Здание потрясало размерами. Они переходили из комнаты в комнату, минуя длинные столы, заставленные ретортами и колбами непривычных форм: сплющенные и вытянутые, с «лебедиными шеями» и вычурными ручками, покрытые вязью иероглифов... Попадались и кюветы европейского образца.
«К чему эти излишества? – недоумевал рационалист Эрстед. – Посуда для опытов – не парадный сервиз! Ее девиз: функциональность, дешевизна и простота в изготовлении. Зачем нужна реторта с „шеей лебедя“, еще можно понять. Но все остальное? Варварская страсть к украшательству...»
Он вовремя вспомнил, кого здесь зовут «варварами». Лю Шэню лаборатория брата в Копенгагене показалась бы убогой конурой, непригодной для творческой работы. Шеренги стандартных склянок с реактивами. Десятки одинаковых колб. Черные столы без инкрустаций. Как творить в такой обстановке?! Как возвысить дух? достичь гармонии? – если вокруг гармонией и не пахнет?!
В Европе считалось: ничто лишнее не должно отвлекать ученого. Здесь придерживались иного мнения. «Красота для них – сестра целесообразности», – понял Эрстед. И с неудовольствием вспомнил, что в родном университете однажды ликвидировали кафедру физики, дабы усилить курс богословия.
– Прошу вас...
– Только после вас...
На жаровнях булькали растворы. В ступках растирались порции реагентов. Из пасти дракона-змеевика звонко капала бесцветная жидкость. Знакомый круговорот: взвешивание, смешение, растворение, фильтрация, перегонка, сублимация...
Они остановились возле сложной конструкции из медных и стеклянных трубок, соединявших дюжину разномастных колб. В середине хитросплетения на треноге покоился шар из темной бронзы, украшенный орнаментом. В горловину шара уходила часть трубок. Кто попроще – испугался бы: паук-исполин притаился в центре паутины, ожидая добычу.
– Как наверняка известно уважаемому гостю, – в скрипучем голосе Лю Шэня пряталась ирония, – наука Поднебесной далеко продвинулась в области создания новых веществ. Вы пришли в лучшую лабораторию мира. Здесь открыты растительно-минеральные соединения с дивными свойствами. Краски на их основе гораздо долговечнее и ярче природных. Ваши соотечественники, вассалы императора Сюань-цзун, платят большие деньги...
Надменность китайцев, скрытая в ножнах вежливости, была Эрстеду хорошо известна. На кораблях официальной миссии лорда Макартни чиновники Китая вывесили знамена с надписью: «Носитель дани из английской страны». От Макартни потребовали встать на колени, совершив девятикратное челобитие.
Сошлись на компромиссе: лорд встал на одно колено.
Голландских послов держали во дворе, на лютом морозе. Графу Головину предложили на четвереньках вползти в Тронный зал, неся на спине подушку с верительной грамотой. Тому же Макартни, после всех унижений, вручили эдикт для передачи Георгу III: «У нас есть абсолютно все. Мы не нуждаемся в изделиях вашей страны».
Значит, вассалы?
Эрстед потянул носом. Запах показался ему знакомым. Ну конечно! Лаборатория Унфердорбена, пару лет назад. Выпив шнапса, Отто хвастался экспериментами по обработке растительного сырья. В частности, опыт с Indigofera anil дал любопытный результат.
Так вот ты кто, загадочный «паук»!
– Я восхищен! Аромат сего вещества мне уже доводилось обонять. Мой друг, мудрец Отто Унфердорбен, получил его из индиго и назвал «кристалином». Об этом имеется сообщение в «Вестнике науки». Однако вы раньше наших ученых догадались, как применить кристалин с пользой и выгодой. Поздравляю!
«Сом» понял свою промашку – секрет новых красок бесплатно уплывал к варварам. Но Лю Шэнь сумел сохранить лицо:
– Наши ученые в первую очередь заботятся о благе державы. Благородный муж не блуждает впотьмах: он следует Пути. Подобно бодисатвам, давшим обет не уходить в Нирвану, пока все живые существа не будут спасены, мы несем во мрак факел знания. И обращаем открытия на пользу соотечественникам.
Гимн науке имел второе дно. Мы, ханьцы, знаем, как верно распорядиться найденным. А вы, чужаки, даже открыв новое, растерянно моргаете, не зная, к чему приспособить находку.
Спорить не хотелось. Да-да, вы абсолютно правы! Как сказал Кун-цзы, разве не радость непрерывно совершенствоваться в том, что приобретено учением?
И главное, не пойти ли нам дальше?
Экскурсия продолжилась. Гость с вниманием слушал комментарии хозяина. Но тот, расписывая достижения китайской науки, теперь избегал конкретики. Наводящие вопросы пропадали втуне. Как в вате, они вязли в разглагольствованиях Лю Шэня, не желавшего более наступать на опробованные грабли.
Кто ж знал, что лаовай по запаху определит вещество?!
Наконец они добрались до закрытой двери. Ее украшала роспись; в центре извивался усатый дракон из серебра. Изображение заинтриговало Эрстеда. Однако, к его разочарованию, Лю Шэнь объявил, что гостя ждет чай, – и свернул в комнату для чаепития.
Грея руки о стаканчик, накрытый миниатюрной пиалой, ловким движением переливая чай в пиалу, делая первый глоток и кивая с видом знатока – солома и солома, «Laphroaig» куда лучше! – Эрстед решил перейти к главному. В этой лаборатории, если верить слухам, получали драгоценный алюминиум. Металл стоил дороже золота и обладал рядом уникальных свойств.
Тратить его на украшения? – все равно что забивать гвозди подзорной трубой.
Китайцы получали алюминиум иным способом, нежели Ханс Христиан, старший брат путешественника, или Фридрих Велер, усовершенствовавший методику брата. Зря он устроил спектакль с кристалином! Теперь «сом» настороже. Вытянуть из него сведения будет непросто. Догадайся китаец, что редкий металл годится не только для ювелиров...
Впрочем, он это наверняка знает. Если сообщение о гробнице Чжоу Чжу – не сказка...
– Благодарю за интереснейшую экскурсию. Я завидую вашим ученикам: они черпают из несомненного кладезя мудрости.
Эрстед не надеялся, что «сом» купится на примитивную лесть. Но начинать серьезный разговор «в лоб» не следовало.
– Разве не радость – встретить друга из дальних краев? – не остался в долгу Лю Шэнь. Он слегка исказил цитату из Кун-цзы. В оригинале вместо «друга» фигурировал «ученик». – Занятия наукой проясняют ум, чай возвышает дух, следование Пути дарит чистоту помыслов. Я, недостойный, в меру своих сил...
– Не скромничайте, светоч знания! Я слышал, ваша лаборатория выполняет заказы самого императора? Мой старший брат также оказывал услуги королевскому дому. В частности, поставлял редкие металлы для ювелиров короля.
– О, исполнять волю Сына Неба – великая честь! Но мы не занимаемся поставками золота и серебра. Негоже ученому заменять простого плавильщика...
Эрстед сделал вид, что не заметил намека.
– Разве кто-то говорил о золоте и серебре? – с простодушием, каким владел лучше, чем князь Волмонтович – саблей, спросил он. – Речь шла о действительно редких металлах.
– Таких, как «серебро Тринадцатого дракона»? – улыбнулся Лю Шэнь.
В елейных интонациях китайца пряталась насмешка. Удачный момент поставить варвара на место! Есть секреты, коими владеют лишь просвещенные ханьцы.
– Тринадцатый дракон? Поэтическое название. Оно мне нравится. У нас сей металл называют «алюминиум». Ведь мы говорим об одном и том же элементе? Дабы развеять сомнения – вот, взгляните.
Раскрыв саквояж желтой кожи, который принес с собой, Эрстед достал брусок легкого серебристого металла. В Дании такой слиток алюминиума стоил бы целое состояние. Он и здесь обошелся, мягко говоря, недешево. Пришлось обращаться за кредитом к англичанам. Имя Натана Ротшильда, а главное, тайный документ за подписью банкира, сделали представителя Ост-Индской компании добрым и щедрым, как летний дождь.
Лю Шэнь не сумел скрыть волнения. Рука его дрогнула, коснувшись слитка. Но проявление слабости длилось краткий миг. Улыбка вернулась на лицо китайца, едва «сом» разглядел клеймо-иероглиф. У варвара много денег? Очень хорошо. Но добываем-то «серебро Тринадцатого дракона» мы!
Пусть платит.
– А Лю Мен? – на свой лад повторил старик латинское слово. – Хорошее созвучие. Так назвал этот металл ваш поэт?
– Взор мудреца проницает любые завесы, – усмехнулся в ответ Эрстед. – Мой брат – ученый. Но он не чужд поэзии. Одно из стихотворений он посвятил алюминиуму, когда сумел его получить.
– Ваш брат получил «серебро Тринадцатого дракона»?!
В голосе Лю Шэня сквозило недоверие. Лаовай совершил уникальное открытие? Нет, это ложь! Варвар с Севера просто желает выведать заветную тайну!
– К истине идут разными путями. Если мне не изменяет память, так говорил Будда. Уверен, метод моего брата отличается от используемого вами. Почему бы двум «знатокам истинной природы элементов» не поделиться знанием друг с другом?
– Вам известен секрет?
– Разумеется. У нас это вообще не секрет. Все ученые – братья. Если мы откажемся дарить свет ближнему – мир погрузится во мрак невежества. Не так ли?
Эрстед не ожидал от себя подобного красноречия. Сказалось регулярное общение с китайцами.
– Вам, – хитро сощурился Лю Шэнь, хотя при его глазках это казалось невозможным, – как мастеру заморского ци-гун, должно быть известно: «серебро Тринадцатого дракона» не дается в руки тем, чьи помыслы нечисты. Благородный металл – благородному мужу. Но даже ему необходимо в течение семи дней поститься, приводя ци в гармонию с внешним миром. Медитации, киноварные поля...
– Ах, как вы правы! – перебил «сома» Эрстед. – Разве я посмел бы нечистым явиться в храм науки? Перед приходом сюда я целую неделю предавался медитациям и «погружал журавля в киноварь». Теперь я готов к испытанию. Приступим?
Вопрос прозвучал, как вызов на дуэль.
Датчанин вспомнил гордую улыбку Вэя-младшего и шест на плече Вэя-старшего. Наставник императорских телохранителей спешил на площадь, где ждал его чужак-забияка. А Андерс Эрстед в это время шел в лабораторию, где ждал варвара надменный химик Лю Шэнь. Тысяча дьяволов! – рюкюсец Мацумура вдруг показался родным и близким человеком. Взять палку, выйти один против всех, на чужой территории...
Прежде чем вступить в бой, Эрстед пожелал рюкюсцу победы.
Сцена вторая
Горечь побед, радость поражений
1
Расставшись с Эрстедом, отец Аввакум направился в школу для албазинцев. Ее открыл архимандрит Петр, глава нынешней миссии. Увы, толку от школы было мало. Выполняя указание поддерживать православную веру «исполнением треб и проповедью», миссия столкнулась с очевидными трудностями.
Широта русской натуры, помноженная на дурные привычки китайцев, дала ужасающий результат. Казаки острога Албазин, сдавшись на милость императора Кан-си, попали на хлебное место. Всех скопом причислили к сословию потомственных военных – второму после гражданских чиновников. Большое жалованье, удобные квартиры – богдыхан не скупился на дары. Участок земли на северо-востоке Пекина, кладбище за городом, буддийская кумирня, перекрещенная в часовню святителя Николая...
Служба в родном остроге – ад в сравнении с райской добротой Поднебесной.
Жен казаки получили из Разбойного приказа. Говоря простым языком, им раздали жен казненных преступников. Дети и внуки, рожденные в таких семьях, быстро превратились в воинственный сброд. Жизнь они проводили в своеволии и бесчинствах. Сытые, обеспеченные, забияки транжирили жалованье направо и налево.
Пьянство, опиум, долги, распутство, драки...
Ремесел албазинцы не знали, к труду относились с презрением. Наследственной обязанностью считали одно – службу в гвардии, в отряде «Знамени с желтой каймой». Дурной каламбур, но богдыхана они боготворили. Священник, служа литургию в Софийской церкви – Никольскую часовню давно переосвятили – после «государских ектений» молился о Сыне Неба:
– Еще молимся Господу Богу нашему помиловати раба своего имя рек богдыханова величества, как его в титулах пишут, умножити лета живота его, избавити его и боляр его от всякия скорби, гнева и нужды...
Вздыхая, отец Аваккум брел по грязной улице. Ох, грехи наши тяжкие... Поди исполни пастырский долг на краю земли! Впрочем, молодость брала свое. Долго грустить монах не умел. Телега, запряженная тощим быком, обрызгала его грязью из-под колес. Разносчица пирожков долго шла рядом, уговаривая купить нехитрую снедь. Мальчишки ловили голубей, расставляя силки.
Город оживал.
Весна в Пекине, сегодня – хромая замарашка, обещала вскоре превратиться в пышную красавицу. Зацветут магнолии, вишни и сливы. Розовой пеной окутается миндаль; белой – абрикосы. Проснутся лотосы в прудах. Тугие бутоны пионов, зелень живых изгородей...
Хорошо, когда ты молод. Все впереди. Проповеди на китайском, дружба с ламой Гьятцо, перевод на тибетский Евангелия от Луки. Возвращение в Россию, производство в архимандриты. Должность корабельного иеромонаха в экспедиции адмирала Путятина. Плавание на знаменитом фрегате «Паллада». Орден Владимира 2-й степени. Погребение у церкви Святого Духа в Петербурге. Надгробье на двух языках: русском и китайском.
Все впереди, и не надо торопиться.
Школа пустовала. Постройку, выделенную под занятия, можно было без колебаний назвать хибарой. Фундамента нет, отчего дом просел и покосился. Крыша набекрень, как шляпа у хмельного гуляки. Две каморки, где соберешь пять человек – тесно; соберешь десяток – дышать невмоготу. Правда, здесь редко сходилось больше трех-четырех албазинцев.
Архимандрит Петр бранился, оскверняя сан черным словцом. Крестить удалось менее полусотни народишка, и будто отрезало. Что скажут в столице? Осудят? В ссылку сошлют? А прошлый начальник миссии, опальный-прощенный отец Иакинф, еще и подольет, небось, маслица в огонь...
– Отче! Мандарин ты мой дорогой!
Здесь отца Аввакума и нашел пономарь Спирька. Расхристанный, в ветхой шубе на голое тело, в драных штанах, Спирька аж горел от возбуждения. Облапив маленького монаха, аки топтыгин, зверь лесной, косулю, пономарь закружился по каморке, ударяя отцом Аввакумом о стены.
– Мандари-и-и-нушка!
– Изыди! – блажил несчастный. – Отпусти!
– Мандари-и-и-и...
– Ахти мне, грешному!.. помру без покаяния...
Наконец Спирька угомонился. Он плюхнулся на лавку, едва не сломав ее, и стал шумно чесаться. На волосатой груди от ногтей оставались красные полосы. Отец Аввакум, отдышавшись, кое-как привел себя в порядок.
– Сколько раз говорено, чтоб не звал меня мандарином? – хмуро спросил он.
– Много, – согласился честный пономарь.
– Отчего не повинуешься, долдон?
– Дык слово вкуснющее, отче! Забудусь и вновь согрешу. И властям приятно: дескать, уважаем... – Спирька с лукавством подмигнул. – Кесарю, значит, кесарево!
В объяснениях буяна имелись резоны. Еще со времен первой русской миссии богдыхан Кан-си зачислил ее членов в высшие сословия Поднебесной. Архимандрита пожаловал мандарином 5-й степени, священников и диаконов – мандаринами 7-й степени, а всех остальных, по манчжурскому своему разумению, записал в сословие военных. О здоровье начальника миссии Кан-си посылал справляться каждый месяц. Нынешний богдыхан Сюань-цзун сократил это хлопотное дело до двух раз в год – что все равно оставалось неслыханной честью.
Из миссионеров кто хотел, мог взять себе жен – ясное дело, из памятного Разбойного приказа. Казнили часто – во вдовах грабителей и воров недостатка не было. Раздавали женщин и так, без свадьбы. Китаянки в грехе греха не видели. Слабые же духом причетники – соблазнялись.
– А чего я зрел, отче! Содом и Гоморра!
Отец Аввакум понял, что взят в осаду.
