведир вздохнул, ссутулился. – Черный весь, глаза неживые, страшные. Видать, не упокоился…

Девушка присела рядом, хотела что-то сказать, но слова не шли. Как утешить? Одно утешение – врага найти и кровью его умыться. Да разве достанешь пана Мацапуру!

– Батька, он… Он тебя сватать хотел, когда сотня вернется. За Мыколу.

– Твоего брата старшего?

– За него…

Девушка не удивилась – догадывалась. Умен был Лукьян Еноха! Нет сыновей у сотника Логина, а кому-то после смерти его доведется новым сотником стать. Впрочем, чтоб такое сообразить, ума особого не требуется.

 

Мыколу Ярина знала мало, хоть и росли рядом. Хлопец как хлопец: черноусый, веселый. И черкас справный.

– За Мыколу, значит? А ты?

Сказала – и укусила себя за язык. И не просто – до боли.

– Я? – Парень невесело усмехнулся. – Мне, Яринка, попадью вдовую найдут. Вот и весь сказ.

Девушка искоса поглядела на Хведира. Да, всем хорош хлопец – но не черкас. Стукнул бы кулаком по столу, чтоб с притолоки щепки посыпались!.. Хотя… О чем это она? Может, у пана бурсака и в мыслях ничего такого нет?

Навыдумывала, дуреха, навоображала!

Ярина встала, отвернулась, взглянула в темное окно. И вправду, хватит о глупостях! Не для того ее сотником кликнули!

– Ездила сегодня, смотрела… Не знаю, что и делать. Слепые мы, Хведир! Мацапура каждый час налететь может, а мы и не знаем, куда помощь слать.

Бурсак пожал плечами, снял окуляры, повертел здоровой рукой, снова пристроил на нос.

– То и пан Рио говорил. Надежду он имеет, что пани Сало весть подаст.

Ярина поморщилась. Странные дела творятся. Пан Рио тут из фузеи стрелять учится, а пани Сало, поговаривают, пана Станислава на постелях тешит-голубит. С чего это ей черкасам помогать? Другой у нее интерес. А может, и у пана Рио – другой? Приехал, чтоб Хвостика своего выручить. А как только тот на коня сесть сможет…

– Как думаешь, пан Рио не предаст?

– Он?!

Бурсак почесал стриженый затылок, поправил окуляры.

– Не такой он, Яринка! Он вроде лыцаря, а такие предавать не умеют…

Лыцарь! Девушка улыбнулась. А и вправду – лыцарь! В броне да еще с мечом. Дивный меч! Такой она только на картинках видала.

– …Так я понял, обет у него – без службы не жить. Как у Дон Кишота. Помнишь книжку?

Ярина кивнула и невольно улыбнулась. Хорошо еще пан Рио с ветряками не воюет! То-то бы хлопоту было!

– И домой он попасть не может. Говорит, чародейство требуется. Вот Приживник этот… Думает пан Рио, что и в наших краях такой Приживник может обретаться. Оттого и…

– Хведир! Прекрати! – Маленький сапожок ударил об пол. – Все тебе байки да сказки!

– Кто ведает? – Бурсак усмехнулся. – Может, и сказки, а может, и тонкие материи, о коих учитель мой…

Ярина засопела от возмущения, но не выдержала – рассмеялась.

Что тут поделать? Фольклорист!

Скрипнула дверь. Вошел пан Рио, скинул шапку, головой покачал. Присел, снова головой мотнул.

Ярина отвернулась – чтоб улыбку не показать.

– Так что, пан лыцарь, не вы ли у пана Крамольника на свадьбе дружкой будете?

Юдка душегубец

Сердюк – косая сажень в плечах, голубые глаза навыкат – вытянулся, щелкнул каблуками:

– То прошу, пан сотник! Ждут!

Каблуками греметь да фрунт показывать я его не учил. Не положено здесь спрашивать, кто и откуда, но сказывают, будто служил этот парень в гвардии самого прусского короля. Служил да сбег – прямиком к пану Станиславу.

Нашел куда бежать, дурень!

Я кивнул гвардейцу и открыл знакомую дверь. Если пан Мацапура уже здесь…

– Добрый день, пан Юдка!

Я оглянулся – в библиотеке было пусто. Откуда же…

– Я тут!

Пани Сале появилась из-за кресла, в руках – большая книга в переплете, обшитом бархатом.

– Пан Станислав обождать просил, скоро будет. Присаживайтесь, пан Юдка!

Я еле сдержался, чтобы не усмехнуться. Не знал бы, кто она, точно решил бы – княгиня! Жесты, улыбка… А как голову держит! То-то она пану Станиславу по душе пришлась! Это вам не сельская девка, что только воет от страха да о невинности потерянной плачет. Эта себя показать сможет.

Дама!

Говорят, пан Станислав ей уже ключи от дома доверяет. Не все, конечно, но все-таки…

– Нам с паном Станиславом может понадобиться ваш совет…

Ага! «Нам с паном Станиславом!» Вэй, быстро это она!

Хотелось спросить о важном, но стены, как известно, имеют уши. Особенно эти.

– И что пани читает?

Она молча протянула мне книгу. Я взглянул на открытый лист. Ага! Это даже не книга, это альбом. Странно, его я ни разу не видел.

Рисунки были хороши. Хоть и не велит Святой, благословен Он, изображать нас, Адамовых потомков, но хорошие портреты мне всегда нравились.

Как тот, что висит совсем рядом.

В альбоме, понятно, было не масло – акварель. Незнакомые лица, улицы, дома, морские волны…

Рука пани Сале осторожно прикоснулась к моей, пальцы перелистнули страницу.

Так-так!

Старый знакомый! Да не один!

Я поднял голову, сверяясь с картиной на стене. Хороший глаз у пани Сале! Сразу заметила! Да, это он, тот самый неведомый пан, только не в испанском камзоле, а в рединготе и шляпе. И рядом…

Второй был мальчик – лет двенадцати. Тут и гадалка не нужна, чтобы понять – сын. И лицо, и глаза…

Подписи не было, но сбоку темнели маленькие, еле заметные буковки. Я всмотрелся: «Paris».

Париж!

Жалко, что ни года, ни имени. Но если на большом портрете – батюшка пана Станислава, то и здесь, конечно, он. А вот мальчик… Неужто сам пан Станислав?

Вэй, да зарежьте меня, глупого бестолкового жида, если это он!

Пани Сале поднесла пальчик к губам, закрыла альбом, отложила в сторону.

Значит, не один я что-то заметил!

Ладно!

Рискнуть?

Рискнуть!

Язык Исключения, наречие, неведомое ангелам…

– Успешны ли поиски ваши, госпожа? Нашли ли вы путь?

Она задумалась, поджала губы.

– Почти. В книге «Задея» описан один обряд. Его называют «Багряные Врата»…

Внезапно я почувствовал: воздух в комнате загустел. Не нужно даже гнать Тени, чтобы понять – нас подслушивают. Покинуть Рубеж для Малахов почти невозможно и сопряжено со страшным риском – но уловить отголосок вибраций, вникнуть, разобраться… Одно благо: слушают – и не понимают. Да, не все доступно даже Рубежным Малахам! Потому и сотворил Святой, благословен Он, смертного Адама…

– Это очень странный обряд – и очень страшный. В книге пишется, что он открывает дорогу в Шеол, но, по-моему, это и есть нелегальный путь через Рубеж к нам.

Я невольно усмехнулся. Чтобы попасть в Шеол, не нужны никакие обряды. Да и глупость все это – сказки для сапожников и портных. Шеола нет, как нет и Рая. Есть другое, совсем другое…

– Только… – пани Сале нахмурилась, качнула головой. – Там сказано, что для обряда нужна «чистая кровь». Господин Станислав считает, что это кровь детей. Он говорит, будто такая кровь нужна для всех обрядов, связанных с выходом за пределы этого Сосуда…