Пять толстых свечей черного воска, установленных вокруг меня, разом погасли, словно от сильного порыва ветра, пентаграмма вспыхнула и исчезла. Все, можно выходить. Привыкнув к сумраку, я обнаружил у себя под ногами потрепанную холщевую суму. Поднял, проверил содержимое на ощупь. Нашел еще одну толстую восковую свечу в глиняной плошке, трут с кремнием, тыквенную флягу с какой-то жидкостью и свиток телячьей кожи. Ага, вот свиток — как раз то, что надо. Значит, все идет по плану. Тут же на пеньке обнаружил маленькие песочные часы. Судя по количеству песка в нижней колбе, сейчас должно быть где-то около половины десятого вечера. Я специально предупредил Реддисса, чтобы он перевернул часы ровно в девять. То есть когда на городской ратуше пробьет девять раз. Очень надеюсь, что он ничего не напутал. А раз не напутал, где тогда сфера?

Я снова оглянулся по сторонам. Сферы нигде не было видно. Что за дела? С какой стати? Без сферы мне тут делать нечего. Неужели в мои расчеты ошибка вкралась? Или Сашка что-то напутал? Или все-таки Реддисс? И только тут я ее заметил. Вернее, не саму сферу, а исходящее от нее голубоватое сияние в глубине леса. Придется углубляться. Ну, Реддисс, ну пройдоха! Испугался поглубже в чащу зайти. Впрочем, понять его можно. Кто знает, какая тварь может в этой чаще затаиться? Рисковать своей шкурой за других не очень-то охота. А мне вот идти надо. Страшно не страшно, а сам, если рассудить, все это затеял.

Я устроил ремень сумы на плече, сунул в нее часы. В здешних местах — вещь дорогая. Запалив свечу в плошке, двинулся в чащу. Пришлось продираться сквозь довольно колючие кусты. Сфера ждала меня на небольшой полянке. Очень эффектно она ночью смотрится. Этакий мяч для мотобола, если его отнять у сумасшедших мотоциклистов, выкрасить фосфорной краской и подвесить. Сфера мирно висела метрах в полутора от земли и светилась бледно-голубоватым светом, порою потрескивая электрическими искорками. В центре ее что-то слабо пульсировало.

Интересно, а что бы я сам подумал, увидев подобное пару лет назад где-нибудь в лесу? Сразу бы заподозрил НЛО и побежал бы за фотоаппаратом, чтобы продать снимки в передачу «Необъяснимо, но факт»? Или вспомнил бы «Терминатора» и смотался бы, от греха подальше? Но эту конкретную сферу я не боюсь, эта сфера своя, «ручная». Я подошел поближе, снова почесался и развернул свиток. Найдя нужную строку, медленно и четко произнес заклинание. Сфера сработала не сразу. Сначала словно подождала, а потом ярко вспыхнула, как собирающаяся перегореть лампочка, и исчезла. Что-то с тихим стуком упало в траву.

Я нагнулся, поднял. Это «что-то» было завернуто в белый пластиковый пакет с логотипом торговой сети «Копейка». Ну Сашка, ну мудрила! Без буквы «р». Он бы еще придумал все это в дипломат засунуть или в рюкзак. С него станется.

Я развернул пакет, вытащил содержимое, рассмотрел. Все вроде в норме — две прямоугольные коробочки. Одна побольше, вторая совсем маленькая, с кнопочками, в ладони уместится. Уложил обе в суму — на самое дно. Но что делать с пакетом? Очень бы я не хотел, чтобы этот пакет обнаружил кто-то из местных. Разговоры пойдут, слухи. Так что, сжечь его? Закопать? Хотя с другой стороны, а с какой стати я так мандражирую из-за какого-то пакета? Кому взбредет в голову шататься здесь, по ночному лесу. А утром… утром меня здесь уже не будет. По крайней мере очень хочу на это надеяться. Так что пусть пока поваляется, вот у этого пенька. Ориентиром будет на обратном пути.

Я сложил пакет вчетверо, воткнул его в щель на пне, поправил суму на плече и, продираясь сквозь кусты, двинулся обратно к опушке, а оттуда прямиком к городу. Через десять минут лес кончился, я поднялся на холм и невольно залюбовался открывшимся видом. Вот он, Арроххон. Если перевести с местного наречия — Солнечный Город на Холмах. Зубчатые стены большого средневекового города с башнями, шпилями, увенчанными флюгерами, черепичными крышами в свете полной луны. Красотища! Хоть сейчас на обложку какой-нибудь металлюжной группы. Но долго наслаждаться видами мне не пришлось. Со стороны города раздались гулкие удары в колокол. Десять часов. Мне стоило поторопиться.

Особо торопиться в этих чудовищах, что были надеты на мои ноги, было крайне неудобно. Нет, даже не представляю себе, какой изверг, какой палач сделал эту обувь? Представьте себе два кожаных мешка, натянутых на ноги и перевязанных ремешками в районе щиколоток. Причем, мешки старые, дырявые, в них легко проникает влага, пыль и мелкие камушки. В общем, ощущения от такой ходьбы явно не для слабонервных. Одежка на мне была под стать обувке. Что-то вроде монашеской рясы с узкими рукавами и большим карманом на животе. Как кенгуру, честное слово. Ряса была старая и местами заштопанная. Да и плащ на мне был явно не новый и с чужого плеча. Каналья Реддисс, на что же он потратил денежки, которые я ему оставил в прошлый раз? Явно не на наряды и не на научные книги. Наверняка на кабаки да на бордели. Студенты, они во все времена студенты. Но хоть на обувь приличную мог бы потратиться…

Самая неприятная часть пути к городу — через кладбище. Не могу назвать себя по понятным причинам чистым материалистом, но и в годы комсомольской юности я ночные кладбища тоже недолюбливал. Есть в них что-то такое… пугающее. А уж это конкретное кладбище и подавно! Особо склепы с изваяниями. Вот поди разберись в такой темноте, что это притаилось у склепа с мраморными гарпиями — безобидная каменная статуя страдающей от утери вдовы или что другое? А может, это призрак какой, дух неприкаянный бродит, за злодеяния свои прижизненные расплачивается. Да и гарпии эти тоже особого доверия не вызывают.

Опять же ночная стража. Тут законы суровые, тут по ночам по кладбищам шляться не положено. А вдруг ты на скорбный погост с целями колдовскими забрался, чтобы навести порчу на семью усопшего или, того хуже, похитить его душу. Можно и в башню угодить, а то и на эшафот. Хотя… В ночной страже тоже люди живые, хрен ты их ночью на кладбище заманишь, да они вообще предпочитают за крепостные стены не высовываться. И то верно…

Где-то на середине пути мне пришлось-таки остановиться, набившийся в обувь мусор превращал ходьбу в истинную пытку. Я присел на мраморную плиту у богато отделанного склепа и с облегчением стянул башмаки с ног. Тут же сморщился. Амбре, однако! Ног Реддисс не мыл минимум неделю. Вытряхнул из обуви песок и сухие травинки, снова обулся. Эх, покурить бы сейчас, одну маленькую сигаретку, но зря губищи раскатал — табака в этом мире я еще не встречал.

Уже собираясь уходить, глянул на склеп, украшенный изваянием рыцаря в доспехах. На щите у рыцаря алела чуть выцветшая роза, на мраморной плите имелась надпись: «Доблестный рыцарь О. Вайланг нашел здесь покой, мир его праху. Слава пережила героя, бесстрашного победителя драконов». Драконов?! О как!

В общем, кладбище я преодолел без приключений, лишь уже ближе к выходу испугался до одури. Но без всякой мистики. Просто наступил на сухую ветку, она треснула, и тут вокруг что-то затрещало, заскрипело, захрипело. С трудом удержался от желания уподобиться страусу и засунуть голову в кучу песка у свежей могилы. Потом разобрался — это стая кладбищенских ворон переполошилась — сами перепугались не меньше моего.

Я перешел небольшую речушку по шаткому мостику, прошел вдоль штабелей кругляка из лесов его светлости и выбрался наконец на большую дорогу. Вот и город, совсем рядом. Мощные, зубчатые стены, окруженные глубоким рвом. Ворота, естественно, закрыты, мост поднят. И что бы в этом мире ни случилось, опустят его никак не раньше восхода солнца. Разве что его светлости взбредет в голову прокатиться куда на ночь глядя, только это вряд ли. Его светлость после женитьбы остепенился и ночи предпочитает проводить в обществе молодой супруги, а не дворян-собутыльников.

Но не беда, кроме ворот и моста есть еще сторожевая башня и калитка в ней. И лодочник, который всегда рад перевезти вас всего за пару медных монет. Я похлопал по тощему кошельку, подвязанному к поясу моей рясы, и обнаружил, что кошель пуст. Зачем-то вывернув кошелек наизнанку, я обнаружил старый желудь. Ну Реддисс, ну пройдоха! Оставил меня без наличности. Ужо я ему задам! Ладно, попробуем обойтись без денег, чай, не впервой.

Лодочника я застал за его любимым занятием. Лодочник — вольноотпущенный гоблин по кличке Репей торговался. И хотя городской магистрат установил твердую цену за переправу через ров ночью в два медяка, один из которых шел прямиком в городскую казну, а второй — исполнителю работ, то есть лодочнику, Репей всегда торговался. И мне кажется, совсем не из-за жадности. Просто бывают люди с такой натурой. Ему не выгода важна, а сам процесс торга. Хотя Репей, как я уже сказал, человеком не был, но ничто человеческое ему не чуждо. В данный момент жертвой Репья был крестьянин с женой, двумя мешками и полудюжиной корзин. Один мешок вел себя спокойно, а вот второй все время двигался и издавал странные звуки. Поросенок? Скорее всего. По всему, крестьянин вез свой товар в город — завтра как раз большой базар. Но до заката не успел. Тут уж извини, кто не успел — тот опоздал. Давай раскошеливайся теперь. Но раскошеливаться крестьянину было нечем, здесь у крестьян с наличностью всегда плохо. И он пытался всучить Репью в виде платы за перевоз курицу. Я, признаться, в местных ценах как-то слабо разбирался. Но, кажется, именно два медяка стоила в таверне жареная курица. Или цыпленок? Точно, жареный цыпленок.

Репей одну курицу брать отказывался, хотел две. И еще дюжину яиц в придачу вместе с лукошком. Мотивировал, что за груз — отдельная плата. Врал, конечно, а ты пойди докажи. Крестьянин — высушенный солнцем жилистый мужичок в смешных штанах, похожих на трико, и таком же смешном колпаке смотрел на лодочника как затравленная собака и в самом торге участия почти не принимал. Так, повякивал иногда. Торговалась его жена, толстая и некрасивая. Она совала в руки Репью пеструю курицу, указывала на ее упитанность и клялась всеми богами, что несется пеструшка чуть ли не круглый год. Репей ей не верил, называл курицу «дохлятиной» и везти «за такое убожество» наотрез отказывался.

Мне крестьянина было по-человечески жалко. Ну откуда, скажите, у бедного крестьянина деньги? Ему бы по налогам расплатиться да одежку нехитрую справить. Хотя нет, здесь большей частью натуральное хозяйство преобладает. Сами ткут, сами шьют, сами носят. По всему было видно, ночевать под открытым небом крестьянину совсем не хотелось. Оно и понятно, лес-то рядом. Зверье дикое бродит, орки недобитые, да и разбойнички пошаливают. Убить не убьют, а мешков своих крестьянин может запросто лишиться с курями и корзинами заодно.

Увидев и узнав меня, Репей радостно заулыбался.

— А-а-а, господин студент! Давненько вы нас не навещали! Что ж забываете вы нас?

— Занятий много, не успеваю, — буркнул я.

— Оно понятно, — затряс неопрятной бородой Репей. — Как же, ученье — свет. Как там в столице? Как здоровье его величества и ее величества?

— Живы-здоровы, — заверил я и тут же добавил: — Слушай, Репей, я что-то в дороге поистратился. Не отвезешь ли меня сегодня в долг? Я тебе завтра отдам, когда обратно пойду, честное слово.

— Так что же, господин студент, вы к нам всего на день? Ай яй-яй, — искренне расстроился лодочник, словно не услышав моей просьбы. — В библиотеку, наверное?

— В нее, — согласился я, — есть там один очень ценный свиток, нужный мне для трактата. Так как насчет…

— Завидую я вам, господин студент. Читать умеете, мудрость из книг черпаете. — Лодочник мечтательно закатил глаза к луне и после недолгой паузы проговорил: — А я ведь тоже мог бы… Меня матушка в ученики к аптекарю отдавала, между прочим… Я полгода господину Майеру порошки смешивал! И ушную серу собирал… А потом, когда батюшка мой умер, пришлось вот… тяжким трудом… трое детей, а толку… на лодке…

Репья я понимал с трудом. Не все из того, что он говорит, разбирал. Репей был родом с юга и говорил с жутким горским акцентом. Нет, конечно, я в здешних акцентах совсем не разбирался, как не мог знать и этого странного языка. Это Реддисс его не понимал, как мой непосредственный контактер. Ну и я вместе с ним. Выслушав грустную тираду лодочника о несостоявшейся счастливой ученой жизни, я почесался, кашлянул в кулак и спросил:

— Так что? Перевезешь меня в долг?

— Э не-е-е-ет, господин студент, — сразу повеселел Репей. — Как же можно, чтобы в долг с таким богатством?

— Ты о чем, Репей? — удивился я, посчитав, что опять не уловил смысла вопроса, и символично вывернул кошелек наизнанку. Из кошелька неожиданно выпал желудь. Откуда он здесь? Я ж его вроде выбросил.

— Как о чем, господин студент?! — сказал Репей, ловко подхватывая желудь и возвращая его мне. — Вот, заберите ваши деньги и начинайте рассказывать историю. Весь город рассказывает ваши сменные истории, а бедный Репей, который вас в город первым привозит, слышит их последним. Нет уж, если хотите попасть в город, извольте рассказать вашему покорному слуге Репью про блудливую графиню.

Я облегченно вздохнул. Значит, анекдоты от Трахтенберга, немного завуалированные под средневековье в моей редакции, здесь стали весьма популярны? Кто б мог подумать? Что ж, извольте:

— Приезжает муж из командировки… То есть возвращается доблестный рыцарь из похода в Святые земли. А его жена-графиня в это время с любовником…

В общем, я рассказал Репью бородатый анекдот про любовника в шкафу. Только трамвай по понятным причинам заменил каретой. Анекдот гоблину явно понравился. Он ржал так, что поросенок в мешке крестьянина затих от испуга. Репей наконец перестал хохотать, стер слезы с глаз:

— Ну, спасибо, господин студент. Ну, порадовали! В жизни так не смеялся. Очень вас прошу, господин студент, не рассказывайте эту историю больше никому. Я ее в трактире на кувшин вина поменяю, а то и на два. Прошу вас в лодку, вод здесь, на носу вам удобно будет. Я вам плащ подстелю. Эй ты, деревенщина, — крикнул Репей крестьянину уже совершенно иным тоном. — Ладно, давай сюда свою дохлятину и яйца. Господин студент согласился за тебя доплатить, а так бы ночевать тебе в лесу. Кидай свое барахло на дно и фонарь держи. И уйми свою свинью, от ее визга уши вянут.

Лодочник дождался, пока все усядутся, быстро выгреб на середину рва, ловко обогнул сторожевую башню и теперь вел лодку вдоль крепостной стены, выраставшей прямо из воды. Вблизи городская стена смотрелась очень солидно. Приличных размеров камни отесаны грубо, тем не менее уложены очень надежно. Репей словно услышал мои мысли и, неспешно работая веслом, сообщил:

— Да, стенам Арроххона равных нет! И не думайте… Особо здесь, с северной стороны. Точно вам говорю… Во время последнего приступа горных орков… О, это было нечто… Таких уродов в жизни своей… Корову живьем… Стену эту почти две недели осадные орудия били — выдержала! Вона, видите трещины? Сюда били! А горные орки, они в делах осадных толк знают. Точно вам говорю! Хотя, говорят, это магов наших благодарить надо… Наши маги они… Господин О. Раньи! Надо же, графиня, ха-ха-ха, карету жду… Ну ты сказал — ну ты спросил… Ха-ха-ха…

Видимо, этот бородатый анекдотец лодочнику очень пришелся по душе. Минут через десять он, еще посмеиваясь и похихикивая, ловко причалил лодку к крохотному островку перед Северной сторожевой башней, прямо напротив «калитки» и помог мне выбраться на дощатый причал.

— Так что если надо будет куда отвезти, так всегда пожалуйста, господин студент, лодка в полном вашем распоряжении, — сказал лодочник на прощание. — Всего одна история про блудливую графию, и буду вас всю ночь катать. А ты че расселся? — прикрикнул он на крестьянина. — Забирай свое барахло и выметывайся со своей бабой вместе!

Я размял затекшие ноги, подошел к калитке, взялся за железное кольцо с мордой льва и трижды стукнул в дубовую дверь. Минуты через две раздались шаги, решетчатое окошко в двери откинулось, в свете факела нарисовалась чья-то бородатая физиономия.

— Кто таков? Че нада?

— Студент академии его величества Реддисс, — ответил я как можно доброжелательнее. — К господину О. Раньи с частным делом.