Иное славно: опоздал вражий чаклун додуматься! Раньше дурить надо было, а теперь уж все едино – чем палить? поплевать в дуло, авось стрельнет?! Незримая ложка зачерпнула киселю, на миг под стенами посветлело – и этого мига сотнику хватило, чтобы спустить курок и отправить лишнюю душу в тутошнее пекло.
– Все! Не могу больше! – выдохнула во дворе Сале, и сотник даже не удивился, разобрав сквозь шум боя ее тихий вскрик. Ведьма, она ведьма и есть! – Не могу… не…
Бабахнула в последний раз гаковница, трижды бренькнул и смолк чудной «маузер».
Пора на гулянку?
* * *
Не воспользовавшись лестницей, сотник молодым бесом спрыгнул во двор. Выдернул из ножен верную «ордынку», потянул из-за кушака запасенный пистоль…
Оглянулся наскоро.
Все в сборе, вся последняя в этой жизни сотня Логина Загаржецкого. Братья-Енохи: молчун Петро с наспех перевязанной грудью, гаковницу за дуло держит, Мыкола любимый палаш аглицкой работы из ножен тянет. Скалится зимним волчарой жид с шаблей: небось свою пасху поперек календаря справлять задумал. Ярина с бурсаком – у гарматы, вон и фитиль дымится. Рядом ведьма Сало, в руках кривые железяки, вроде ножей, остальные из перевязи торчат. Нет, все-таки бой-баба, даром что ведьма! Шмалько с чортякой за кулеметом залегли, бок о бок. А вон и Гром с бонбой, на галерее, примеривается. От хитрый москаль! Сберег-таки подружку на закуску!
Крест нательный пропьет-прогуляет, а это добро – никогда!
– Ну, бабы-девки-хлопцы, кого чем обидел, простите! Не поминайте…
Договорить не успел: из курящегося пролома, из киселя чаклунского с воплями полезли люди в латах.
– Гармата! Пали! – махнул рукой сотник Логин.
Бахнуло так, что разом заложило уши. Кажется, из тех, кто успел первым сунуться черкасского тела отведать, не уцелел ни один, но следом уже вовсю ломились другие, топча тела своих же товарищей.
Деловито заворчал кулемет.
Знал чортяка свое дело. Чортову дюжину и положил, пока смолкла диковинная махиния. Сотник уж и рот было открыл: приказ отдать! – но тут в проломе рвануло напоследок, только кровавые ошметки порхнули воробьиной стайкой. Это Гром остатнюю бонбу бросил.
Вот теперь – и правда все.
Праздник.
– Рубай их, хлопцы! В бога-душу-мать!
Пистоль разрядил почти сразу, в чей-то лыцарский шлем с решеткой-забралом. Не спасло забрало лыцаря: ишь, славно рухнул, истукан железный! Еще два-три пистоля выпалили по сторонам – и зазвенела сталь о сталь.
Поначалу в горячке показалось: удержат они пролом, отобьются! Да и то сказать – пролом-то грошовый, больше чем по двое зараз не протиснешься, а тут еще встали: справа сам Логин с есаулом, слева – Мыкола-рубака да жид заговоренный. А посередке чортяка своим протазаном что твой писарь гусиным пером чвиркает. Снаружи гвалт учинили: «Аспидовы Пасынки! Глиняный Шакал, Глиняный Шакал!» – это они чортяку так матерно обзывают. Есаул им в ответ: «Грозилась кума нажить ума! Только суньтесь, ухи свинячьи!» И смех и грех, словно дети малые!
И тогда взвился крик ведьмы:
– Берегись! Они через стены лезут!
Только крикнула – тут ворота и рухнули.
Завертелся дикий смерч по двору замка. Раскидал черкасов в стороны, не пробиться друг к другу – только успевай жать лихую жатву! Руби, сотник! Мелькай в самой гуще красным верхом шапки! Тешь душеньку на посошок! Пусть икнется любому на свете этом, пусть запомнится: как умеют помирать славные витязи! Гей, черкасы, не выдавайте лучшего цвета вашего войска! Время честить встречных-поперечных на все боки!
А пот уж заливает глаза, соленый, боевой пот, крепче горелки, слаще вздоха последнего! бежит ручьем! Не поддавайся, Логин! Руби! Кто ж тебе спину прикрывает, сотник?!
Чорт!
Ей-богу, чорт! С протазаном своим.
– Гей, чортяка, прорвемся?!
Узкоглазая морда ухмыляется в ответ, кривит собачьи губы. Расцеловал бы, да некогда! Вокруг на миг становится просторно: латникам кнежским, и тем не по себе стало при виде адской ухмылки.
– Шакал, Шакал!..
Ну и Шакал, ну и Глиняный – так что ж теперь? Поп сказывал, боженька первого Адама тоже из глины лепил…
Ага, попятились?!
Мгновения еще тянутся, краткие мгновения жизни, которой осталось всего ничего, только оглядеться по-быстрому: как там хлопцы, доча, жид с ведьмой?
Живы еще?
Исчезнув куда-то, звуки вдруг возвращаются, наваливаются отовсюду.
– А-а-а-кха-кха! – захлебывается смертный хрип. – С-с– сучары!.. Лови!
Оглушительный грохот. Мясной ливень сечет булыжник двора, лязгая обломками доспехов. Что ж ты такое укрыл под самый конец, Дмитро-пушкарь? Правду ведь пророчил: «А меня, пан сотник, хоронить не доведется!» И смеялся еще: нравилась шутка.
Правей правого ты оказался, москаль: нечего теперь хоронить.
– Держись, есаул!
Жида голос. Не спутаешь. Оттуда, где телега перевернутая. Видать, плохи дела у Шмалька, выручать надо.
– Чортяка… слышь, чортяка?..
– Падай, сотник!
То ли вслух крикнул разнопалый, то ли прямо в башку Логину слова впихнул – о такой ли ерунде в смертном бою задумываться? Упал Логин разом, плашмя, только услыхал: взвизгнул над спиной чортов протазан.
Слаще музыки в шинке показалось.
Откатившись в сторонку от дикого ветряка, которым сделался адский побратим, Логин вскочил на ноги. Махнул, не глядя, шаблей по самому настырному, с пикой наперевес, отпугнул – и рванулся туда, где яростно звенели клинки, где слышались забористые жидовские проклятия.
Успел!
Верный есаул лежал у самой телеги: голова в крови, в руке сломанная шабля намертво зажата. А перед ним плясал свой фрэйлехс Юдка Душегубец, да так плясал, что сразу четверо кнежских латников переплясать веселого жида не могли.
Упарились.
Дружков кличут – пускай дружки тоже спляшут.
Ох, пошел вокруг сотник Логин трепака выкаблучивать! Ох, гори огнем, подошвы! Свадьба! И мысли не было: зачем спасаю, кого? Есаула? Или жида проклятого, Мацапуриного прихвостня?! Небось сам-то жид недолго думал, когда Шмалька-друзяку от смерти собой загородил…
– Живой?
– Нивроку, живой пока! Я таки твой должник, пан сотник! Спас ты сегодня жиду его пейсатую голову!
– А с Ондрием что?
– С есаулом? Дышит! Пан герой здесь случился, вот и приголубил есаула рукоятью по башке. Катевойный дорезать было сунулся, да я…
– Пан Рио? Здесь?!
– Нет, у меламеда в хедере!.. Берегись!
Крепкая рука Юдки толкнула сотника в грудь. Логин оступился, едва не упал – и в телегу, хищно задрожав от бессилия, впилась длинная стрела с белым оперением.
Досадовала, промахнувшись.
– Ховайся! Лучники на стенах!
– Ну то и все. Гаплык, – спокойно подытожил сотник, присев рядом с Юдкой позади телеги. – Дочку только жалко. Мы-то с тобой что? Мы души пропащие…
– Лэхаим! – непонятно согласился жид.
Глянул Логин краем глаза: знакомая шабля у жида. Та, что сам сотник ему в руки на Околице бросил, а сперва у есаула отобрал. Так по сей час и осталась. Сам-то есаул постеснялся забрать, или решил: опоганили добрый клинок!.. Рубился Шмалько «клычом» Забрехиным, его и сломал…
Или чуял бывалый черкас: пригодится Душегубцу его невольный подарок?.. И впрямь: пригодился. Хотел сотник об том сказать Юдке напоследок, да не успел. Только крякнуло в пересохшем горле по-утиному.
– И жизнь прошла, и не жил вроде, – само вырвалось, вслед за кряканьем. – Эх, встану перед Спасителем, спросит Он: как жил? зачем? А мне и ответить-то нечего…
Рыжая борода пошла ходуном: Юдка ухмылялся, вражий сын.
– Знаете, пане сотник… был в Анатолии один головастый, не сглазить бы, цадик. Зуше по имени. Все как полагается: пейсы, лапсердак, Тора по субботам… Сами понимаете, пан зацный! – как увидишь, сразу хочется в рожу двинуть! Так вот, он сказал однажды: «Когда я предстану перед Небесным Судом, у меня не будут спрашивать: почему я не жил, как Авраам, Ицхак или Иаков? У меня спросят: почему я не жил, как должен был жить Зуше?!»
Аж в носу у сотника от такого засвербило; лютый чих напал.
Сотряслась телега.
И дальние трубы подхватили невпопад: слышите ли? отзоветесь ли?
– То пан сотник видит то же, что и глупый жид? – охрип рядом от изумления Юдка. – Или у жида таки повылазило?!
Логин, еще ничего не понимая, встал на колени, осторожно выглянул из-за колеса.
Противник деловито оттягивался к воротам и к пролому в стене, унося с собой раненых и убитых.
– Отходят… Отступают, пан сотник, не сглазить бы!
Впору было согласиться.
* * *
– Он, этот… пан герой – он Хведира рубить стал. Уж и шаблю выбил, и меч занес, и катюгу своего нового кликнул. Он же без катюги никак не может, гадина! А тут Гринь… чумак. Собой закрыл. Даже шаблю с земли подхватил, хотел в ноги ткнуть – так кат проклятый ловок… чумака вместе с шаблей…
Ярина то и дело запиналась, стараясь не всхлипывать. Но получалось из рук вон плохо. Только что дралась вместе со всеми, даром что девка, сколь народу положила – а тут на тебе…
– Что ж тогда не добил, кат-то? – буркнул Логин, склоняясь над окровавленным Гринем.
– Не успел. Отход заиграли.
– Да, плохи дела у хлопца, – Логин осмотрел рану. – До утра завтрашнего, может, и протянет, ежели бог даст. Эх, попа бы – исповедать, отходную прочесть! Хоть и зрадник, и иуда – а все ж душа христианская. И бился честно… Да только где его тут найдешь, попа-то? Чорт – это завсегда пожалуйста, а поп…
В углу двора над изрубленным в куски Петром страшно плакал Мыкола Еноха. Без слез провожал брата, без всхлипов – одна мука пекельная во взгляде плескала. Третий брат, бурсак-Хведир, стоял рядом, понурив голову.
Молчал.
Неподалеку, порвав сорочку на полосы, Юдка перевязывал есаулу его разбитую башку. Пан Ондрий терпел, только время от времени шипел сквозь зубы от боли. Однако от разных уместных здесь высказываний, на удивление, воздерживался.
Логин глянул на дочку, на ведьму: ни царапины.
Как так?!
– Я им глаза отводила, – пояснила ведьма. – А вот с героем мне бы не сладить – под заклятием он, в бою ему глаза не отведешь. И от клина моего увернулся. Если бы не он, – Сале кивнула на чумака, близ которого как раз хлопотала Ярина, – да не сигнал отхода…
Хведир покосился в их сторону; смолчал. Видать, стыдился, что его выручать пришлось. Хотя труса вроде не праздновал, дрался, как мог, пусть и толку с того было – чуть. Вот и стыдился бурсак – что бабы больше его навоевали…
А от Грома так ничего и не нашли, кроме шапки драной.
Добрая оказалась последняя заначка у москаля…
Сигнал трубы застал всех врасплох. Сотник невольно схватился за шаблю, обернулся.
В выбитых воротах, в сопровождении двух глашатаев, стоял пан Рио собственной персоной. В уже вычищенном, сверкающем на солнце доспехе, но без шлема и без меча.
Парламентер, значит.
Где ж он катюгу своего забыл, парламентер?..
– Его Светлость князь Сагор, недавно прибывший в ставку наместника Серебряного Венца, имеет честь пригласить господина Логина Загаржецкого, сотника Валковского, к себе на официальные переговоры. В знак своих мирных намерений и как гарантию взаимного доверия Его Светлость оставляет вам в качестве заложника собственного сына и единственного наследника, княжича Тора.
Один из глашатаев вывел вперед мальчугана лет трех, до того прячущегося у героя за спиной.
Знатно наряжен был хлопчик: малиновый камзольчик из тканой парчи, розовые панталоны из атласа. На узконосых туфлях поблескивали золотые пряжки.
По-кнежски.
– Господин сотник! Это действительно княжич Тор! – в возгласе Сале дрожало изумление.
Мальчик посмотрел на защитников фортеции круглыми глазенками, поморгал – и испуганно прижался к ноге глашатая.
* * *
– Итак, господин сотник соблаговолит проследовать со мной в ставку князя? – как ни в чем не бывало осведомился герой Рио.
