Стрелять начали с темнотой — по всему городу. И никто не мог толком объяснить, что происходит на пустых брошенных улицах. Стреляли патрули — по мифическим «диверсантам», палили вверх (для пущей храбрости) оставшиеся в городе энтузиасты-добровольцы. Кое-кто, несмотря на строгий приказ, отпугивал выстрелами наглых «коропоки». Впрочем, иначе и быть не могло. Толстой прав — в пустом деревянном городе быть пожару. В каменном — пальбе.

Я вновь уставилась в непроглядную тьму. «Сагайдачник» нетерпеливо дышал над ухом. Пора уходить. Хотелось спросить об Игоре — Маг еще с утра ушел в город, но я знала: бессмысленно. Караул меняется каждые два часа, этот курносый ничего не знает.

Где же Игорь? Что ему делать там, в темноте? Господи, только бы не…

В «КЛО 2-12» было все по-прежнему, только на стене красовался маленький динамик — старенький, ободранный и, естественно, без проводов. Служба оповещения — на самый крайний. Пока нашему «ГКЧП» делать нечего: с темнотой колонны, двигавшиеся на город, остановились.

Интермеццо.

В стеклянной банке умирали тюльпаны.

Где же Игорь?

Тюльпаны молчали, и я поняла — ждать нелепо. Я ведь даже не пригласила его! Вчера он заглянул просто из вежливости. И вообще. Магу лучше уехать, уйти на юг, пока Afe поздно, пока стрельба не сменилась разрывами ракет…

На циферблате «Роллекса» — 23.15.

Ночь.

У нас — ночь, а там, за морем, на серых пляжах Южной Каролины, уже утро или даже полдень. Что сейчас делает Эми? Если журналисты не врут, эпидемия не трогает тех, кто внутри кольца. Надеюсь, у девочки не будет работы. И пошли им Господь какого-нибудь генерала или хотя бы сержанта, который знает, что делать, когда начинают бомбить!..

Нет, нет, об этом лучше не думать!

Ночь.

Тюльпаны молчат.

Стрельба — совсем близко, где-то на соседних улицах., Троеручица! Ты же все видишь! Сделай так!..

Шаги…

Легкие, быстрые, их не спутаешь…

Дверь!

— Чт-то? Что случилось, Ирина? Кажется, я его напугала. Он только собирался постучать. Хорошо еще, дверью не задела!

— Ничего, Игорь. Просто услыхала ваши шаги…

На его лице — легкая растерянность. Правая рука прячется за спину, в левой — знакомый рюкзак.

— Извините! В-все, что смог достать! Подснежник.

Маленький, беззащитный, с чуть примятым зеленым листком.

И уже никто не скажет, чьи губы первые…

…В комнате тихо, даже стрельба стихла. Я слышу его дыхание. Слышу, как бьется его сердце. И нет сил нарушить эту тишину.

Но сказка кончилась. Внезапно я вспоминаю, что забыла закрыть дверь на задвижку…

— Что-то не т-так, Ирина?

— Все так…

Хорошо, что в темноте он не видит моего лица. Предложить ему кофе? Мысль кажется почему-то неимоверно пошлой.

— 3-завтра будет самый долгий д-день. Я вздрагиваю. Думать о «завтра» не тянет. Больно думать.

— Почему самый долгий? Ведь сейчас еще март!

Негромкий смех. Его рука ложится мне на плечо.

— Цитата, Ирина! Из М-маркса. Только, не из марксистского Маркса. Это сказал генерал Йозеф Маркс перед высадкой союзников в Н-нормандии. Они высадятся — и настанет самый д-долгий день.

Я прижимаюсь к нему, пытаясь спрятаться, затаиться — от подступающего к горлу страха, от того неизбежного, что будет завтра. Самый долгий день…

— Т-только уже не завтра — сегодня.

— Нет! Нет!

Его рука гладит мою щеку. Я закрываю глаза.

— Не сегодня, Игорь! Пожалуйста, не сегодня! Завтра! Это будет только завтра! Его губы…

Четверг, четвертое марта

Началось! * Спиртовозы и Валько-матюгальник* Ушастый идол* Последний Широнинец* «Будем полем мы бродить»* Ворон каркает* Полу-Бог* Дорога в тысячу ли

Нас мало — нет и половины из тех, кто вчера собирался в старом бункере под портретом бровастого с пятью звездами.

Жалко, я даже не запомнила их лиц. Арестуют, устроят «очняк», а я буду только моргать.

Бажанова нет, нет молодого полковника.

Господин Молитвин на месте — в своем нелепом черном френче.

Забился в угол, нахохлился.

Ворон!

Черный Ворон, что ж ты вьешься?..

Зато Игорь — рядом. Как он сюда попал — ума не приложу. И не пытаюсь.

Его рука чуть касается моего локтя, и мне легко. Легко, хотя самый долгий день успел начаться.

Оператор на месте, у светящегося лампочками пульта., Экраны — большой и несколько маленьких, с чайное блюдце, — ожили, но смотреть на них не хочется. Я и так знаю, что там. Они в пригородах. Три колонны — по Клочковской, по Белгородскому шоссе и по Салтовскому. Три колонны танков, а над ними — серебристые остроклювые призраки. «МиГи-44». Бомбили уже дважды. Первый раз бомбы просто не взорвались. Второй — взрывами разнесло целый микрорайон на Дальней Срани. Пустой. По крайней мере, так доложили. И вертолеты — на Малой Даниловке и в Циркунах высажен десант. Что там — никто не знает.

Игорь смотрит на экраны — не отрываясь, молча. Я не мешаю, хотя до боли хочется сказать ему…

***

— Заседание Временного Комитета Обороны… Бажанов появляется, как и в прошлый раз, совершенно неожиданно. Голос негромкий, чуть сиплый, под глазами — черные пятна.

— Прежде чем начнем работать… Час назад погиб полковник Старинов. Прошу почтить…

Мы встаем — вразнобой, стараясь не смотреть друг на друга. Вот и нет полковника! А я так и не поговорила с ним о погоде.

— Лейтенант, доложите обстановку! Лейтенант, незнакомый, почему-то в штатском, напряженным звенящим голосом пересказывает все, нам уже известное. А вот и новое!

— Диверсионная группа противника высадилась на Северной Салтовке. Запись сделана пятнадцать минут назад…

Уже не «федералы» — «противник»…На одном из экранов — пустая улица. Посреди неподвижно застыли три изуродованных пулями тела. Кентавры. На рукаве у одного — знакомая повязка патрульного. Рядом — тоже тела, но другие. Камуфляжная форма, черные маски на лицах. Все мертвые…

— У патрульных не было оружия, — сдавленно поясняет лейтенант. — Имеет смысл предположить, что «психоз Святого Георгия»…

Дальше можно не слушать, кажется, шаман Молитвин не ошибся.

— Это там же, в двух кварталах. Сейчас…Улица, другая, чуть шире. Разбитая витрина, огромные буквы «Panasonic». Типы в камуфляже и черных масках деловито вытаскивают картонные ящики. Откуда-то появляется пустой грузовик, черные маски опускают борт, начинают забрасывать в кузов добычу…

— Сволочи! — вполголоса роняет Игорь. — М-мародеры!

Никто не откликается — все уже поняли. Если начали грабить, значит, там разрешили все. Закон умер. Город подлежит уничтожению. Почему-то вспомнился несчастный отец Александр;

Тогда его слова о боях на улицах показались мне бредом.

…Внезапно картина меняется. К грузовику белыми тенями скользят «коропоки», много, целая дюжина. Одни бросаются под колеса, другие начинают бегать вокруг. Хоровод. Знакомо…

Грабители в камуфляже вначале не обращают внимания. Затем один из них поворачивается, вскидывает короткий десантный автомат. Из динамика сухо гремит очередь, в ответ — отчаянный визг. Самая наглая из обезьян подпрыгивает, падает на мокрый от тающего снега асфальт…

Краем глаза я замечаю, как господин Молитвин медленно встает. Черный Ворон чует…

И недаром! Белые тени вновь кружатся в неистовом хороводе. Это уже не обезьяны, не смешные нелепые твари, а белый вихрь, беспощадный, всесокрушающий. Крик, отчаянный, долгий. Черные маски мечутся внутри страшного кольца, стреляют — но выхода нет. Вот упал один, за ним — второй. А белый вихрь становится все гуще, экран темнеет…

— Выключите. Все ясно. Могу добавить, что час назад кто-то подкинул в компьютеры федералов вирус — очень удачно подкинул, признаться. Это, конечно, их сдержит, но ненадолго. Приказ уже отдан, а танки могут обойтись и без компьютера. И господа дуболомы уже в пути.

Голос Бажанова звучит спокойно, с еле заметным презрением. Мы переглядываемся, кто-то улыбается, но улыбка тут же гаснет. Рано, рано, все еще только…

Рука Игоря слегка сжимает мой локоть.

Еле-еле.

Но мне уже легче.

Ловлю удивленный взгляд Бажанова, но не отвожу глаз. Отводит он — чуть смущенно. Отводит, прокашливается.

— Северо-Западный сектор, пожалуйста… На верхнем экране — знакомая улица. Клочковская, самое начало, за большим путепроводом.

Широкая дорога, слева и справа — кирпичные заборы.

Танки — гуськом, один за другим.

— Двадцать машин, — негромко поясняет лейтенант. — Мотопехота и артиллерия отстали.

Танки ползут — неторопливо, грозно. Асфальт почти высох, вокруг — ни души, траки равнодушно скребут по мостовой. Люки открыты, танкисты сидят на броне, поглядывают по сторонам.

Внезапно первая машина замедляет ход. Улица перегорожена — три огромных бензовоза, один впритык к другому.

— Чей сектор? — теперь в голосе генерала слышится удивление. — Что за самодеятельность?

— Капитана Петраченкова…

Лейтенант тоже удивлен. Впрочем, придумано неплохо. Совсем неплохо!

Между тем танкисты на экране ведут себя странно. Вначале — осторожно осматривают цепи, связывающие бензовозы, а затем почему-то лезут наверх, на цистерны. Один, самый проворный, открывает люк, машет рукой…

Негромкий смех — смеется Игорь.

Поворачиваюсь — и любуюсь ямочкой на подбородке.

— П-пондл! В каком-то старом фильме б-было! Это не бензин!

Не бензин? Похоже, да. Танкисты гроздьями повисают на цистернах, откуда-то появляется ведро, затем — другое…

— Господа! — растерянно произносит лейтенант. — Да ведь это же… Спирт!

Вот не думала, что в самый долгий— день доведется хохотать! Даже Бажанов не выдерживает, машет рукой.

— Чья идея? Признавайтесь, под суд не отдам!

Никто не признается. Тем временем на экране тоже царит веселье. Стальные чудища стоят, танкисты в черных комбинезонах выстраиваются в гигантские очереди, какой-то офицер мечется вдоль «бензовозов», отчаянно размахивая руками.

— А закуска где? — вновь роняет кто-то.

Ответить не успеваем. Там, на экране, все меняется.

…Очереди бьют со всех сторон — с боков, сзади, из-за замерших грузовиков. Над одним из «бензовозов» медленно поднимается желтый горячий «гриб». Поднимается, растекается огнем. Вспыхивают черные комбинезоны…

Танки тоже горят. Первый уже готов, длинная пушка тычется в пылающий асфальт, со второго взрывом сорвало башню…

Смех застревает в горле.

— РПГ-14, — среди мертвой тишины голос лейтенанта звучит как гром. — Кумулятивными. А неплохо!

На шоссе — ад. Головные и замыкающие машины горят, остальные пытаются выбраться — и тоже вспыхивают. Кто-то выскакивает из люка, отчаянно размахивая белой тряпкой.

А вот и победители! Незнакомые парни в очень знакомых кожаных куртках. Куртках, вязаных шапочках, тяжелых ботинках на двойной подошве. Камера приближается, и я еле удерживаюсь, чтобы не присвистнуть. «Ежик»!

«Братва»!

«Ежик» смотрит куда-то в небо, словно догадываясь о всевидящем оке спутника, и поднимает вверх растопыренные пальцы.

Вот, значит, как! Им тоже здесь жить… Пленных не берут. Уцелевших парней в черных комбинезонах теснят к горящим машинам, Короткие стволы бьют в упор…

— Скажите им! Господин Бажанов, скажите им!

Черный Ворон Молитвин вскакивает, машет Худыми руками. Только сейчас я замечаю, что френч ему маловат.

Генерал молча качает головой, затем поворачивается к лейтенанту:

— Северный сектор…

Изображение меняется. Опять дорога, но поуже, вокруг — лес. Танки медленно ползут на Подъем, впереди катит мотоцикл, из коляски вы-вывается рыло пулемета.

— Белгородское шоссе. Пятьдесят две машины. Сейчас подойдут к перекрестку, где поворот ьа поселок Жуковского…

Комментарий лейтенанта излишен. Я узнаю и места. Померки, где-то совсем рядом — Интернат № 4, в котором учат будущих футболистов.

— Что у нас здесь? — негромко роняет Бажанов.

— Ничего, — вздыхает лейтенант. — После Гибели господина Старинова группа отошла к кругу седьмого трамвая.

Те, на экране, словно чуют это. Люки открыты, Конопатый облом сидит, свесив ноги с башни. Первая машина преодолевает подъем. Вот и знакомый перекресток. Пустой троллейбус прилепился к обочине.

Танк на миг останавливается. Мотоцикл делает круг, возвращается, офицер в коляске машет танкистам, тыча рукой вперед.

— А это что за знаки? — Бажанов неторопливо подходит к экрану.

Знаки? И тут я замечаю: прямо посреди мостовой стоит железная тренога-раскоряка с жестяным кругом, на котором грубо намалеван знак «кирпич», сиречь «Въезд воспрещен». Такой же, только прикрепленный к столбу, «кирпич» красуется у поворота на поселок Жуковского.

Никак ГАИ наше родимое проснулось?

Лейтенант хочет что-то ответить, но не успевает.

Мотоцикл тормозит.

Резко, посреди пустой дороги, прямо перед «кирпичом».

Солдаты и офицер выскакивают…

Изображение растет, занимает весь экран. С мотоциклом творится странное. Точнее, с передним колесом. Там что, яма?

Рядом хмыкает Игорь. Похоже, это он тоже видел в каком-то старом фильме.

Колеса уже нет. Оно внизу, в глубине асфальта. И весь мотоцикл уходит в трясину, торчит лишь рогатый руль…

— Танк! Покажите танк! — кричит кто-то. Оператор мешкает, и мы успеваем заметить только башню. Стальное чудовище прочно сидит под асфальтом, очумелые танкисты скатываются по броне…

— Святый Боже! — Мой сосед, пожилой интеллигент при галстуке, поспешно крестится. Самое время!

Колонна пятится, танки сталкиваются, съезжают в кювет. Поздно! Асфальт превращается в болото, в бездонную топь. У кого-то не выдерживают нервы: танковая пушка лупит в «белый свет» — раз, другой, пока асфальтовая трясина не смыкается над люком.

Ну и ну! А с другой стороны, нечего правила дорожные нарушать! Сказано же — въезд воспрещен!

Как говорится: мы же,вас предупреждали!

По-хорошему.

Жаль, все въезды знаками не перекроешь: заговорной силы не хватит.

— Господин Молитвин! Вчера… Вы имели в виду именно это?

Впервые-в голосе генерала слйшится неуверенность. Черный Ворон, напротив, пыжится, топорщит перья:

— Именно это, господин Бажанов! Если бы вы прислушались ко мне, то можно было бы обойтись без варварства с этими… РПГ-14! Вы бы еще пушку на прямую наводку выкатили!

— Ну, если понадобится!.. — бодро заявляет лейтенант, но закончить не успевает. Взгляд шамана примораживает его на месте.

Лейтенант сражен, Бажанов, кажется, тоже, а мне приходит в голову странная мысль. Черный Ворон не прав. Город отбивается, как может. «Братва»-"железнодорожники" — такие же его дети, как домовые или исчезники. Когда нет пистолета, рука хватает кирпич…

Минуты тянутся — тяжелые, гулкие. В нашем маленьком зале — тишина. Рука Мага сжимает мой локоть.

— На Салтовском шоссе, — после паузы произносит лейтенант. — У рынка. Танки и мотопехота…

— Северо-Восточный сектор…

Бажанов не выдерживает и достает огромный тяжелый портсигар. Щелкает зажигалка. Остальные — кроме Мага и Черного Ворона — следуют его примеру. Сизый дым тянется к потолку, вентилятор рычит, но вскоре признает свое поражение. Дышать трудно, и я впервые понимаю, что мы очень глубоко под землей. Это даже не могила, не склеп. Маленькая, обшитая бетоном преисподняя, давняя память о Великом Страхе, когда наши предки готовились отсидеться в подземных норах от взбесившегося Термояда. Тогда обошлось. Кто же знал, что случится после?

***