В принципе с этим можно сунуться в суд. Пистолет, личность подследственного, поведение при задержании. Но ведь дело не в наркомане! Точнее, не в его поганой личности. Трищенко убили безнаказанно, в меня тоже стреляли, явно не опасаясь последствий. Кто дал этому уроду право убивать? Наркоманы-убийцы в нашей практике попадались, и не раз, но исключительно мертвые. «Психоз Святого Георгия» достает их вдвое быстрее, чем всех прочих. Кажется, на эту тему была даже статья…

— Когда мы сможем его допросить? Молчание затянулось, и я почуяла недоброе.

— Господин Изюмский!

— Да блин!.. Я его по башке ненароком двинул! У него это… Сотрясение!..

Да. Идиот. Клинический.

— Ладно. Посетителей допросили?

Протоколы я листала недолго. Дуб оказался дубом и тут. Свидетелей расспрашивали о Кондратюке — но не об убитом Трищенко. О Кондратюке же знали немногое. Появляется редко, мало с кем общается, предлагает себя исключительно за деньги или за «дозу», имеет совершенно непотребную кличку «Глубокая Пасть», не танцует… Не танцует — этого мы не учли… Эх, не о том спрашивали! С Кондратюком пока все ясно, нам бы про Убитого Трищенко узнать. Бармен — человек известный, тут бы многое всплыло!..

— Кто такая эта Очковая, не знаете?

Дуб только вздохнул. Озвереть? Нет, не стоит. Займемся педагогикой.

— Значит так, Изюмский! Кондратюка — на обследование. И не в лазарет, а в Центральную клиническую. Срочно! Пусть Ноглядят, что в нем такого особенного. Дальше… Вызовите всех свидетелей еще раз. Узнайте все о Трищенко. Побывайте у него Дома, расспросите родителей… Вас методике расследования учили?

Тяжкий вздох был мне ответом. Ну конечно! Юракадемия, заочное отделение!

— Как только найдете Очковую — везите сюда. Обыск на квартире. Как заявку на ордер писать — знаете?

— Да знаю я, госпожа старший следователь! — возгласил дуб. — Я просто того, ну… этого…

Верно. И того он. И этого тоже.

— Налейте коньяку!

Последняя фраза была явно воспринята как знак примирения. И напрасно. Я отхлебнула коньяк (прекрасный, откуда только взялся?), улыбнулась:

— А будете обо мне сплетничать, кое-что оторву. Что именно, вам Никанор Семенович уточнит. Настоящий мужик баб трахает, а не облизывает языком при посторонних. Ясно?

Удивительно, но дуб покраснел. Да так, что я почти его простила. Все-таки жизнь мне спас, охломон! Ладно, можно еще по глоточку…

Я кивнула на бутылку, товарищ Изюмский послушно привстал…

Дзинь! Дзи-и-инь!

Черт! Я и забыла, что телефоны бывают не только в моем кабинете.

— Вас, Эра Игнатьевна!

Так и знала…

— Гизело? Где тебя леший носит? Немедленно на выезд! Ревенко! Да пошел бы он!..

— Какого беса! Я работаю!..

Из трубки послышался рык, да такой, что даже я дрогнула.

— Немедленно! В городе погром! На Сумской! Поняла? Шеф уехал, дозвониться не могу! Ноги в руки, мчись, принимай решение! Я к «сагайдачникам», они, болваны, с выходом тянут!..

Выполняй!

К «сагайдачникам»? Ого, дело скверное, если дошло до курсантов Особого военного университета имени Сагайдачного. На моей памяти такого еще ни разу…

—Еду!

4

«Принимать решение» не довелось. И без меня было кому — мэр, оба его зама плюс начальник УВД Хирный с целой толпой жориков в больших погонах. Начальство жалось за могучими спинами архаров и явно не торопилось выходить за стену из пластиковых щитов. А впереди, загораживая улицу, бурлила толпа.

У страха глаза велики. Погрома не было: во всяком случае, витрины магазинов оказались целы, да и бить никто никого не собирался. Пока, по крайней мере. Зато движение перекрыли намертво. Опустевшие туши троллейбусов тянулись бесконечным караваном, одну из машин уже успели перевернуть. Лозунгов не имелось — кроме одного, наскоро намалеванного красной краской на обычной простыне. Я всмотрелась… «Кентов вон из города!» Ага, вот в чем дело! И конечно, иконы — огромные, почти в метр. Кажется, Святой Власий. Странное дело: в памятках, издающихся здешней епархией, епископ Севастийский определен к надзору за скотом. За крупным рогатым. Но в городе все считают, что именно он защищает от кентавров. Есть даже сборник молитв Власию «супротив буйства кентаврийского»; по-моему, его уже забросили и в Интернет…

— Гизело? Где твой главный?

От неожиданности я вздрогнула. Широкоплечий здоровяк с военной выправкой, которую не могло скрыть вполне штатское пальто. Бажанов, заммэра по силовым.

— Ищут, — сообщила я, прикидывая: не спросить ли в свою очередь о налете на квартиру Залесского? Нет, не стоит.

— А почему тебя прислали? Мужика не нашли?

— Почему? — удивилась я. — Нашли!

Он хмыкнул, протянул пачку «Кэмела». Я покачала головой. Бросила — еще в колонии, на спор. С тех пор и не курю.

Толпа между тем подкатилась к самым щитам. В воздухе мелькнул снежок, с легким стуком врезавшись в тугой пластик. Затем снежки посыпались градом. Вверх взвились десятки рук:

— До-лой кен-тов! До-лой кен-тов! До-лой!

— Ты что, над планом «Покров» работаешь?

Я покосилась на Бажанова, но переспрашивать на всякий случай не стала. А вдруг еще что-нибудь скажет?

— Стратеги, мать их! «Сагайдачники» давно уже должны быть! А если и вправду петух клюнет?

— Их Ревенко поехал подгонять, — со знанием дела Сообщила я.

— Ревенко… Хрен с бугра этот ваш Ревенко!.. Ну ты смотри, чего вытворяют!

Над толпой начал подниматься длинный шест. На его конце имелся небольшой «глаголь», с которого свешивалось нечто, издали похожее на мотоцикл. Присмотревшись, я поняла: это не совсем мотоцикл. Кентавр. Точнее, его уменьшенное изображение с табличкой на груди. Надпись гласила: «Кент сраный». Шест принял вертикальное положение, качнулся, но устоял.

Сзади послышался вопль. Я обернулась: двое архаров отбирали видеокамеру у лохматого юноши. Мелькнула знакомая тараканья рожа. Полковник Жилин! Со свиданьицем! Тараканы заселились — выселяться не хотят…

Рядом с первым шестом начали воздвигать второй — и тоже с виселицей. На этот раз висеть довелось обычному мешку. Правда, на мешке красовалась шляпа, а белая табличка сообщала, что перед нами не мешок, а наш уважаемый мэр. И не просто мэр, а «Сука-мэр».

— Кто же им платит? Как думаешь, Гизело?

Я с изумлением воззрилась на Бажанова. Тот покачал головой:

— Зря мы вашу контору кормим! Платят им, Гизело! Ты погляди, кто собрался? Босота, наркота долбаная, им что кенты, что марсиане. Не-е, не просто это! Ты представляешь, если «Покров» начнется? Мы «сагайдачников» в окопы отправим, а тут шухер! Говорил я, надо спецбатальон создавать!

Мне показалось, что я ослышалась. Спятила. Одурела. Окопы? Они что, воевать собрались? Да ведь от нас скачи, за три года до границы не доскачешь!

— До-лой кен-тов! До-лой! До-лой! Мэра в отставку! Ближайший шест (с кентавром) накренился, пошел легким дымком — и вспыхнул. В ноздри ударил запах солярки.

— Убийцу этого гомосека нашли?

Бажанов продолжал меня удивлять. Оказывается, он интересовался не только загадочным «Покровом».

— Ты скажи, чтоб крепко искали, Гизело! Банда у них! Гомосек этот — только репетиция. Они, сволочи, боевиков готовят! Представляешь: начнут бить боевыми, а мы и ответить не сможем!

— А японских шпионов искать не надо? — не утерпела я. Мой выпад он проигнорировал, а я еле удержалась, чтобы не сорваться с места и не побежать прямиком домой, к компьютеру. Это же надо! Пять лет заниматься какой-то этнографией, и тут за пару дней такое! «Покров», очевидно, проект введения военного положения — или даже военных действий. Бред, зато в этот бред неплохо вписываются мифические «боевики». М-да, мысль недурна. Кто там пропавший Крайцман по специальности? Биохимик? Гражданин Залесский точно бы очередной роман накропал.

Теперь уже горели оба чучела. Солярки не пожалели — пылало славно. Снежки кончились, в ход пошли пустые бутылки. Ряды архаров зашевелились, чуть подались назад…

Резкий гудок заставил оглянуться. На площадь, разбрасывая неубранный снег, лихо выруливали грузовики. Первый затормозил, из кузова горохом посыпались «сагайдачники», держа на изготовку саперные лопатки.

— Отож! — довольно прокомментировал Бажанов. — Ну что, прокуратура, даешь добро на красные сопли?

Он не шутил. «Сагайдачники» — тоже. Вот хрень, мало им палашей с дубинками, еще и лопатки подавай!

— Где мэр? — стараясь оставаться спокойной, осведомилась я. — Проведите меня к мэру! Быстро! Вы слышите?

5

…Прыг-скок. Прыг-скок. Прыг-скок…

Мяч катится по пляжу, по сверкающему на солнце белому песку, и мягко падает в воду. Девочка бежит за ним, но внезапно останавливается, смотрит назад… Мяч уже в воде, ленивая теплая волна слегка подбрасывает его вверх, солнце сверкает на мокрой резине. Девочка оглядывается…

Нет, бесполезно! Не могу вспомнить! Ничего — ни лица, ни того, какого цвета был на ней тогда купальник. Даже мяч расплывается, меняет цвет, становится огромным… у меня в детстве был похожий…

Хватит!

Я открыла глаза и слегка шлепнула надутый от важности томик Лойолы. Может, действительно попробовать? Взять отпуск и пройти весь искус, шаг за шагом, от отчаяния к надежде. Всего за четыре недели. Святой Игнатий уверяет, что после этого год нормальной жизни обеспечен. В покое, благочестии и с истовым рвением к работе. Так сказать, ad majorem Dei gloriam.

He выйдет. Четырех недель у меня не будет, не будет даже получаса. Доклад уже послан, экран тускло светится. Хорошо, что сегодня очередь Девятого. По крайней мере, не придется ругаться.

Все! Экран. Пора! Почему они молчат? Ладно, сама…

«Здесь сотрудник Стрела. Ответьте!»

Сейчас Девятый усмехнется, положит на клавиатуру свои длинные пальцы. Мне всегда почему-то казалось, что они у него именно такие. Как у пианиста.

«Здесь Пятый. Слушаю вас, сотрудник Стрела. Только покороче!»

Опаньки!

Сквозь растерянность, злость, обиду я все же успела ощутить некоторое изумление. Что это там у боссов? Раньше такого не было!

«Попала в сложную ситуацию. Жду совета».

Вот так. Покороче. Без эмоций.

Строчки ушли в неведомую даль, в ответ поползли другие.

«На ваш экстренный № 256. Категорически запрещаю всякую самодеятельность! Планом „Покров“ не заниматься. Повторяю: не заниматься. Бажанова оставьте в покое. Выполняйте задание. Ваше сегодняшнее поведение считаю недопустимым!»

«Поведение» — это когда я вместе с мэром и Бажановым вышла к толпе? Но ведь иначе лопатки пошли бы в дело! Вместе с палашами.

«Вы привлекли к себе излишнее внимание, чем поставили под удар всю операцию! В дальнейшем — категорически запрещаю подобное!»

Внимание? Пожалуй, да. И Никанор Семенович благодарил, и Ревенко с бутылкой бегал. Где они такие хорошие были, когда толпа на щиты поперла? А в общем, Пятый в своем репертуаре.

«Теперь важное. Нужный вам специалист прибывает завтра киевским поездом в 11.40. Вагон третий, место пятое. Специалиста зовут Волков Игорь Дмитриевич. Высылаю фотографию».

Завтра? Просила, просила чуть ли не год… Видать, и вправду жарко стало. Ну-с, Игорь Дмитриевич, каков ты?

На экране появился белый четырехугольник, по нему поползли пятна, обозначились контуры…

Есть! В голове уже сам собой составлялся словесный портрет (лицо овальное, подбородок средний, с ямочкой…), а я глядела в незнакомое лицо, пытаясь понять, кого мне Бог и начальство прислали. Пять лет работала одна — не шутка. Вроде ничего. Симпатичное лицо. И улыбка приятная. Сколько тебе лет, Игорек? Двадцать пять? — если, конечно, фото не старое.

Полюбоваться напарником мне не дали. Снова строчки — сердитые, даже злые.

«Категорически запрещается вступать со специалистом в любые разговоры, не относящиеся к работе, сообщать подробности своей биографии, свое агентурное имя, номер и суть задания. Как поняли?»

Обидно даже! Он что, меня за малолетку принимает?

«Сотрудник Стрела все поняла правильно».

Ладно, рычи! А интересно, почему нельзя заниматься «Покровом»? Уж не сидит ли рядышком кто-то еще? Сидит, дискетку в компьютер вставляет… Давно подозревала, давно!

Пятый уже успел попрощаться, экран погас, а я все сидела в кресле, слегка постукивая пальцами по мертвой клавиатуре. «Поняла правильно… поняла правильно…»

Ладно, будем считать, что поняла.

Четверг, девятнадцатое февраля

Мадам Очковая и ее Капустник * Специалист по кризисным культам * Добрые друзья старшего сержанта Петрова * Падай, дура!

1

С работы следовало удрать, причем не позже половины одиннадцатого. Спешить я не люблю, особенно в подобных делах. Бог весть, вдруг какому-то любопытному захочется проехаться вслед за старшим следователем Гизело на Южный вокзал? Горят на мелочах — это даже не азбука, это палочки для счета.

Проще всего зайти к начальству, предварительно понюхав лука, и, глядя на оное начальство честными покрасневшими глазами, доложить о временной нетрудоспособности. Проще, но не правильней. Есть метод получше — так осточертеть всем, что твое исчезновение будет воспринято как дар Божий. Посему с первыми петухами я заглянула в кабинет к мрачному недопохмеленному Ревенко, затем нашумела у экспертов, забежала в архив. Следующим на очереди был лично Никанор Семенович, но у самой приемной меня перехватили. Оказывается, пока я накручивала круги по коридорам, меня искали. Точнее, искал.

Дуб, понятно, кто же еще?

Если прошлый раз стол следователя Изюмского украшала одинокая бутылка коньяка, то теперь впору было перекреститься. Половину стола занимала голая женщина с призывно раскрытым ртом и заброшенными на плечи ногами. Дуба могло извинить лишь одно: дама при ближайшем рассмотрении оказалась резиновой и надувной. А вокруг дивным натюрмортом располагались цветные фотографии — тоже с дамами, но уже настоящими, яркие обложки журналов и что-то еще, не очень понятное, но явно паскудное. Сам дуб восседал в кресле, скрытый резиновыми прелестями своей новой подруги, и старательно изучал толстую тетрадь в черной клеенчатой обложке.

— Пигмалионизм или фетишизм? — поинтересовалась я вместо «здрасьте».

Господин Изюмский только вздохнул, и весь его вид мне сразу крайне не понравился.

— Ладно, докладывайте!

Докладывать ему не хотелось. Даже поднимался дуб с таким видом, будто его не поливали минимум год.

— Очковая, — наконец выдал он, кивая на стол. Похоже, он имел в виду резиновую даму. Или просто рассчитывал на мою догадливость. Но я предпочла промолчать.

— Упустили! — вновь вздохнул племянничек и не выдержал: — Блин, сука верченая, из-под носа!..

Итак, из-под носа. Вскоре я выяснила, что Очковая, то есть Калиновская Любовь Васильевна, тридцати пяти лет, полька, временно не работающая, умудрилась исчезнуть из квартиры за пять минут до появления опергруппы. На плите как раз выкипел кофе. В спешке она оставила не только пачку патронов, аналогичных изъятым у гей-гражданина Кондратюка, но и все те сокровища, что ныне красовались передо мной.