— Да.

— Александр Игоревич?

— Да…

— Все в порядке, Александр Игоревич. Вы абсолютно здоровы.

Фрейд улыбался. У бульдога оказалась тихая, мудрая улыбка — как у Жана Габена. Он встал, ободряюще потрепал меня по плечу. Я кивнул в ответ. Дышать стало легче. Это ведь замечательно — дышать. Чем здесь пахнет? Цветы на столе, рядом с монитором. Ландыши. В стаканчике.

Это они.

«…светлого мая привет…»

— Вас раздражает, когда вам дарят ненужные предметы?

— Нет.

— Громкий разговор в транспорте?

— Нет.

— Хорошо. Спасибо. Вот ваша карточка.

— Всего доброго, доктор.

— До свидания.

Вопросы, думал я, выходя из кабинета в коридор. Ответы — прислонясь к стене плечом. Что меня раздражает — пропуская в кабинет следующего пациента. Какие-то лекарства. Фенозил? Тенозол? Не помню. Кажется, Фрейд спрашивал, принимаю ли я их. Нет, не принимаю. Умножить пять на семь. Разделить то на это. Цифры выветрились из головы. Ну их. В конце концов, я вам не калькулятор.

Вопросы. Ответы. Загадки Сфинктера.

Нет, не опечатка.

И не оговорка.

6

Машины разбегались тараканами.

Странное дело. Вот ровная улица. Вон перекресток — в тридцати метрах от клиники. На перекрестке — мент-регулировщик. Дирижирует волшебной палочкой. «Ауди», «Жигули», «Рено» — строго по правилам движения. И никуда не деться от болезненного впечатления — тараканы.

Где-то в центре города сыпанули пиретрумом.

Бегут.

Устал Золотарь, братцы. Укатал сивку медосмотр. Нюхай, нервничай. Психиатр тиранит. Загазованный воздух казался сладким, как чай в поезде. Хороший проводник надевает на ложечку упаковку рафинада. Красиво. Растворишь, хлебнешь и задохнешься от нелепого дорожного счастья. Новые земли, новая правда. С попутчиком честен, как на исповеди.

Уехать, что ли?

А вот кое-кто считает, что чай в поезде — горчит.

— Ах ты горький, горький чай Поездной, Как по лезвию меча — Летний зной, Как по вольной по степи — Мерный стук, Спи, дитя, не майся, спи — В снах растут.

Мамаша везет коляску с близнецами. Летит на роликах пацаночка — косички по ветру. Ковыляет древний дед, кашляет. Тургеневская барышня выгуливает мопса. Мопс деловито метит углы. Из-за ограды детского сада — вопль монгольской орды.

Зелень лип. Зелень кленов. Скоро — тополиный пух.

— Ах ты горький, горький чай Поездной, Ангел трогает печать — Все за мной, Конь по вольной по степи — Быстр и блед… Спи, дитя, не майся, спи — Вот билет.

В холле поликлиники мается Натэлла. Ага, отмаялась. Черный ведет Риту. Выходят втроем, садятся в черный «Фольксваген». За рулем — Чистильщик. Высовывается в окно, показывает: садись, мол, и ты. Место есть, поедем.

Золотарь машет в ответ: сейчас. Оседлаем таракана…

— Это клиника?

— Да.

— Спасибо.

Вежливая девушка. Жаль, чахлая. Сутулится, вздрагивает. Мышиные хвостики, бледный рот. За спиной — рюкзачок. Студентка? Школьница на выпуске?

Отчего мы плоские? От того, что доски мы…

— Вы на медосмотр?

— Ага. Опоздала.

— Ничего, идите. Успеете…

— Спасибо.

— Не за что.

Очень вежливая девушка. Дурнушки вообще славные.

— У вас закурить не найдется?

— Не курю. И вам не советую.

— Извините…

Топчется. Не хочет к врачам. Милая, так ты везде опоздаешь.

— Который час?

— Половина шестого.

Не к месту вспомнился Фрейд. Надвинулся, оскалил клыки: умножьте семь на восемь! И восемь на семь! Раздражает? То-то же… Воздух утратил сладость. Листва деревьев наглоталась пыли. В детском саду онемели. Сбился с ритма регулировщик.

Лишь в окне напротив — урчит зверь-компьютер.

И в другом окне.

И в третьем, на первом этаже.

Их становилось все больше — компов, вцепившихся в «нети». Как гиены в труп быка. Он чуял их: одного за другим. Пятого за десятым. Имя им — легион. Урчат. Словно всем чешут животики. Шкряб-шкряб, зажмурьте глазки.

— Девушка, как вас зовут?

Смотрит с интересом. Надо полагать, нечасто с ней знакомятся.

— Наташа.

Шкряб-шкряб. Наташа.

— Белова?

— Да. Откуда вы знаете?

— Я все знаю. Я пророк.

— Врете вы всё…

— Нет, честно. Пророк. И я видел, и вот, бурный ветер шел от севера, великое облако… Как там дальше? Великое, значит, облако…

Google.

Строка поиска: «бурный ветер шел от севера…»

Вторая сноска сверху: «НЛО и библия. — НЛО-портал».

Enter.

Scroll down.

«Видение Иезекииля настолько согласуется» […] Глава первая. «И я видел: и вот бурный ветер шел от севера, великое облако и клубящийся огонь, и сияние вокруг него, а из средины его как бы свет пламени из средины огня; и из средины его видно было подобие четырех животных, — и таков был вид их: облик их был, как у человека; и у каждого — четыре лица, и у каждого из них — четыре крыла; а ноги их — ноги прямые, и ступни ног их — как ступня ноги у тельца, и сверкали, как блестящая медь (и крылья их легкие)…»

— Ни фига себе монстры! Это вы сами придумали?

— Ага. Сам. Хочу такого на юзер-пикчер.

— Вы прикольный.

— Ты еще не знаешь, какой я прикольный. Ухохочешься…

Исчезло лицо. Девичье лицо, веснушки на переносице. Нет, не исчезло. Легло на плоскость, упростилось. Атласный шелест; урчание легиона системок. Рык львиного прайда. Гул штормового моря. Картами цыганки развернулись юзер-пикчерз. Монстр со скальпелем. Урод в бигудях. Ацтекский идол. Голая задница. Ребенок-даун. Киса со слоганом «Fuck off!»

Шкряб.

Белова Наталья Андреевна.

1991 г. р., г. Дергачи. Паспорт — МК 469823. Выдан Дергачевским РО ГУМВД в Харьковской области, 13 июля 2007 г. Идентификационный номер 2489034657. Студентка Харьковского педагогического университета им. Г. Сковороды. Факультет начального обучения, 1-й курс.

Последние записи:

NATO: сегодня меня бросил парень, все смеялись над моими брекитами. И я решила порезать вены. На лекции я достала острую сломанную ручку потомучто небыло лезвия и порезала вены. Не вышло… только вены щас болят……… мне так обидно!!!!!!! хочется сдохнуть. Дома ходит мама и следит за мной. Сдохну я наверно не скоро, потомучто нету денег на лезвие.

Pancer: чето я наебенилась. ну да. я наебенилась..

Chookcha36: ЧТОБ ТЕБЯ ГРУЗОВИК ПЕРЕЕХАЛ, ПО ТВОЕЙ ЖИРНОЙ РОЖЕ!!

— Ну здравствуй, чукча…

— Кто вы такой?

— Пророк.

— Вы псих?

— А ты?

— Я милицию позову!

— Зови. Расскажешь им, как угрожала мне. Как обещала, что я буду мочиться в пипетку до конца моих дней. Что меня родители в морге не узнают. Эх ты, чукча…

— Иди на хер! На хер!!!

— Ага, уже…

— Сука! Гад долбанный!

На ее месте Золотарь бежал бы прочь от клиники. Она же — серая, как казенная простыня — ринулась в стеклянные двери. Холл. Бросок к лифту. Нет, передумала. К лестнице. Бегом, заячьей скидкой, оглядываясь через тощее плечико…

Исчезла.

— Это чукча, — сказал он Чистильщику. — Чукча номер 36.

Оказывается, шеф уже давно стоял рядом.

— Я знаю, — кивнул шеф.

— Знаешь?

— Внешники ее сразу пробили. Видишь, как совпало…

— Вижу.

— Виртуальный возбудитель, и она же — в списке потенциально импицированных. Скачок траффика. Наша землячка, из Дергачей.

— Ты ее отпустишь?

— А что ты предлагаешь?

— Взять.

— Ее не за что брать.

— Это да. Ни кожи, ни рожи.

— Ее не за что арестовывать. Да и права такого у нас нет.

— Сомневаюсь.

— Что-то ты хреново выглядишь, Золотарь.

— Мы уже «на ты»?

— У тебя есть возражения?

— Нет. Слушай… Ты в курсе, что кругом — они?

— Кто? Враги?

— Компьютеры.

— В курсе. Поехали отсюда, параноик. Чайку выпьем…

— Ах ты горький, горький чай Поездной, Не светла моя печаль — Мрак ночной, Ты гори в ночи, звезда, Впрок гори… Спи, дитя — не навсегда, До зари.

Ночью, ворочаясь перед тем, как заснуть, Золотарь сообразил, что Чистильщик ни капельки не удивился. Ну, сотрудник узнал в лицо виртуальную чукчу. Которую ни разу не видел. О которой не спрашивал у мудрых внешников. Узнал, и ладушки.

Обычное дело.

ДЕНЬ ВТОРОЙ

ЧЕРНАЯ ОРХИДЕЯ

1

Likana: …я тебе ебало вскрою, грязный овцетрах!

Vor_tkunem: Ба, да мы сегодня не вдухе. Ты мне еще пальчиком погрази. Я домой приеду тебе жопу на британский флаг порву! Сука, не зли меня, я те твою EVANESCENCE знаеш куда засуну, месяц будеш срать её альбомами!!!

рокерша: Ты имеешь что то против Ранеток? Заебись нах, найду ебало расквашу, мать родная не узнает! Ранетки лоучшие. и они поют РОК! И добились мировой славы. а ты тупая козлятина, как сидела в дерьме, так и будешь там сидеть. Зависница хренова. Ранетки и Токи рулят, все антифаны засуньте свои гребаные языки себе в жопу и сдохните!

Привидение: Умри уебище1

Вот так меломаны ведут нынче диспуты о любимом искусстве. «Музыку я разъял, как труп. Поверил я алгеброй гармонию…» Алгеброй? — нах такую алгебру… Скучно. Ни тебе оригинальных идиом, ни загибов этажностью с Эмпайр-Стейт-Билдинг. Где кипение страстей? Где кураж? Настоящие обиды где?

Где-где…

Ага.

Пустышка. Можно не фиксировать. Хотя казалось бы: мат, угрозы, куча восклицательных… А вброса нет — и не будет. Серый шум, гнилье. Как это определить? Увы, только по запаху. Слова те же, ошибки те же, а эффект — нулевой. Может, вонь — эманации «черного шума»? Эмоции, транслируемые через сеть мне в нос? В мозг? В душу?

В бога-душу-мать.

— Етить-колотить…

В соседнем кресле — медведь в берлоге — заворочался Карлсон. Рука потянулась к ножу. Нет, передумал. Умата сегодня нет — взял отгул. Его машину оккупировала Рита. Шарится по сети, скачет с сайта на сайт. Нынче это называется «веб-серфингом». Попутно обменивается с кем-то сообщениями — вон, очередной конвертик всплыл на экране.

С моего места ее монитор хорошо виден.

У стены на диванчике шелестит страницами Натэлла. К компьютерам бегемоточка не суется — листает детектив в мягкой обложке. Черный дежурит на улице. Двухступенчатая охрана, все по-взрослому…

Чистильщик уже дважды спускался из «студии». Беспокойный он стал. Раньше, бывало, к каждому через плечо заглянет. Парой слов перебросится, пошутит… А теперь не подходит: поздоровается — и меряет комнату шагами. На нервы действует. Три дня назад меня в сторонку отозвал:

«Внешники, — шепчет с трагической миной, — могут прислать сообщение о выбросе. Если к тебе придет — сразу текст на принтер, и звони мне на мобильный. Это очень важно.»

Без проблем, говорю. А чего они сообщение тебе не пришлют?

«В смысле? — моргает Чистильщик. — Мне и пришлют…»

Почему не напрямую, говорю. На твою машину?

«Я не все время за компьютером сижу, — разъясняет Чистильщик. И мимо смотрит. — Вдруг прозеваю? Ты, если что, в ту же секунду звони!»

Проявил шеф особое доверие. Гордись, Золотарь! Вот тогда впервые и подумалось: а ведь мы, в сущности, занимаемся ерундой…

— Золотарь! Это ты там ерундой страдаешь?!

— Что?

— С кабелем балуешься! Сетка то есть, то нету…

С удивлением обнаруживаю, что действительно верчу в пальцах сетевой кабель, ведущий к хабу нашей локалки. Третий виток на палец накрутил. Штекер из гнезда вот-вот выскочит.

Задумался, блин!

— Он, он! — спешит заложить меня Карлсон. — Кабелирует!

— Прошу прощения, — втыкаю разъем на место. — Шиза, ты сквозь шкаф видишь?

— Больно надо! Хаб возле тебя, а ты идиот! Значит, больше некому…

— Понял, отползаю.

— Дедукция, етить-колотить, — радуется Карлсон. — Шиза, бегом в сыщики!

— Ага, вот сейчас все брошу…

— Что — все?

— Дерьмо рулонами… — и вдруг томно, с придыханием: — Знаете, мальчики-девочки? Я ведь из вас единственная по профильной специальности…

Карлсон прям и прост:

— Черпальщица?

— Дворник.

— Врешь!

— Ей-богу! Я раньше дворником работала. С семнадцати лет.

Тайны Мадридского двора! Шиза — дворничиха?

— …ночью проснусь, вспомню: метлой шурк-шурк… Палые листья. Окурки. Мятые пачки от сигарет. Подряжалась мыть подъезды, в частном порядке. Жильцы по пятерке сбрасывались… Где ты, моя юность? На что я тебя променяла? Вот: «Презик, сучок, засунь себе свою партию в жопу по самые гланды! Ты у меня пока не вычистишь все школьные сортиры страны, о новом сроке даже и мечтать не думай…» Политический форум. Рита, вы хотели орхидей? Их есть у меня!

И, творчески подвывая:

— Когда б вы знали, из какого сора растут цветы, не ведая стыда…

Хорошо ей. Орхидеи…

Olena: Болезнь общества в патологическом жлобстве. Скачав книгу, прочитав и испытав кайф, людей вполне обеспеченных не обуревает жажда меценатства и они не рвутся отблагодарить автора. У нас отлично развито только алкогольное меценатство — зато в патологическом количестве и качестве.

Тукан: А кто сказал, что оне — пейсатили? Оне — сасатели. Патаму их и садят на кукан. Любой говнофантаст — облезлай геолох-еврей из шестидесятых, с обосраным рюкзаком и гитарой на плече, вечнай тунеядиц и социальнай педораз, лох ачкастай гхы гхы.

Komposter: Я в полнам ахуе. Стока открытий, шо песдец. Раньше каждай второй пидар, насаженай на рельсу, был «программистом», щас — пейсатиль. Куда катицо этот мир…

Тукан: Пейсателя — на рею! Голой жеппой…

«Обстракция», как выразился коллега-редактор в книге Бориса Штерна. Веерное швыряние фекалий в пространство, без конкретного адресата. Впрочем, приди сюда «пейсатиль» с именем, как песчинка в раковину, и вокруг него — вокруг имени, персоны, олицетворенной публичности — сразу начнет формироваться жемчужина.

Такой жемчуг катают жуки-скарабеи.

Существует ли рассеянный «черный шум»? Не точечный вброс, а фоновая эманация? Имеет ли он свойство накапливаться до критической массы? Сколько по стране «Авгиконов»? По бывшему Союзу?

Во всем мире?

Сотни людей — тысячи? — просиживают задницы. Нюхают, фиксируют, плодят отчетность. Иногда пробуют вмешаться, сбить волну. А толку? Тришкин кафтан, шитый на Гулливера. По кафтану ползаем мы-лилипуты. Пуговицу отпорем, на хлястик пришьем. От полы отхватим лоскуток — ура-а-а! — и гурьбой тащим рукав латать. Гулливер плечищами двинул, кафтан по швам трещит, а мы все суетимся, мелочь пузатая.

Кустарный подход — чепуха. Где легионы храбрых портняжек? С батареями швейных машинок? Разработать алгоритм, установить каждому провайдеру «робота» — пусть сам отслеживает критические пики на стадии формирования. И гасит из брандспойта.

Наши потуги — что мертвому припарки.