– Внимание! Зафиксировано спонтанное включение биологического ретранслятора в двухстороннем режиме. Установлен темпоральный экзобиологический контакт. Объект инициировал начало обмена квази-речевой волновой информацией. Сигнал пиковой мощности по шкале Любищева-Арнье. Определяю координаты объекта...
– Не понимаю! – в панике заорал Шевалье.
– Статико-динамическая мультиплексная пространственно-временная голографическая решетка, в которой свернуто пространство-время вашего организма, была приведена в неравновесное состояние, – охотно отозвался добрый Голос. – Самопроизвольно запустилась одна из дремлющих подпрограмм вашего хромосомного биокомпьютера, активировав безынерционный генетический информационный канал с положительным темпоральным вектором. Волновая матрица вашего генома вошла в солитонный оптико-акустоэлектрический резонанс с матрицей объекта на другом конце канала, в результате чего сейчас происходит темпоральный пробой...
– Кровь Христо...
Спираль со звоном рассыпалась.
Вначале он увидел рощу. Деревья показались ему необычными. Когда он решил присмотреться – роща надвинулась скачком, словно Огюст поднес к глазу подзорную трубу. Над зарослями пирамидальных криптомерий вознеслись неприлично волосатые стволы пальм, лениво покачивая резными листьями. Он попал в тропики? Или за прошедшие века изменился климат, и так сейчас выглядит Франция?
Париж?!
Выходит, Эминент врал, демонстрируя во сне Париж Грядущего...
Нахлынули звуки: шелест прибоя, гомон чаек. Море начиналось совсем рядом, в десятке шагов. Горки бурых водорослей источали резкий запах йода. В песке копошились мелкие крабы. Водная гладь безмятежно переливалась солнечными бликами. Вдали, разметанные ветром, таяли клочья перистых облаков. И ни одной железной птицы в небе, ни одного корабля в море – до самого горизонта!
Полно, Будущее ли это?! Или его выбросило на необитаемый остров, как Робинзона Крузо, героя романа Дефо? Разве в Будущем еще остались такие острова?
Что-то сверкнуло слева, на краю поля зрения. Мир послушно крутнулся, проворачиваясь на сто восемьдесят градусов вокруг вертикальной оси. Сто восемьдесят градусов – это три раза по шестьдесят. Операция симметрии.
Однако симметрией за спиной Шевалье и не пахло.
Рукотворный лабиринт простирался на пару лье в глубь острова. Стены из знакомого, тускло-серебристого материала возвышались на половину человеческого роста. Они сверкали слюдяными изломами и электрическими искрами. От мигания бликов у Огюста должны были заслезиться глаза, но ничего такого не произошло.
Все виделось ярко и неправдоподобно резко.
Стены лабиринта змеились, изгибались, закручивались спиралями. Сходясь и разбегаясь в стороны, они образовывали резервуары круглой, треугольной или нарочито неправильной формы. В многообразии крылась система – цикличность, повторяемость – но Огюст не мог ее постичь. Лабиринт походил на чрезвычайно сложный организм в разрезе.
Он припомнил занятия по анатомии. «Кишечник со множеством желудков», – пришло в голову не слишком аппетитное сравнение. Мгновением позже, когда он разглядел, чем заполнен лабиринт, его едва не вывернуло наизнанку. По «руслам» текла бурая с прозеленью жижа. Скапливаясь в резервуарах, она бурлила, пузырилась грязной пеной, закручивалась воронками и меняла цвет.
Как завороженный смотрел он на это противоестественное движение. Ноздри вдыхали запах кислой прели. Опять блеснул мертвенный свет, и Огюст успел засечь источник. Неподалеку возвышалась малая пирамида. На вершине ее тлел едва заметный синий огонек – точь-в-точь коронный разряд, который им демонстрировали в лаборатории.
Э-э, да тут у нас не одна – две... три... пять пирамид! Мысленно соединив их прямыми линиями, Огюст вздрогнул. Пирамиды образовывали вокруг лабиринта классическую пентаграмму оккультистов. Куда он попал? Зачем людям Будущего – такое?!
Растерянность грозила перерасти в панику.
Переведя дух, он уставился на море, надеясь успокоить нервы созерцанием идиллии. И обнаружил черный плавник – тот уверенно резал лазурную гладь. Дельфин? Акула? Существо быстро двигалось к берегу. Вот сквозь воду обозначились контуры темного, вытянутого тела...
Когда тварь с размаху вылетела на берег, Огюст попятился. Он так и не смог определить, что это было. Плоть «рыбы» вспучилась четырьмя короткими лапами. Существо подбежало к стене лабиринта, встало на дыбы – и, перевалившись через край, с чмоканьем ухнуло в жижу!
Больше оно не появилось.
Огюста передернуло. Он не сомневался: жижа растворила тварь, как желудочный сок растворяет пищу.
Над резервуаром возник бурый нарост. Он рос, как скользкий полип, пока не начал приобретать очертания человеческой фигуры. Минута, другая... Человек выпрямился, повел плечами, встряхнулся мокрым псом. Во все стороны полетели брызги слизи. Рожденный из жижи открыл глаза, глянул на Огюста, которого прошиб холодный пот. Губы человека тронула саркастическая улыбка – и за спиной его вдруг распахнулись кожистые крылья! Оттолкнувшись мускулистыми ногами, демон взмыл ввысь, его тень накрыла Шевалье...
Огюст закричал.
Хрустальная пурга окутала его звенящим саваном. Подхватила, унесла прочь, сквозь тоннель с бешено вращающимися стенками – и извергла наружу. Он увидел розоватую поверхность зеркала, свое лицо, искаженное ужасом, – и лишился чувств.
...в мансарде царила тьма.
Свечи в бра догорели. Во рту пересохло. Тело дрожало, как в лихорадке, ноги едва слушались. С трудом удалось найти и зажечь свечу. В недрах буфета нашелся кальвадос, припрятанный на черный день. С третьей попытки он сумел выдернуть пробку. Жгучее счастье, дыша ароматом яблок, хлынуло в глотку. Даже не подумав о стакане, он прикладывался к спасительному горлышку еще и еще, пока не опорожнил бутылку «Boulard» наполовину. Лишь тогда руки наконец перестали трястись.
Пожар безумия, грозивший выжечь мозг, отступил.
Будущее оказалось не просто ужасным – оно было бесчеловечным! Ад, где бурлящая рвота поглощает морских гадов, рождая крылатых демонов, а вокруг мигают огни дьявольской пентаграммы. Что это – плоды бесконтрольного развития науки, отринувшей мораль? Или к такому исходу люди придут через развитие мистических практик, к которым тяготеет Эминент?
Какой из двух путей приведет человечество к Аду на земле?
Он сделал еще глоток и заткнул бутылку пробкой. Хватит! Не доставало только превратиться в горького пьяницу, глушащего страх хмелем. Раз он ступил на эту дорогу – надо идти до конца. Выяснить, что привело – приведет! – цивилизацию к фатальному финалу.
У Огюста Шевалье есть Время.
Может быть, еще не поздно избрать иной путь.
* * *Над Парижем вознеслась ночь.
Июньские ночи – кокетки. Огонь бриллиантов на черной бархотке. Изысканный аромат духов: сирень, липа, жасмин. Темный шелк, лиловый атлас. Кружевные жабо облаков вокруг шпилей. Дразнятся горгульи, рассевшись на карнизах собора. Снизу грозит шалуньям Карл Великий, заручившись поддержкой двух рыцарей. Течет Сена, равнодушная к чужим ссорам – лента в волосах ночи.
Река помнит, как Нотр-Дам де Пари хотели продать с торгов. Продовольственный склад, обустроенный в соборе, стал не нужен. Святыню едва не купил – знать бы, для каких нужд! – утопист Сен-Симон, провозвестник Нового Мира. Отдавали задешево; жаль, денег графу не хватило.
Решили собор снести, да передумали – посвятили богине Разума.
Великий Ветер, Отец всех ветров, расхохотался, несясь над спящим городом. Богиня Разума? Ни в своих звенящих высотах, откуда люди видятся даже не муравьями – пылинками, ни в стремительном полете над равнинами и морями, городами и полями сражений он не встречал такого божества. Разве дым над печными трубами – ее дыхание? Курс корабля в океане – ее взгляд? Воздушный шар над кронами деревьев – мыльный пузырь, выдутый ее губами?
Гром пушек – ее голос?
Сыновья, толстощекие быстродуи и завывалы, рассказывали Отцу, когда тот спускался к ним из вышних чертогов, про университеты и храмы. Про фабрики и больницы они тоже рассказывали. В их повестях, как живые, вставали алхимики, ищущие секрет вечной жизни, и математики, свихнувшиеся на числах. Спорили профессора в смешных шапочках, оккультисты вращали столы; врачи размышляли над вскрытым трупом, мистики беседовали с мертвецами; физики сходили с ума над электрическими огнями, бросали вызов здравому смыслу ясновидцы и пророки...
Разум?
Не смешите меня!..
В тишине, наступившей после громового хохота Отца всех ветров, раздался бой часов на башне Консьержери. О, эти часы! Не они ли без малого пятьсот лет тому назад впервые отбили двадцать четыре часа в сутках? Всем церквям Парижа было велено сверяться с биением их неутомимого сердца. Старенький механизм, нимало не гордясь, перевел стрелки Европы на новое время – и пережил крушение королевского замка, променяв одну башню на другую.
Крутились зубчатые колесики – скромные работники.
Механизм Времени, делящий его на равные и справедливые части, шел – из прошлого в будущее, шаг за шагом. Тик-так, услышал Великий Ветер. Шепот снежинок-шестеренок, движение маятника, неутомимое вращение стрелок. От создания мира до вселенского пожара – пульс молчаливой, насмешливой, коварной богини Разума: тик-так.
И показалось: «Да будет так!»
