На экране — пустое грязное шоссе. Возле обочины — перевернутый автобус; рядом — двое кентов с повязками патрульных. Смелые ребята! Око спутника скользит дальше, на север, шоссе утыкается в маленькую площадь…
…Танки. Но на этот раз они не движутся, стоят, охватывая полукругом пустое пространство, заваленное почерневшим тающим снегом. За строем танков — солдаты, крепкие парни в черных подшлемниках и куцых бушлатах. Чуть дальше, за танками" — дюжина угрюмых грузовиков. Объектив спускается ниже…
Вначале мне чудится, что парни в бушлатах сошли с ума. Толпа (не менее двух десятков!) пританцовывает, размахивает руками, мелькают приклады автоматов — не десантных, новых, а давно списанного старья — «АК-74». Подшлемники сгрудились, склонились над чем-то невидимым…
…И тут же подались назад. Что-то встает с земли — с грязного мокрого асфальта. Человек!
Человек?!
— Святый Боже! — повторяет мой сосед. Странно, я, кажется, раньше видела этого интеллигентного с галстуком. Но где?
…Из динамиков доносится вопль. Вопль — и дружный мат десятков глоток. Они тоже поражены.
Тот, кто встал с асфальта, слишком высок. Слишком широкоплеч. Слишком…
— Миня! — растерянно произносит шаман Молитвин. — Миня, ну что же ты!
Солдаты вновь кидаются вперед, и я лишь успеваю заметить шлем — странный рогатый шлем на голове у высокого, кого только что топтали и били прикладами. Он с ревом бросается на врагов, одним движением сбивая наземь полдюжины черных подшлемников. Остальные вновь отбегают, вскидывают автоматы…
— Не надо! — Молитвин вскакивает с места, кидается к экрану. — Он же ребенок! Он же ничего!..
Из динамиков доносится знакомый сухой треск. Черная широкоплечая фигура идолом застывает на месте, а затем медленно валится навзничь.
На миг мне становится жалко неведомого Миню. Угораздило парня сунуться прямо к этим! Вот и— к тебе слетели пташечки с колоколенки!
…Те, на экране, явно довольны. Возле застывшего на грязном асфальте огромного тела собирается толпа, кто-то достает фотоаппарат…
Веселятся недолго. Фотограф машет рукой, и бравые вояки спешат к ближайшему магазину. Камера скользит по вывеске — «FBR». Кажется, я там когда-то была и подивилась странному названию.
— Здесь у нас ничего нет, — тихо, словно для самого себя, произносит генерал. — Где ближайший заслон?
— Храм-лечебница № 15, «психушка», — еще тише отвечает лейтенант. — Взвод старшего лейтенанта Пескаренко.
…А на площади уже вовсю идет грабеж. Через разбитую витрину выбрасывают ящики, кто-то откупоривает бутылку, добычу грузят прямо на танки, один из грузовиков — громадный «Урал» — подъезжает ближе…
Но вот ситуация меняется. Из-за угла прямо к занятой делом толпе неспешной походкой направляется худощавый коротышка в старом ватнике и подшитых темной кожей валенках. Лица не разглядеть, но, судя по всему, неизвестный не празднует труса.
— Валентин, — вздыхает Ворон-Молитвин. — Валька!
Вне сомнения, у шамана полно знакомых в Дальней Срани. И знакомых непростых!
Коротышка в ватнике смело проходит в самую гущу толпы. Вначале его не замечают, но вот один из вояк, только что опорожнивший пузатую бутылку, недоуменно поворачивается, тычет кулачищем в грудь незваного гостя.
Дальнейшее происходит в мгновение ока. Из динамиков доносится хрип, переходящий в свист. Коротышка на экране поднимает сжатый кулачок, подносит прямо к носу громилы…
Оператор возится у взбесившегося динамика, тот продолжает хрипеть, время от времени посвистывая, а коротышка в ватнике уже вовсю машет руками. Толпа расступается, образуя широкий полукруг. Кто-то, зажимая уши, пятится назад…
— Та це ж Валько-матюгальник! — не выдерживает ефрейтор-"сагайдачник", до этого скучавший возле литой стальной двери. — Той, шо злыднив гоняе! Ну, всэ! Тэпэр всий их машинерии — гаплык!
«Злыдням» в бушлатах и подшлемниках тоже приходится туго. Но вот кто-то с сержантскими лычками дергает стволом автомата…
…И ничего. Динамик по-прежнему хрипит, коротышка машет руками, мародеры в бушлатах начинают медленно расходиться. Вот еще один поднимает, автомат, целя в спину, и вскоре опускает. Осечка? Или действительно — «гаплык»?
Валентин-Валько подходит к неподвижному черному телу, опускается на корточки, гладит убитого по выпуклому крутому лбу. И вдруг я понимаю, что на неведомом Мине не шлем и не карнавальная маска…
Если б еще знать, почему мне на ум самовольно приходит алкаш Залесский?
В углу молчит нахохлившийся Ворон. Вопрос замерзает на языке.
— М-минотавр! — чуть слышно шепчет Игорь. — Жэка-Потрошитель! Вот б-бедолага!
Потрошитель? Я грустно улыбаюсь. Будь бедный Миня и вправду Потрошителем!..
Динамик, пару раз присвистнув напоследок, умолкает. Слышатся далекие голоса, негромкая ругань. Коротышка исчез, словно сквозь асфальт провалился. А может, и вправду?
— Улица Гвардейцев-широнинцев! — быстро произносит лейтенант, наскоро переговорив с оператором. — Стрельба!
Он смотрит на Бажанова. Тот кивает. Оператор переключает экран…
В глаза плещет черное тяжелое пламя. Танк — огромный, приземистый, с номером «203» на приплюснутой бащне — слепо тычется прямо в дверь девятиэтажки. Бетон не выдерживает, и горящая громада наполовину уходит в глубь дома. Рядом пылает еще одна машина, танкисты выскакивают из люка…
— Ого! — констатирует мой интеллигентный сосед.
Я не спорю. Действительно, «ого!». Теперь на экране — вся улица; Возле пустого, зияющего выбитыми окнами дома горят танки. Три уже мертвы, четвертый пытается отползти, теряя разбитую гусеницу. Остальные пятятся назад, недоуменно ворочая башнями. А рядом, возле тротуара, с невозмутимым видом за всем этим адом наблюдают «коропоки». Целая дюжина. Одна из обезьян держит в лапах жестяную банку с «колой»…
— Кто там? Какая группа? — быстро спрашивает Бажанов, но лейтенант лишь недоуменно пожимает плечами.
…Вспыхивает еще один танк. «Коропоки» подпрыгивают, переглядываются.
— Ага, вот он!
В голосе лейтенанта — удовлетворение и одновременно крайнее изумление. «Он» — на балконе второго этажа. Старичок, лицо утонуло в морщинах, на голове — странный остроконечный головной убор, похожий на богатырский шлем. В руках у старичка — что-то длинное, широкоствольное.
— По-моему, «ПТР» образца 1940 года, — в голосе Бажанова слышится профессиональное любопытство. — Господин Молитвин, ваши кадры? Шаман всматривается, кивает.
— Мои. Бозенко Афанасий Иванович. Наш завлаб в НИИПриМе.
— Так то ж дид Банзай! — вновь подает голос ефрейтор. — Сусида мий! От дид!
Между тем загадочное оружие изрыгает пламя. Раз, потом еще раз.
— Ого! — это уже лейтенант. — Товарищ генерал, а разве «ПТР» не перезаряжали? Там же один заряд!
Черный Ворон во френче хрипло смеется.
— А он просто забывает! Перезаряжать забывает. Он и свет в туалете не всегда выключает. Старый уже! Он ведь — последний из широнинцев, господа! Это его улица.
— Позвольте! — Мой интеллигентный сосед привстает, изумленно разводит руками.
-Но взвод лейтенанта Широнина погиб весной 1943 года! Осталось только четверо!
Знатоку никто не отвечает. Не до того. Длинноствольное оружие продолжает лупить. Танки уходят. «Коропоки» встают и начинают расходиться, словно зрители после киносеанса.
— А я такую шапку знаю! — радостно сообщает лейтенант. — Ее «буденовкой» называли, я в кино видел!
— Итак! — Бажанов машет рукой, экраны гаснут. — На всех трех направлениях движение «федералов» остановлено. Поэтому предлагаю…
Внезапно звонит телефон. Генерал берет трубку, слушает. Черные брови медленно лезут наверх.
— Включите площадь!
Теперь мы можем полюбоваться на самих себя.
Знакомое здание, бетонная баррикада, лозунг «Нам здесь жить!».
Танки!
И здесь танки!
Три стальных чудовища неторопливо ползут через площадь. Люки открыты, в одном из них торчит знакомая голова, стриженная под «ежик».
Бажанов смеется, хмыкает — и велит разместить «этих фармазонов» на флангах. Я смотрю на часы — 10.25.
Победа?
2
Игорь молчит. Серые глаза закрыты, тонкие губы сжаты, знакомая ямочка исчезла. Я сижу рядом — молчу. Не мешаю. Эту маленькую комнатку неподалеку от зала я отыскала случайно. Стол, старинный телефон с витым шнуром, два стула. Под потолком неярко горит лампочка. На грубо покрашенной стене — выцветшая от времени репродукция: вырезка из какого-то древнего журнала.
На войне — перерыв. И у нас тоже — перерыв. Надолго ли?
— Извини! — Игорь открывает глаза, улыбается. — Задумался! П-пытаюсь отыскать закономерность. Так сказать, элементы к-космоса в осмосе.
Никак не привыкну, что мы с ним — на «ты».
— Для научной работы? — улыбаюсь я. — Господин Сорос с ума сойдет!
— Д-да ну его! — Маг смешно морщит нос. — Слушай, Ирина, ты чего собираешься д-делать? После т-того, как разобьем супостатов?
Сердце замерло. О будущем мы с ним ни разу не говорили. И о прошлом тоже. У таких, как Я, часто не бывает ни того ни, другого.
— В отпуск поеду, — осторожно начинаю я. — Надо… кое-кого навестить. А ты?
— Отпуск! — Игорь мечтательно улыбается., — Забытое слово! А м-может, махнем вместе?
И вновь дрогнуло сердце. Вместе? Или это просто — дань вежливости? Светский треп?
— Я знаю од-дно местечко на Гавайских островах. М-мечта фольклориста! Островок, б-бунга-ло, д-дичь, даже телефона нет. Мечтаю скатиться к п-питекантропу!
— А если я буду не одна?
Язычок прикушен. Пятый, дурак Пятый, почему-то предупреждал: не откровенничать со специалистом! Но ведь это — глупость! Самая большая глупость из всех!
— Я хочу поехать… с дочерью.
— И с няней?
Он вновь улыбается — и мне становится легче. Я качаю головой. С няней! Эмме Шендер, chief of medicine Стрим-Айленда, няня уже не нужна.
— П-принято! Жаль, сына не смогу в-выта-щить! Игнорирует б-батюшку! Все ему г-горы, горы…
— Ты женат?
Спросила — и замерла. Да какое тебе дело, дура?
Маг молчит, губы еле заметно дергаются.
— Б-был. Жена погибла семь лет назад. Господи! Спросила, называется!
— Прости!
Его рука гладит мои пальцы. И вдруг мне начинает казаться, что все страшное — уже позади. А впереди — неведомый остров, где нет телефона, нет Интернета и не надо каждый вечер готовить доклад всевидящим боссам…
— Гизело!
Резкий чужой голос Бажанова застает врасплох. Вздрагиваю. Встаю. Поворачиваюсь.
Председатель Временного Комитета стоит в дверях. Лицо — странное.
— Выйдем!
В полутемном коридоре пусто. Генерал оглядывается, закрывает дверь.
— Вот что, Гизело! Бери своего парня, садись в машину и мотай в Балаклею. Мы там разворачиваем запасной пункт управления. Возглавишь. Все!
Опять «все»! Ну уж нет!
— Вам что, господин Бажанов, прокурор больше не нужен?
Мря ирония отскакивает от него, словно дробь от бронежилета.
— Не нужен, Гизело. Они начали ракетный обстрел. Боеголовки с вакуумными зарядами. Поняла?
Чувствую, как холодеют пальцы. В Малыжино я уже видела, что такое вакуумный заряд. Разумеется, эту дрянь изготавливают не только на нашем заводе.
— Пока взрывается только каждый третий. Оборона по господину Молитвину! Но он говорит, что это ненадолго. Все, мотай, Гизело! Выживешь — книжку напишешь!
…И будет называться эта книга «Записки Прокурора Фонаря». Жаль, что не напишу. А если напишу, то издадут в трех экземплярах: для Третьего, Пятого и Девятого. Девятому — с автографом…
— Господин Бажанов! Если город падет, никакой пункт управления нам не понадобится. Это во-первых. А во-вторых, я остаюсь и требую…
— Дура ты, Гизело! Думаешь, памятник нам поставят?
Я не обижаюсь. Действительно, дура. Правда, на памятник не рассчитываю. Вот он, памятник, — над нашими головами! Город, нелепый, дурацкий город, в котором нам всем жить. И умереть — тоже. И для этого не нужен приказ неведомого мне Третьего…
***— Тебе надо уехать, Игорь! Немедленно! Я дам тебе адрес, ты сможешь меня потом найти! Если…
— Т-так точно! Только не сейчас и не м-мне одному. Нам — тебе, твоей дочке и мне… Я ведь обещал, что ничего с тобой не случится!
— Игорь!
— В-все! Кажется, Наш с-синедрион уже собирается.
— Погоди! Я… Я люблю тебя! Ничего не говори, не отвечай! Просто я люблю тебя! Слышишь, люблю!
3
На экраны можно не смотреть. Там пыль — и черные грибы разрывов. На моем «Роллексе» — 14.30. Уже два часа, как начался обстрел. И все чаще ракеты взрываются. «Оборона по господину Молитвину» начинает сдавать.
Сам Шаман Черный Ворон по-прежнему здесь. И все остальные — тоже. Есть даже подкрепление. У самого пульта на низеньком табурете при строился знакомый мне субчик с ласковой улыбкой, навечно приклеенной к физиономии. Только теперь на Николае Эдуардовиче нет наручников. Возле его ног замер странный предмет, отдаленно похожий на большую коробку для кинопленки.
Время от времени господин Лель поглядывает в сторону Молитвина. Шаман не реагирует, лишь бледные губы еле заметно подергиваются.
Видать, знакомы!
…Игорь рядом — и я спокойна. Со мной ничего не случится…
— Основные очаги поражения — поселок Жуковского, район Сосновой Горки и Старый Центр, — бесстрастно докладывает лейтенант. — Эвакуация там завершена, поэтому людские потери незначительны. Мы оттянули патрули на юг…
— Зачем же они стреляют? — нервно восклицает мой интеллигентный сосед. Теперь я его узнала. Мацкевич, директор телеканала «Тонис». Надо же, не побоялся остаться!
Вопрос повисает в воздухе, но я сама знаю ответ. Бьют не по людям (пока — не по людям). Уничтожают город. Город, не желающий сдаваться. Новый Мир, костью в горле застрявший у Старого.
— Разрушен монастырь, — голос лейтенанта непроизвольно вздрагивает. — Покровский собор XVII века — тоже. Успенский собор сильно поврежден. И Благовещенский…
Сердце города, уцелевшее во всех войнах, не тронутое Большой Игрушечной. Какие сволочи!..
— Включите радиоперехват. — Бажанов вздыхает, с силой проводит рукой по лицу. — Все волны, какие поймаете!
Оператор возится у пульта, чертит знаки, шелкает переключателями. И вот динамики взрываются хрипом. Хрипом, треском — и забористым матом:
— …"Иртыш"! «Иртыш»! Какого хера? Я же тебе сказал, «вертушки» не посылать! Ракетами бей, ракетами! Повторяю: «вертушки» не посылать, уже пять накрылось! Там, блин, у них защита, ребята с ума сходят. Как понял?..
— Всем! Всем! Это «Буденновск»! При встрече с боевиком высокого роста, называющим себя «Месяц-из-Тумана», немедленно открывать огонь на поражение. Повторяю…
— …Твою мать, «Ярославль»! Чегему тебя на Гвардейцев-широнинцев? Что значит, не можешь пройти? Точку подавил? Ну так газуй! Да плевал я на этих макак! Мочи их всех! Повторяю: всех мочи, кого увидишь! Приказа не знаешь? Всех здешних выблядков! А самоходки на что? Развернул — и лупи, блин! Да какие люди, мочи — и все!..
— …"Алмаз", «Алмаз»! Корректировщиков, пидоров, под трибунал отдам! Ни одна ракета не взорвалась! Яйца оторву уродам! Что значит, «проверял»? Я за свои ракеты отвечаю, а за твои погоны — нет! Да знаю, что компьютер сдох, у меня он тоже, сука, накрылся. Марал я твой спутник, сам проверь!..
— …Которые на мотоциклах — близко не подпускать! Гасить из пулеметов! Повторяю — с боевиками на мотоциклах в ближний бой не вступать…
Не хочу слушать. Не хочу! Они убивают город.
И ничего поделать нельзя! Ничего! Может быть, потом, лет через сорок, мы вытащим этих мерзавцев в Нюрнберг…
— Игорь! Расскажи мне про остров! Он большой?