Трепещите, воры и грабители!

Недаром остряк-репортер писал в «The True Sun»:

«Не надо претендовать на доходную должность „чарли“, если вам не шестьдесят, семьдесят, восемьдесят или девяносто лет, если вы не слепы на один глаз и не видите плохо другим, если вы не хромы на одну или на обе ноги, если вы не глухи как столб, если астматический кашель не рвет вас на куски, если ваша скорость не сравнима со скоростью улитки, а сила рук не мала настолько, что не позволяет арестовать даже старуху-прачку, возвращающуюся после тяжелого трудового дня у лохани для стирки».

Ночной дозор — живая иллюстрация к этой рекламе — гордо прошествовал мимо дровяного навеса. Из всей пятерки лишь старик мазнул взглядом по укрытию, но не заметил прячущихся. Темная мешковатая одежда скрадывала очертания фигур, а почтенный старец и при дневном свете видел скверно. Когда шаги патруля затихли вдалеке, четверка продолжила путь.

Еще две перебежки — и они уже стояли у ворот верфи.

Сделав знак остальным оставаться на месте, один, бесшумный, как змея в траве, подкрался к окну сторожки. Заглянув внутрь, он с удовлетворением хмыкнул и, уже не таясь, вернулся к своим.

— Порядок. Колода на месте?

— Да.

— Тащите ее к забору.

Луна, в свою очередь, бросила взгляд в сторожку. Сторож пребывал на посту, но службу нес из рук вон плохо. Говоря без обиняков, он дрых, как сурок, уронив голову на дощатый стол, и храпел во всю мочь. Фонарь, стоя в футе от его лица, рельефно высвечивал небритую щеку, космы волос, бросал масляные блики на губы, шевелящиеся во сне.

Под столом покоилась недопитая бутылка джина. Любой, хорошо знавший сторожа, подивился бы: неужто старину Уилла сморило с жалких двух стаканов? Луна тоже удивилась. Но для человека, смотревшего в окно, увиденная картина не была неожиданностью. В «Одноруком боцмане» знали: Уилл Слоун — большой любитель картишек. Иногда ему везло, например, как сегодня: обчистил пришлого забулдыгу до нитки! Деньжат у чужака оказалось негусто; в итоге тот поставил на кон бутылку джина — последнее, что имел, — и снова проиграл.

Тонким ценителем напитков Уилл не числился. А дух можжевельника напрочь отбил привкус настойки лауданума, не предусмотренной в рецептуре «Gordon’s».

Путь на верфь был свободен.

2

Джек Бэрринджер — в прошлом сержант саперного батальона, а ныне исполнитель деликатных поручений — не зря получил милую кличку Джек-в-Клочья. Он всегда шел впереди подчиненных. Вот и через забор он перебрался первым. За ним последовал джентльмен не первой молодости, исполнявший роль проводника. Звали джентльмена, если верить его словам, Эрстедом, и через заборы он лазил с изумительной ловкостью.

— За мной, — махнул рукой проводник.

Он уверенно зашагал по деревянному настилу, мимо запертой на ночь конторы — к зданию склада и темнеющей неподалеку громаде броненосца. Доски громко скрипели под ногами проводника, и Джек поморщился. Кто так ходит? Сразу видно дилетанта. Хорошо, что сторож спит, а «чарли» далеко…

Экая махина, думал он, идя к кораблю. Как бы не заблудиться внутри. План броненосца отпечатался в памяти, как на типографском оттиске, но одно дело — план, а другое — самому лезть в трюм. Слава богу, тучи разошлись, и луна полная: хоть какое-то подспорье.

— Останетесь здесь, мистер Эрстед, — распорядился он. — Смотрите в оба. Сигнал вам известен. Зря панику не поднимайте. Подавайте знак, только если кто-то направится прямо сюда. Все поняли?

— Д-дверь, что тут не понять?

— Вы не ответили на вопрос.

Тон Бэрринджера сделался жестче.

— Понял, сэр.

— В следующий раз так и отвечайте. Вик, Бен, лестницу видите?

При проводнике Джек не называл помощников настоящими именами. На такой случай имелись клички «для посторонних».

— Да, сэр.

— Вик первый. Наверху от борта не отходить, ждать нас. Я второй, Бен замыкает. А вы, мистер Эрстед, подержите лестницу, пока мы не заберемся.

— Есть, сэр! — ухмыльнулся проводник.

Бэрринджеру, ветерану войны, очень захотелось съездить фигляру по кривым зубам, но он сдержался. Только мордобоя во время задания нам не хватало. Карабкаясь по веревочной лестнице и по натяжению веревок ощущая взбирающегося ниже Бена, Джек мысленно простил мистера Эрстеда. Лестницу проводник держал крепко, «внатяжку» — лезущих вверх людей не болтало, и в итоге подъем занял меньше времени, чем Бэрринджер рассчитывал.

— Куда дальше? — шепотом осведомился Вик.

Верхняя палуба фрегата была собрана почти полностью. В лунном свете железо чудесным образом превратилось в серебро. Вся палуба сияла, позволяя видеть каждый шов, каждую шляпку болта. Эх, внизу бы так! Футах в двадцати зиял черный провал люка.

— Туда.

— Зажечь фонарь?

— С ума сошел?! — разъяренной змеей зашипел Джек.

— Так он у меня потайной, — оправдывался Бен. — Никто не увидит.

— Жить надоело, капрал?! Никакого огня! Иначе костей не соберем.

— Так точно, сэр!

Мысленно Бэрринджер обругал себя за непредусмотрительность. Надо было все объяснить помощникам заранее. Стареешь, Джек-в-Клочья? Забыл? — что для тебя, воробья стреляного, прописная истина, то другим еще втолковать надо. Разжевать, в рот положить — и по затылку треснуть, чтоб проглотили.

— Вик, слышал? Тебя тоже касается.

— А как мы будем работать в трюме, сэр? Совсем без света?

— Ничего, не заблудишься. Держаться в шаге друг за другом. Я первый, Бен второй, Вик замыкает. Вперед.

Джек направился к люку.

Поначалу, пока сверху долетали отблески лунного света, все шло нормально. На батарейной палубе гуляли сквозняки, и Джек тихо радовался: то, что нужно. В стоячем воздухе его замысел не сработал бы, но он все верно рассчитал. Орудийные порты еще не успели оборудовать крышками. Они шли с обоих бортов, создавая мощную тягу — ветер аж гудел во чреве «Воина».

Люди спустились ниже, и тьма навалилась на них всей тушей. Не было видно ни зги, они двигались в кромешном мраке. Под ногами словно из небытия возникали ступеньки железной лестницы. Шаги гулко отдавались внутри металлического корпуса. Мнилось: их слышно за добрую милю, и сейчас сюда сбежится вся округа. Иллюзия лгала. Даже до мистера Эрстеда, оставшегося снаружи, доносился лишь слабый шум.

Отойди проводник на пятьдесят ярдов — вообще ничего бы не расслышал.

Казалось, чертовой лестнице не будет конца. «Так души грешников спускаются в преисподнюю…» — Сравнение испортило Джеку настроение, и он стал думать о другом. К примеру, о том, что в трюме сквозняк куда слабее. Придется таскать бочки на батарейную палубу.

— Сэр, может, все-таки зажечь фонарь?

— Я не люблю повторять дважды. Никакого огня.

Еще две ступеньки — и путь завершился.

— Бен, привяжи веревку к последней ступеньке и начинай разматывать. Сделал? Теперь положи руку мне на плечо. Вик, найди плечо Бена. Готовы? Поворачиваем направо и двигаемся до упора. Там должна быть переборка. Возле нее — десяток бочек. Пошли!

Пол трюма оказался ровным. Рабочие не схалтурили, тщательно подогнав железные листы один к другому. Идти пришлось ярдов тридцать. Наконец пальцы Бэрринджера уперлись в холодный металл.

— Отпустите друг друга и сделайте два шага вперед. Глядите, лбы не порасшибайте! Вик, прими в сторону, тут я стою… Все коснулись стены? Отлично. Вик — вправо, Бен — влево, и смотри, не упусти веревку. Держитесь за переборку и шарьте вокруг. Ищите бочки.

Сам Джек остался на месте, чутко прислушиваясь к шагам помощников. Через минуту слева долетел шепот Бена:

— Нашел, сержант!

— Молодец. Я иду к тебе. Вик, возвращайся.

Добравшись до бочек, Бэрринджер с минуту колебался: вскрывать их здесь или все-таки перенести на батарейную палубу? В итоге решил действовать наверняка.

— Вскрываем три штуки. Остальные тащим наверх и откупориваем там.

Достав из-под одежды ломики и жестяные черпаки, они взялись за работу. Скоро в трюме заклубилась невидимая в темноте сахарная пудра — ее щедро подбрасывали в воздух черпаками, как зерно на току. Часть пудры оседала на полу, на одежде, но львиную долю подхватывал сквозняк, разнося по трюму. Бэрринджер ощутил сладкий вкус на губах. Рядом чихнул Бен — словно из пушки выпалил. Эхо раскатилось по всему кораблю.

— Поторапливайтесь!

«Главное — не дать пудре осесть. Ничего, наверху дует, как у черта в заднице. Такую метель подымет — мало не покажется!»

Бочки оказались тяжелыми. Люди взмокли, перетаскивая их по лестнице. Липкий сироп вместо пота тек по лицам, в горле першило. Шипел, бранясь сквозь зубы, Бен — он крепко зашиб голень, с размаху налетев на ступеньку.

Наконец семь бочонков встали на батарейной палубе. Сквозь верхний люк и порты левого борта струился тусклый свет луны. После трюмного мрака он казался ясным днем. Работа пошла быстрее. Сквозняк словно задался целью помочь незваным гостям: он набрал силу, превратясь в настоящий ураган. Гудя и завывая, вокруг мела настоящая пурга.

— Уходим!

Скучавший внизу проводник вытаращился на «снежных людей», опоздав придержать лестницу. Бэрринджер обругал его, и мистер Эрстед кинулся исправлять оплошность. Сквозь пушечные порты было видно, как в броненосце крутится буран; казалось, в брюхе корабля внезапно началась зима.

— Ну вы и натворили дел! — хмыкнул проводник. — Д-дверь! Бедный мистер Уотерхаус! Вот кому несладко придется… Уносим ноги, сэр?

— Нет. Осталось самое главное.

Проводник с изумлением уставился на Бэрринджера: что, мол, еще? Товар безнадежно испорчен, корабль засыпан сахаром, словно железный марципан — следов не скроешь. У управляющего, да и у самой компании «R.J. Triptey Ship Works» будут серьезные неприятности.

Этого ведь и добивались?

3

Джек Бэрринджер на всю жизнь запомнил рассказ отца о катастрофе в Турине. Это произошло за десять лет до рождения Джека, в 1785-м, когда отец гостил у дальних родичей. Каждый день в городских пекарнях слышались громкие хлопки: пекари оригинальным способом боролись с досаждавшими им мухами. Подбросив в воздух горсть муки и отойдя в угол, они швыряли в облако мучной пыли горящую лучину. Следовал небольшой «бабах!» — и от докучливых насекомых не оставалось и следа.

А в графской пекарне для той же цели, по слухам, пользовались сахарной пудрой — не жалко! Запах жженого сахара был приятней, чем вонь горелой муки.

Увы, однажды сосед-пекарь, мягко говоря, переборщил. Последствия оказались фатальными. От оглушительного взрыва вылетели стекла в нескольких домах. Пекарню разнесло на куски, погибли и пекарь, и двое подмастерьев. С тех пор мух гоняли вениками — никто не желал повторить судьбу несчастных.

Отец всякий раз повторял: никогда не делай так, Джек, если тебе дорога жизнь! Разумеется, в итоге Джек поступил точь-в-точь наоборот. «Опыты» он проводил в сарае, где хранился садовый инвентарь. И мука, и сахарная пудра, пригоршню которой ему удалось стащить в лавке, бабахали замечательно! «Главное — блюсти меру!» — твердил себе Джек. С четвертого или пятого раза он перестал бояться — и поплатился за самоуверенность.

К счастью, обошлось вынесенной дверью сарая, звоном в ушах и сгоревшими бровями. Но это было ничто по сравнению с поркой, которую учинил ему отец. Если бы родитель знал, что порка не пойдет сыну впрок…

Прозвище Jack-to-Shreds Бэрринджер получил в Испании, в армии Веллингтона. На войну он чуть не опоздал из-за возраста, но проявить себя успел в полной мере. Лейтенант саперного батальона сразу приметил смекалистого парня и убедился, что смелости Джеку не занимать, а пороховые подкопы и мины для него — родная стихия. Головы молодой сапер не терял, пустого риска не любил, продумывая все наперед. Вскоре Джека произвели в капралы. Отличившись при Бадахосе, он получил сержантский чин — за бреши, проделанные в стенах крепости.

Выйдя в отставку, Джек-в-Клочья уже знал, чем займется дома.

В лунном свете блеснули два флакона, которые Бэрринджер извлек из карманов куртки. В одном содержался темный кристаллический порошок, в другом — маслянистая жидкость. Жидкости было немного, на донышке. Джек провел кучу опытов, прежде чем научился рассчитывать время воспламенения реагентов. Задержка возгорания зависела от пропорции, в которой смешивались компоненты зажигательного состава.

У них будет в запасе не меньше минуты.

Порошок, тихо шелестя, ссыпался во флакон с жидкостью. Джек поспешно заткнул горлышко промасленной ветошью, замахнулся — и флакон, кувыркаясь, полетел в черный провал ближайшего орудийного порта. На фронте Бэрринджер отменно бросал ручные бомбы, а последние две недели упражнялся в метании камней, восстанавливая былые навыки.

Из чрева «Воина» долетел звон разбитого стекла.

— Бежим!

Только сейчас до проводника дошло, что происходит.

— Goddamit!

Он припустил прочь с завидной прытью. Остальные тоже не мешкали. К забору пришли, что называется, ноздря в ноздрю. На ту сторону перелетели птичками — подставлять колоду не понадобилось. Решив, что оказался в безопасности, Бен присел на корточки и с любопытством прильнул к отверстию от сучка. В следующий миг цепкая рука Бэрринджера ухватила капрала за шиворот и рванула что есть сил.

— Жить надоело?! Шевели копытами!

Джек-в-Клочья никогда еще не устраивал диверсий таких масштабов. Как рванут десять бочек сахарной пудры в металлической «коробке» — двести пятьдесят на сорок на тридцать футов, — он представлял слабо. «Осторожность лишней не бывает», — любил говаривать лейтенант Мак-Кормак.

Они успели добежать до знакомого проулка, когда земля под ногами содрогнулась. Уши заложило от грохота; в спины ударила плотная волна, настойчиво предлагая лечь на землю. Квартет отказываться не стал — все упали, закрывая головы руками. Один Джек Бэрринджер сразу перевернулся на спину, пожирая глазами жуткое зрелище.

Он должен был это видеть!

«Warrior» превратился в вулкан. Столб огня взметнулся на сотню футов, осветив окрестности на пару миль. Во все стороны летели железные листы обшивки — словно черепица, сорванная ураганом с крыши. Случайный лист как нож срезал фок-мачту баркентины, стоявшей на соседних стапелях. Секундой позже второй «гостинец» пронесся над квартетом и снес угол бревенчатого сарая. Вокруг останков броненосца все горело: деревянный настил, полуразрушенный склад. Огонь стремительно распространялся, подбираясь к зданию конторы.

Джек знал: потеха не закончилась.

Второй взрыв был слабее первого и походил на грандиозный фейерверк. В развороченном складе вспыхнула шутиха, изготовленная для великана из детской сказки. Пламя шипело, брызжа искрами, из него вылетали горящие обломки дерева; в воздух ракетами взмывали бочки, оставляя за собой пылающие шлейфы.

Там, куда они падали, вспыхивали новые очаги пожара.

Это казалось невероятным! Даже в пекле сахарные головы лишь флегматично горят и плавятся, а их вместилища не уподобляются пороховым ракетам, расчерчивая ночное небо бешеными хвостами комет.

Но если заранее подмешать в сахар селитру…

Джеку-в-Клочья был отлично известен рецепт «карамельной смеси», которую на первый взгляд не отличишь от обычного сахара. Именно этот состав скрывался в мешках и бочках под верхним слоем лакомства. Взрывать так взрывать! Чем больше ущерба — тем лучше. Так передал доверенный человек заказчика, а к пожеланиям клиентов отставной сапер относился с уважением.

— Уходим. Быстро.

Со стороны Блэкуолла ударили в набат.

4

— В Чизвик, Гарри!