Записки инопланетянина

Скверик мне удалось найти легко. По сути, это был даже и не сквер, а старый московский дворик с почти незатоптанным газоном и клумбой в центре, с облупившимися асфальтовыми дорожками и двумя старыми садовыми скамейками на плохо, но свежеокрашенных чугунных лапах. Скамейки стояли друг напротив друга через газон. Других скверов и парков поблизости от указанных координат не было. Двор был пуст — похоже, что скоро дома пойдут под снос и жильцов уже потихоньку расселяют: большинство окон было голыми, без занавесок.

Я явился на место встречи чуть заранее, прямо перед началом сумерек. Угадать, которая скамейка — сисякинская, было невозможно, но и не очень важно. Я заранее решил спровоцировать и ускорить момент знакомства, поэтому постелил рядом с собой газетку, поставил на нее фляжку и одноразовые пластиковые стаканчики, а еще положил пару толстощеких темно-красных помидоров и кусок сервелата. Обустроив натюрморт, взял газетный листок с кроссвордом и, мусоля карандаш, стал медленно разгадывать, со скучающим видом вписывая буковки в клеточки. Вполне приличный образ: более или менее интеллигентный мужик, который собирается выпить, но то ли ждет приятеля, то ли не спешит пить в одиночку (поэтому не один стаканчик, а стопочка).

Кроссворд оказался полным барахлом. Вот выйду на пенсию — буду подрабатывать их сочинительством. Возможно даже, стану членом Союза писателей кроссвордов. А то и секретарем Союза писателей: буквы я знаю, «Что-где-когда-кому» по телевизору смотрю, а уж если мне удается угадать слово — название крупы, именованной в честь древнегреческого героя в его древнеримской транскрипции, — из восьми букв по горизонтали…

Фигурант появился точно с началом сгущения сумерек. Первоначально я засомневался, что этот человек и есть мой ожидаемый Сисякин, потому что Бочарев описать его не смог, только руками чего-то в воздухе выписывал. Ну, я и нарисовал себе заранее этакого Джузеппе Сизый Нос — с дрожащими руками, красными прожилками на физиономии и в неглаженных, оттянутых на коленках брюках. Собирательный образ спивающегося человека без определенных занятий. Появившийся гражданин был весь из себя щепетильно аккуратен, а стрелки на брюках были так отутюжены, что кто к нему сядет на коленки — порежется. Туфли начищены и блестели — для меня это очень важный показатель: аккуратность большинства простирается только до уровня общего вида в зеркале, и лишь настоящий джентльмен не ленится надраить обувь перед выходом из дома. Светлый плащ, черный кейс. В мою сторону он только покосился, но при этом умудрился облить таким презрением, что если бы я выпивал — поперхнулся бы. Он расположился на противоположной скамейке, легко и красиво заложил ногу на ногу, достал из кейса журнал «Экспорт цветных металлов» и стал его читать с видимым удовольствием, то хмыкая, то вскидывая брови и улыбаясь. Нет, я знавал когда-то музыканта, который начинал смеяться, еще только просматривая ноты «Юморески» Дворжака, и понимаю, что профессионал может увидеть смешное в любом понятном и близком ему тексте, — но в экспорте цветных металлов… Теперь наступил мой черед разглядывать незнакомца. Вздутые вены на руках — если этим ограничено, то слабо тянет сердце, а вот если еще и мешочки под глазами, то это уже почки — большой шанс, что пьющий. Глаза мне разглядеть не удавалось: расстояние между скамейками, сумерки, журнал, темная оправа его очков.

Смеркалось быстро. Он аккуратно закрыл журнал, положил его в свой дипломат, защелкнул кейс, а потом встал и пошел, направляясь к зданию в глубине двора. Я вытаращился ему в спину, решаясь: окликнуть — не окликнуть, когда он вдруг обернулся и поманил меня пальцем. Молча.

Я смел натюрморт в сумку одним движением, будто давно в этом тренировался, плюнул на всю свою конспирацию и подлетел к нему.

— От Бочарева — по гномам? — спросил он.

Я нервно сглотнул и кивнул. Мешки у него под глазами все-таки были. И вообще лицо было одутловатое и неприятное, властное лицо впередсмотрящего и поддающего одновременно.

— Бочарева я консультировал по гномам, — пояснил он мне в ответ на невысказанный вопрос. — Для посетителей, приходящих от других коллег, у меня другие места встреч. Таксу знаете?

В первое мгновение я не сообразил: слово «такса» у меня давно ассоциируется только с собаками, а потом помотал головой, в этот раз отрицательно.

— Десять тысяч и бутылка водки — до. И десять тысяч — по возвращении. Рублей, — добавил он, глядя на мой ступор.

— По возвращении — откуда?

Боюсь, что у него сложилось не лучшее мнение о моих умственных способностях. По крайней мере он убедился — после моих мотаний головой в ответ на предыдущие вопросы, — что у меня есть голос. Хотя почему-то осипший.

— Мне нужна консультация, — пояснил я.

Он на секунду задумался, потом мотнул головой.

— Хорошо. Но такса остается той же. Идемте.

Подъезд был не заперт, и мы прошли в полуподвальное помещение здания. Сисякин толкнул грязную дверь и мы очутились в помещении кафе. Даже не кафе, а того, что в забытые советские времена называлось столовкой. Ободранные фанерные стулья, тонконогие пластиковые столы, покрытые пятнистой клеенкой, желтый электрический свет лампочек под жестяными плафонами. У стенки за стойкой возилось бабообразное существо в почти белом переднике. На столике рядом с ней в тазу с водой лежали стеклянные граненые стаканы и серая тряпка, представляющая остатки вафельного полотенца.

Водку от стойки Сисякин к нам на столик сам принес. Между прочим, только с одним стаканом. Да я, собственно, и не набивался. И десять тысяч я перед ним на стол выложил. Если честно, то у меня больше с собой и не было, но это я пока говорить ему не стал.

Сисякин налил себе полный стакан водки и, мерно и без воодушевления отхлебывая — вот уж никогда не думал, что пить можно так скучно! — стал мне рассказывать про измерение гномов. Я слушал его внимательно, потому что мне все было внове.

Все наши миры и измерения взаимопроникают, то есть мы уже как бы находимся и здесь, и там, но сцеплены каждый со свои миром. Как эти измерения друг с другом сопрягаются — хрен их знает. Для опытного путешественника по мирам перенестись из одного, ему знакомого, в другой, какой он хорошо знает, — не фиг делать. Глаза закрыл, представил, что тебя окружает уже другое измерение, в ладошки хлопнул — и ты уже там. Для не таких опытных — нужно медитировать, травки курить, заклинания повторять до обалдения, — словом, в транс впадать. Глюки — это когда свой мир неустойчив и из него другие проглядывают. А вот кто в другом измерении еще не был — тот себе его никак представить не может. Начнет местным блестящим предметом перед носом крутить, от этого мира отвалит, а в тот так и не попадет. Просто останется под гипнозом в трансе. А вот ежели у него есть стоящая вещь из другого измерения, то хоть он там и не был, но как начнет представлять себя с вот таким кольцом или амулетом, так незаметно для себя туда и перейдет. Надо только не удивляться и не напрягаться, а желательно надраться как следует или таблетку-другую снотворного принять. Даже в народных сказаниях есть, вроде «Повороти кольцо на пальце, меня вспомни — и тотчас тут окажешься».

Я молча выложил перед ним изображение браслета. Сисякин поднес его чуть не к носу — это был уже второй стакан — и одобрительно покивал.

— Стоящая вещь, — сказал он. — Ценная. Обратите внимание на эти синие камушки. Видна рука мастера. Это работы самого Вацурина. Переходник между мирами. Практически гарантированный перенос из нашего мира. Все работы Вацурина являются государственной собственностью гномов, в исключительных случаях берутся на время, а после использования возвращаются в королевскую казну.

— А зарослики — это кто?

Второй стакан подходил к концу. Сисякин начал слегка преображаться. На щеках появился румянец, в глазах блеск, а в прежде бессмысленно тупом лице канцеляриста какое-то, еще не понятное мне, выражение.

— Зарослики или передрослики — так гномы называют людей. — Он продекламировал: — Господь сказал «Да будет свет!», рубильник щелкнув дома, но для строительства планет позвал бригаду гнома. В контракте есть свои права работы и игры — и шахты вяжут в кружева различные миры. Продаст зарослик за дублон работу и семью, но гном — он до конца влюблен в профессию свою… Ну, там дальше еще много куплетов есть: и про хоббитов, и про гоблинов, и про эльфов и баньши, и даже про кровок, — прервал Сисякин сам себя.

— Я вижу, вам гномы больше нравятся, чем люди, — подначил я его.

Сисякин хитро улыбнулся.

— А за что мне нас любить? Вот нашла у меня наша медкомиссия удобное для спецработы генетическое отклонение: связь между полушариями мозга нарушена. Как одно полушарие напьется и отключается, так другое командовать начинает. Одно для мира людей, второе для исполнения приказов руководства. Послали на курсы, задания дали, ну я и с дорогой моей душой. А потом за эту мою же профессиональную переработку, за мою, понимаешь, готовность здоровье для государства отдать, подлянку кинули, выперли. И кто я теперь? Можно сказать молодой инвалид без повышенной пенсии. Приходится на жизнь дополнительно подрабатывать. — На его порозовевшей одутловатой физиономии появилось хитренькое выражение. — Ты, значит, как раз этим браслетом занимаешься. Вон, пойди глянь во дворе: там я тебе сюрприз подготовил. Пойди, пойди, потом договорим…

Ладно, подумал я, понятно, что ты мне какую-то гадость подготовил. И гадости свои оправдываешь тем, что все другие виноваты, а тебе уж просто деваться некуда… Да заплачу я тебе твой гонорар, в конце концов консультация действительно оказалась полезной, просто придется отсрочку попросить — пошлю переводом. Или до банкомата вместе дойдем.

Я осторожно закрыл грязную пластиковую дверь, поднялся по ступенькам и вышел во двор.

И тихо удивился. В смысле удержался от того, чтобы заорать.

Двора больше не было. То есть он был, но совсем другой. Разноцветные лампочки или огни плавали в черном небе, где-то играла тихая музыка стеклянных гармоник, а передо мной, ближе того места, где еще сегодня вечером были аляповатые скамейки, стояли и скучали, перекачиваясь с носка на пятку, два рослых — мне по грудь — гнома. В руках у них были утолщенные магические жезлы. Или волшебные палки. Почему-то я сразу понял, что их черные кафтаны с серебряными кнопками и нашивками — это форма.

— О, — сказал один из них, радостно заржав, — гляди-ка! Передрослик! А денек-то налаживается.

— Так, — сказал второй, пока они неспешно повернули ко мне, — предъявите блямбу на проход между мирами. Незаконное проникновение.

— Пусть сперва зубы покажет, — притормозил его первый, — а то хоть и передрослик, но среди них, говорят, вампиры встречаются. Или еще страшнее: полузарослик, а вторая половина — кровка!

Я послушно ощерил зубы. Не хотелось бы получить волшебным жезлом по почкам. Вот Сисякин, вот гад! Передрослик, одним словом. Пора было брать инициативу, пока не посыпались непрятности. И дай бог, чтобы они ограничились колотушками, а не чем похуже.

— Прошу прощения, коллеги, — сказал я, — нечаянно забрел, превысив полномочия. Веду частное расследование по поручению их милостей Буторина и Магурина. У них где-то на переходе пропал браслет работы Вацурина. — Я осторожно вынул из кармана и показал им издали картинку.

— О-па, — сказал первый гном и чуть не сплюнул от досады, — а так ведь все хорошо начиналось.

— Да-а, — удрученно сказал второй, вглядываясь в изображение браслета издали и не делая попыток подойти ближе. Он почесал висок жезлом. — Нам лучше и не знать про такую пропажу до тех пор, пока официально не объявили.

— А вдруг мы первые найдем… — обратился к нему первый, но второй его сразу осадил:

— Официально не объявляли. Понял, чем пахнет?

— Понял, — скис первый.

Второй огляделся по сторонам.

— Значит, так, парень. Поворачивай обратно в дом и исчезай в свое измерение. Ты нас не видел, мы тебя не видели. Было одномоментное случайное ложное вторжение в результате глюка. А вот если не исчезнешь, — ну, тогда, извини, пеняй на себя.

— Спасибо, — честно и от души сказал я.

Осторожно зашел внутрь, затворил дверь, закрыл глаза и привалился лбом к холодной каменной стенке, страстно желая, чтобы мир гномов растаял как наваждение.

5

Всякий провинциал живет как будто под стеклянным колпаком.

Ф.М. Достоевский

Хороший сыщик не должен все время мчаться по следу как ищейка или легавая. Время от времени следует остановиться, присесть, подумать, поскрести лапой за ухом.

Я сидел у себя за письменным столом, но не как прежде — расслабившись и положив ноги на стол, — а крутясь в офисном кресле и заглядывая себе за спину. Легкость возврата в родной мир меня поразила, и теперь все время казалось, что вот-вот стена разверзнется — и там, в ночной тьме чужого мира, будут стоять рослые гномы в форме, а вдали за их головами запляшут, затанцуют огни садов иного измерения. Мой офис — самый пыльный и скучный уголок в мире — превратился в ненадежную створку чужой вселенной.

Чужая или не чужая, а нравы похожи всюду — и я для себя описывал расследование понятными земными примерами. Пропавший гномовский браслет, из-за которого меня наняли, оказался не просто украшением, а необыкновенно дорогой вещью из королевской казны — да еще и с магическими свойствами. Волшебное яйцо Фаберже. Или нет, лучше так — шапка Мономаха, которая одновременно еще и шапка-невидимка. Да, это, пожалуй, подходящее сравнение. И взять такое на время из королевской казны мог только очень высокопоставленный гном, ну, я их чинов не знаю, скажем, канцлер или казначей. Вроде как Касьянов или Черномырдин взял на время предмет из Грановитой палаты. Ведь мог бы? Мог. Но мог и не для себя, а за переданный ему богатым человеком, гномом то есть, денежный залог-подарок. Или не за подарок, а под угрозой шантажа. Вот поэтому патрульные гномы и побоялись принять участие в официально незаявленном расследовании. Если премьер взял на время из Грановитой палаты шапку-невидимку — и не вернул, а какой-нибудь дотошный сержант милиции разболтает об этом журналистам… Интересно, как у гномов расправляются с такими? Нет, лучше не знать! Я сейчас подозревал, что и сам узнал больше, чем следует для спокойного выживания.

Заказчиком, конечно, были не Буторин и Магурин, это так, посредники. Гном, берущий предметы из королевской казны, должен быть намного круче. Но и ему, видимо, надо поторопиться вернуть пропавший браслет. А зачем этому вельможе нужно было передавать его девчонке? Элементарно, Ватсон: чтобы переправить ее в свое измерение. Вы радуете меня, Гастингс! Еще бы, Шарапов! Тому, кто может на время брать шапку Мономаха из Грановитой палаты или браслет-переходник работы Вацурина из королевской казны, добыть земную девчонку — пустяки. Значит, он хотел провести ее скрытно, мимо патрульных гномов — и именно вот эту. Была ли она его страстной любовью, собственной дочерью или объектом шантажа другого высокопоставленного гнома — бог весть.

Браслет найти у меня не получалось. Узнать, кто там был на квартире в ночь, тоже. Но понять, зачем его подарили именно Наташе Ладыгиной, я мог попытаться. Может быть, тот, кто его принес и надел, знал, как снять и унести? Вряд ли меня убьют, если я отыщу еще кусочек головоломки.