А бабочка уже гнала растерявшуюся свиту прочь со двора.
– Уходим, уходим...
Надвинулся громоздкий силуэт Башни. Зануду тащили под руки, не давая оглянуться. Он мог только слышать. Далеко позади, вне замка, бабочка заканчивала свою песнь. Ей вторил гром – гроза наконец-то одумалась, накрыла Эльсинор рокочущим покрывалом. Дождь медлил, зато трезубцы молний – настоящих! – били, не переставая.
Одна, другая, третья...
Его ослепило. Словно какой-то шутник решил порадовать защитников фейерверком. Горящие цветы расцвели над черепицей крыш. Вернулся день, обнажив скрытое – ровный квадрат двора, острый силуэт донжона, гладкую кладку Башни, застывшей в грозном молчании.
– То была галерея, панове? – с истинно светским любопытством осведомился князь. – Когда мы уходили, юнаки носили туда порох...
– Да, – подтвердил Эрстед. – Казимир, бери левее. Подземный ход – там.
Башмаки скользнули по булыжнику. Глухо ударил о камень приклад – ружье упрямый лейтенант Торвен волок с собой. Цель была близка – открытая дверь первого этажа, одна из нескольких в этом крыле. Такая же, как сестры-близняшки, за исключением странных колонн по бокам – массивных, темных до черноты. Теперь, когда деревянная галерея взорвана, попасть в Башню можно лишь отсюда.
...бабочка!
Посмотреть назад он сумел на пороге, когда его отпустили. Оперся на ружье, крутнулся, устоял на ногах. Двор пуст и гол. У ворот плавает серое облачко. Шум драки стих. Стал слышен перестук капель по брусчатке – дождь соизволил начаться.
Дождь...
– Все готово, гере Эрстед!
Их встречали. Дон-кихотская бородка – и рыжая шевелюра.
– Вы идите, а мы за вами!
– Мы Арне дождемся. Он на донжоне... наблюдатель...
– Вместе, – разлепил губы полковник. – Мы тоже... Подождем.
Дождь свирепел, не капал – лил вовсю. Гроза разбушевалась. Молния, молния... Земля подпрыгнула. Неужели рьяные викинги решили взорвать галерею по второму разу? Для пущей верности?
– Громоотвод! – Дон Кихот переглянулся с рыжим. – Прямо в Башню!..
Настал черед переглядываться остальным. Расхохотался Андерс, оскалил зубы гере Зануда, сверкнул окулярами Волмонтович.
– Банка!!!
– Живем, майне герен!
– Я здесь!
Из темноты вынырнул паренек в насквозь мокрой одежде. Белокурые волосы – торчком, в левой руке – кавалерийский пистолет, определенно из экспозиции. Пятый зал, отдел «Семилетняя война».
– Гере Эрстед! Когда я уходил с донжона... У берега... словно каша вскипает!..
Зануда хотел переспросить, уточнить у торопыги. Каша – какая именно? Со смальцем или без? И вообще, что за поэзия в устах будущего ученого? Хотел, да не успел.
– Пин-эр!
Сцена седьмая
Ах, наш милый Андерсен!
1
Девушка шла по двору – спотыкаясь, опустив голову. Исчезла бабочка, сгорела в огне; спета ужасная песнь. Шелк халата – в мокрой грязи. Затерялся тонкий поясок. Влажные, отяжелевшие волосы упали на плечи.
Усталый, еле живой человек уходил от Смерти.
Смерть не торопилась – ползла сзади. Гиены трусили осторожной рысцой, стараясь не подходить слишком близко. Топали «потопельники» – обмякнув, утратив боевой задор. Топ-топ-топ...
– Целься!
– То им, пшепрашам, как элефанту – дробина, – Волмонтович одернул сюртук, аккуратно снял окуляры, отдал полковнику на хранение. – Арии не обещаю. Литвинская партизанская, a capella. «Песня повстанческого коня», господа...
Постоял секунду-другую, собираясь с силами.
Бледность вернулась на щеки князя. Не воск манекена – синева стали. Как у покойника, заострились черты лица. В глазах, запавших от усталости, отразились вспышки молний: горячие, желто-алые огоньки. Дрогнули сухие губы:
Волмонтович шагнул вперед, поправляя манжеты. Щеголь, шляхтич; ходячий гонор. Такой и под топор не ляжет в несвежей рубашке. Лишь сейчас Зануда сообразил, что князь идет на бой безоружный. Моргенштерн он отложил в сторону: отдыхай, боевой товарищ! Не мальчик, небось, почтенный цеп, в летах...
Сами управимся.
Пин-эр брела, ничего не видя. Зато преследователи засуетились. Самая храбрая гиена перешла на бег, заходя сбоку – слюнявая морда, хвост-веревка хлещет кнутом. Стал громче топот мертвых ног. Потянулись гнилые пальцы, норовя ухватить безразличную ко всему добычу за ворот халата.
Будто пародируя топот мертвецов, Волмонтович ударил подошвой о булыжник. Выкинул потешное коленце, за ним – другое. Князь явно входил в роль – то ли удалого повстанца, то ли его друга-коня, то ли обоих сразу.
Кентавр.
Тварь, уже готовая вцепиться в китаянку, слишком поздно заметила врага. Литвинский кентавр не бежал – летел. В уши ударил жалобный взвизг. Длинное, извивающееся тело вздернулось, как на дыбе.
Мелькнула белая манжета.
Визг захлебнулся. Оторванная лапа глухо стукнулась о булыжник. Кентавр швырнул плачущую гиену-калеку прочь, брезгливо вытер пальцы о брусчатку. Обернулся – резко, словно конь на скаку.
Притопнул левой, правой, готовясь пуститься в пляс:
Манжеты – белая и окровавленная – метнулись к клокочущей ненавистью глотке второго зверя. Тварь отпрянула, хрипя, оскалила желтые клыки.
Кентавр не отступал:
Гиена не выдержала – заскулила нашкодившим щенком.
Удрала.
Подпрыгнув, кентавр оглушительно свистнул вслед беглянке. Пин-эр уже стояла рядом с ним – измученная, безмолвная. Легко, как жених – невесту, Волмонтович подхватил китаянку на руки, смерил надменным взглядом толпу «потопельников». Забыв о приличиях, о шляхетском достоинстве, харкнул под ноги самому настырному – верзиле в драной матросской фуфайке.
Назад он шел не торопясь, боясь потревожить девушку. Когтистая лапа попалась под ногу, и князь пнул ее, отбросив подальше – кыш, падаль!
2
– Я – на склад. Князь, Пин-эр и Торвен со мной, – Эрстед закинул ружье за спину, устало повел плечами. – Надо проверить систему защиты. Остальные...
– Все на постах, согласно расписанию, – отрапортовал Дон Кихот, пятясь к двери. – Поспешить бы, а?
Зануда мысленно согласился. Пора! Толпа близко – лица видать. Колокол «Вазы» поднял всех – и погибших в недавнем Мальстреме, и сгинувших в прошлые шторма. У некоторых и лиц-то нет – лопнула темная шкура, наружу глядит желтая кость.
Полная мобилизация!
– Потом я вернусь к иллюминатору...
– Нет, полковник!
Лейтенант Торвен потянулся, разминая кости, тронул ладонью ноющее колено. Не боец! Но остальные не лучше. Воскресший Волмонтович, нет слов, кентавр – но кому-то ведь нужно нести девушку?
– Возле иллюминатора подежурю я. Ты нужен на складе. Кроме того, в два конца ты не успеешь. А если они пройдут Банку... К чему тогда были все эти танцы?
Лицо Эрстеда дрогнуло, как от зубной боли. Словно вновь он стоял у свежей могилы. Холм мерзлой земли, торчат не кресты – сабли с грязными кистями на эфесах. «Прощайте, волонтеры! Нет, до свидания. До скорого!..»
Из Черного полка домой вернулась десятая часть.
– У тебя дети, Торвен.
– У тебя тоже, – равнодушно ответил Зануда. – Удивил!
– Гере Эрстед! Пора!..
Дон Кихот нервничал. Даже рыжий ловец угрей – и тот пятился в глубь Башни. Белокурый Арне-наблюдатель уже спустился вниз, благо не держали.
– Хорошо, – вздохнул полковник. – Кто знает, где рубильник?
– Я! Я знаю! – с радостью выкрикнул рыжий.
– По моей команде! – Эрстед дождался, пока Волмонтович исчезнет в темноте со своей драгоценной ношей. – Торвен? Ты как без трости?
Зануда ударил о порог прикладом ружья.
Оба выжидали. Мертвецы идут на приступ – такое и Александру Дюма не придумать. Дешевка она, мсье, ваша «Нельская башня»! Ближе, ближе... Пустые глаза, пустые глазницы. Тянутся закостеневшие руки, отпали челюсти, висят распухшие языки. Авангард подошел вплотную – десять-пятнадцать шагов, и толпа вольется в дверь, сминая двух глупцов. Д-дверь, как говаривал убийца старины Ольсена, зубастый негодяй с чудо-зонтиком...
Слева – пара колонн. Справа – пара колонн.
Молчаливые часовые.
– Отойдем от греха! – крепкая рука ухватила Торвена за локоть, потянула в коридор. – Ох, что-то будет... Честно говоря, я сам плохо знаю, что сейчас будет. Ты мне веришь, лейтенант?
– Верю...
– Ну и славно. Рубильник!
От вопля полковника у Торвена зазвенело в ушах.
– Есть – рубильник! – донеслось из подземных недр.
– Зажмурься, лейтенант!
К счастью, Зануда успел вовремя выполнить приказ. Ослепило, но не слишком. Проморгавшись, он вытер слезы – и увидел. Между парными, угольно-черными колоннами, охраняя вход, плясали, выгнув спины, огонь-коты. Дыбом шерсть, белая с синим отливом. Распушились генеральские усищи, брызжут искрами. На клыках кипит слюна, пузырится.
Шипят зверюги, пугают врага...
Есть такая кошачья порода: электрические дуги. Знатные котоводы старались, выводили: русский физик Василий Петров, «англичанец» Гумфри Дэви – и итальянец Алессандро Вольта. Всем миром, значит, работали.
Гроза изумилась, громыхнула, восхитившись делом рук человеческих. Над мокрыми волосами «потопельников» вознеслись струйки пара. Запахло озоном – так остро, что Торвен чихнул. Расчихались и гиены – твари пятились, воротили морды, плакали навзрыд хриплыми детскими голосами. Хотя огонь-коты вроде бы ничего не могли им сделать...
Если, конечно, не совать хвост в пламенную пасть.
Воздух потрескивал, напоенный электричеством. Зануда дышал полной грудью, чувствуя, как возвращаются силы. Зато мертвецы ложились на булыжник один за другим и застывали. Складывалось впечатление, что шипение вольтовых дуг – нет! само присутствие бешеных котов! – изгоняет прочь злую волю, направлявшую Нептуново стадо.
Задние, кто не захотел коченеть в Эльсиноре, поворачивали обратно, тащились к воротам, ускоряя шаг – спешили в мокрую, холодную могилу. Домой, в глубины Эресунна! Гиены не препятствовали. Твари старались не глядеть на сверканье между колоннами. Но их будто на веревке тянуло, выворачивало толстые шеи...
– Уходим!
Дощатая дверь захлопнулась.
...они остались втроем: Торвен, рыжий и Дон Кихот.
Рыжий задвинул противно взвизгнувший засов. Зануда не обольщался – вряд ли вольтовы дуги выведут из строя всю армию Филона. Батарей надолго не хватит. Задержат – и на том спасибо.
Дон Кихот снял с крюка фонарь.
– Идемте, гере Торвен. Мешкать не стоит.
– Я вам помогу!
Отказываться Торвен не стал, оперся о плечо рыжего. Дон Кихот шагал впереди, освещая путь. Идти приходилось согнувшись, чтобы не треснуться головой о потолочную кладку. Рыжий оказался услужливым, но очень уж нескладным – костыль из ловца угрей вышел не ахти. При каждом шаге Торвен впечатывал в пол приклад ружья.
Ничего, швейцарцы все делают на совесть – не развалится.
Сколько осталось патронов? Три? Четыре? Не важно. Сейчас главный патрон – Банка. Спасибо умнице-грозе и изобретению Бенджамина Франклина. Хватит на всех, с лихвой! – успеть бы...
Фонарь качался, свет плясал по тоннелю. Казалось – их мотает из стороны в сторону, как корабль в шторм. Сейчас флагман-фрегат пойдет ко дну, вода рухнет черной, давящей стеной, ворвется в легкие... Ударит, торжествуя, мертвый колокол. И Торбен Йене Торвен – бывший лейтенант, бывший помощник академика, бывший человек – встанет, спеша присоединиться к утопленникам, штурмующим Эльсинор.
На миг тоннель превратился в змеиное жало, раздвоившись. Издалека, сквозь толщу земли и камня, долетел глухой удар колокола. Торвен отчаянно замотал головой. Неужто – галлюцинации? Чудится плеск воды, вкрадчивый шепот за спиной. С потолка падают капли...
Нет тут никаких капель!
Здесь сухо. Работа с электричеством не терпит сырости. Каменная крошка скрипит под ногами. Пыльная кладка, паутина под потолком. Туннель перестал двоиться. И плеск воды утих. Хромой Бумажный Червь полз во чреве гиганта. Вот и желудок. Для червей он безопасен. Ползем дальше. А остальным – добро пожаловать!
Переварит, как миленьких.
Перед ними гостеприимно распахнулась крепкая дверь из дубовых досок. Так и оставить? Нет, слишком явный намек. Надо прикрыть, но не до конца. За дверью находилась круглая зала, шагов пятнадцать в поперечнике. В центре – толстая колонна, уходящая в потолок. На стенах горели масляные светильники. Панели из светлой липы – резьба, фигурные выступы.
Под ногами – толстый ковер; под ковром – слой асбеста...
Покрытие глушило звук шагов. Это позволило услышать: далеко, на том конце тоннеля, с треском вылетела дверь. Прорвались! Надо спешить. Осталось жалких семь шагов. Шесть. Пять.
Четыре...
Волной прибоя надвигался топот. Не знай Торвен, насколько узок проход – решил бы, что в подземелье ломятся боевые слоны Ганнибала. Скрежет когтей по камню, шуршанье, плеск... Нет, и впрямь – плеск!
...три. Два. Один.
Добрались!
Дверь – копия предыдущей – захлопнулась за спиной. Зануда устало прислонился к стене, перевел дух. Достал платок, вытер пот со лба.
– Благодарю за помощь, господа. Теперь уходите. Здесь я управлюсь сам.
– Вы уверены, гере?..
– Абсолютно. Бего-о-ом... марш!
Послушались. Унеслись.
– Рад видеть вас в добром здравии, дядюшка Торбен!
Непослушными пальцами Зануда расстегнул верхнюю пуговицу сюртука. Ему вдруг сделалось жарко. Напротив, на скамеечке, сидел Воплощенный Романтизм, положив руку на зловещего вида рычаг. Самое место для поэта! – подвалы замка, коридор уводит во тьму...
Ах, наш милый Андерсен!
– Что вы тут делаете?!
Длинный Нос обиделся.
– Я, между прочим, на боевом посту! Выполняю задание гере Эрстеда: дежурю у заветного рычага...
– Задание? Что вы мне врете!
– Я!.. Я – правду...
– Гере Эрстед все время был рядом со мной! Он никак не мог дать вам задание. И вообще – почему вы не в сушильном шкафу?
– Там места мало... хлам там, я не помещаюсь...
– А здесь, значит, помещаетесь? У рычага?!
– Это очень важный рычаг! Ну хорошо, пусть не гере Эрстед... Меня тут лаборанты оставили. Сказали: каждая рука на счету. Им воевать хочется! – а я, значит, дежурю. Вроде как часовой под домашним арестом...
– Благодарю за службу, юнкер Андерсен! Я принимаю у вас пост. Вы возвращаетесь в распоряжение...
Романтизм возмутился:
– Ну уж нет! Это дело поручили мне! Никуда я не уйду.
Обыкновенно бледный, поэт раскраснелся, как от жары. Торвену очень хотелось погнать Ханса Христиана взашей – но воспитание не позволяло. А уж пререкаться с нахальным пиитом...
– Смотрите! Они уже здесь!
