Я молотил по летящим стрелам, и, перерубленные пополам, они усеивали дорогу трогательными черными перышками. Поток стрел скоро иссяк, зато в подлеске со всех сторон замелькали маленькие, мне по грудь, тощие согбенные тени. Лесные крунги традиционно наводят страх на купцов и путешественников - глаза у них горят, как зеленые свечи… Жуткие исчадия, если порассуждать, но на рассуждения у меня не было времени.

"Жизнь наемного героя сделала его бесстрастным, как черствый хлеб, и решительным, как занесенный топор…" Тьфу ты, пошлость.

Вместо благородных мечей - какое уж у крунгов благородство!
- в руках у нападавших вертелись шипастые шары на веревках. Железных ежей в лесу видимо-невидимо, а выпотрошив такого ежа и натянув его шкуру на камень, небрезгливый крунг получает страшное оружие с иголками в палец длиной. Говорят, со всего размаха иглы железного ежа протыкают любую кольчугу.

Не больно-то охота проверять.

Сперва сразу четыре шипастых ежа воткнулись иглами в дорогу, туда, где распрямлялись примятые мною травинки. Потом пятый еж вяло мазнул по кольчужному боку - что неприятно - зато две иглы на железном шарике с хрустом обломились. Потом засвистел меч, истошно вякнул крунг - и сразу стало тихо, только пофыркивали испуганные лошади, да негромко ругался к'Рамоль.

Я перевел дух.

На поле боя остались два или три шипастых шара и бездыханное тело неудачливого агрессора. Вот она, главная опасность в любой переделке. Нормальный человек от такого удара не помер бы - а кто ее знает, физиологию карликовых крунгов?!

Ага, вот почему у них так сверкают глаза. На внешней стороне век наклеено по пластинке блестящей слюды…

- Ребята, за дело.

Хостик поднялся первым. Подошел, склонился над телом. Хмыкнул, обернулся к к'Рамолю; тот поморщился:

- Стоит ли? Руки пачкать… Перевязку расходовать…

Так, вечная история. Я взял лошадь под уздцы и, не оборачиваясь, двинулся вперед. В ближайшей округе наверняка не осталось ни одного крунга. А слушать разборки подельщиков нет никакой силы. Уж лучше еще пару нападений отбить…

Зря я так подумал.

Драки на дорогах и лесные засады - неизбежное зло. Когда мы на службе, я вношу их в транспортные расходы и дерусь тогда с некоторым удовлетворением, зная, что эти усилия мне все равно оплатят. А когда мы ищем заказа - вот как теперь - приходится биться не за деньги, а всего лишь за собственную жизнь. Удовлетворения никакого, удовольствия - тем более. С третьей стороны, кто же нам мешал объехать стороной эту дурацкую Пустошь?!

"Лицо его, благородное, как стальной герб, и суровое, будто мешковина, не выражало сейчас ничего, кроме усталости и раздражения…"

Состарюсь - сяду за мемуары.

Если я, конечно, состарюсь.

В пути прошел день; вторая засада была куда паскуднее первой. На этот раз нападали хронги - хитрое, злобное и злопамятное племя, обожающее обстреливать путников отравленными иголками.

Свое оружие совершеннолетний хронг постоянно носит во рту. Отравленные иглы хранятся за щекой в специальных чехольчиках, и главным искусством воина является умение с виртуозной точностью извлекать колючки из миниатюрных ножен - языком, да так ловко, чтобы не пострадать от яда, покрывающего их острия. Взрослый хронг способен выплюнуть колючку на расстояние, сравнимое с полетом арбалетной стрелы; при выстреле же в упор опять-таки не спасает никакая кольчуга. Однако хронги, как правило, никогда не подходят близко и метят в лицо и глаза.

В сумке у меня была маска, припасенная как раз на этот случай. Но надеть ее заранее я поленился, а хронги не предупредили о своих намерениях, просто плюнули залпом - и все.

О лошади, наши лошади!…

Впрочем, Хостик - гений интуиции. За мгновение до залпа он пришпорил коня, к'Рамоль, не раздумывая, рванул следом, и туча игл, предназначенная моим подельщикам, осела на дороге вместе с пылью.

Кобыла подо мной вскрикнула. На лошадей яд хронгов действует не так фатально, как на людей, но полдесятка колючек в бок она получила, и ощущение это, наверное, не из приятных!

Мы упали вместе - я и лошадь. Ногу из стремени я выдернул и под тяжелый бок постарался не попасть - но во всем остальном вел себя, как свежий труп.

Хронги - осторожный народ, однако всякая осторожность имеет границы; обстреляв мое неподвижное тело - всякий раз я внутренне вздрагивал, мне казалось, что острие уже прошило мою броню насквозь - хронги наконец решились выбраться из-под защиты леса.

Я для них прямо-таки великан. Хронги еще мельче крунгов - мне по пояс…

Ну? Контрольный выстрел - в упор? Или попытаются отнять от моего лица кольчужные рукавицы - и стрельнуть в глаз?…

Сколько времени требуется хронгу, чтобы выудить из-за щеки ядовитую колючку, набрать в грудь воздуха и плюнуть? Уж наверное не больше, чем требуется отягощенному броней воину, чтобы внезапно вскочить.

Кто угодно на моем месте давно был бы обречен - ну да я не кто угодно. Если бы хронги знали, каков я - да разве засели бы в засаду?!

Я ухватил ближайшего врага за шишковатое колено, дернул и опрокинул на себя - в качестве щита. Маленького ненадежного щита; хронг завопил яростно и нечленораздельно - сперва я удивился его странному произношению и только потом вспомнил, что от неустанных упражнений с защечными иголками языки хронгов становятся раздвоенными, как у змей, и это сильно портит им дикцию.

Две или три ядовитых иголки мазнули по кольчуге - не прямым ударом, а соскальзывая. Вот оно как, друзья-недоростки, как сызмальства язык не натруживай, как не совершенствуйся в смертоносном плевании - а когда удача в бою отворачивается, демонстрируя обширный свой зад, то и с двух шагов непременно промажешь…

Мой сегодня день. По-прежнему мой, как вчера, как позавчера, как будет завтра…

Прочие выпущенные колючки угодили в живой щит - в невезучего хронга, который тут же перестал голосить. И, пока товарищи погибшего подергивали челюстями, перезаряжая свое оружие, мой меч успел сделать три сверкающих оборота.

Оставшиеся на ногах хронги - их, конечно, было больше, чем поверженных, но все же гораздо меньше, чем перед боем - нырнули в чащу. Тишина, далекая терпеливая кукушечка и целая куча неподвижных тел, причем одно - мой бедный щит - мертвое, а прочие явно собираются отправиться вслед за ним к суровым хронговским богам, а это значит, что на ровном месте, по глупости и бесплатно я угодил на грань смертельной неприятности, куда более скверной, чем даже хронговская колючка…

Где мои подельщики, где эти трусливые негодяи?!

- Хоста! Рамоль! Хоста! Рам!

Если в лесу еще остались непотревоженные племена - наверняка явятся, чтобы посмотреть, кто это так кричит.

Моя лошадь с трудом поднялась. Посмотрела на меня затуманенным взором; извини, дорогая. Может быть, ты еще и оклемаешься, весу в тебе порядочно, да еще, говорят, лошади находят себе травку-противоядие.

А вот сумку, седло и прочую сбрую я сниму, уж прости. Тебе все равно без надобности…

Хронги еще дышали.

- Хостик! Рам!!

Ответом был далекий, но резво приближающийся стук копыт.

До сих пор мои подельщики всегда поспевали вовремя, авось, не опоздают и теперь.

- …А на такие случаи, говорят, хорошо кота завести. Ловчего кота. Чтобы предупреждал, если что на дороге, чтобы и маску успеть надеть, и все такое…

К'Рамоль с авторитетным видом запаковал свой докторский сундучок. Приторочил к седлу; я бесцеремонно взял его лошадь под уздцы. Пусть едут вдвоем с Хостиком - мне нужна персональная лошадь, я сам по себе достаточно тяжел, а еще доспехи…

- Ну как, Рио, купим себе кота?

Я хмыкнул. Я тоже однажды купился на обещания зазывалы, приобрел ловчего кота, призванного предупреждать об опасности. Говорят, что такие коты верны своим хозяевам до смерти - это гнусная ложь. Во всяком случае, данный конкретный кот оказался не только неверным, но и совершенно паскудным животным - едва освободившись от поводка, он скрылся в чаще и появился лишь к полудню, когда очередной бой уже закончился и подошло время обеда.

А продавец-то как распинался! "Ловчие коты не уступают в верности даже ручным летучим мышам! Преданность у них в крови, вам не придется растить кота с младенчества либо выхаживать его в болезни… Полчаса за пазухой - и вот он ваш друг и защитник!"

Задушив верное создание и продав на базаре его шкуру, можно было бы частично покрыть убытки - но, увы, только моральные. Вероятно, кот прочувствовал эту мою мысль - и в тот же вечер смылся, сбежал безвозвратно. Не удивлюсь, если он снова вернулся к хозяину, чтобы тот опять его продал.

К'Рамоль и Хостик с трудом взгромоздились на одного коня. Я поехал вперед на лошади Рама; на закате мы выехали из Пустоши, а еще через час на пути оказалась деревня.

Навстречу нам вышел сам деревенский староста, и по тому, как вежливо он приветствовал "господ героев", я безошибочно догадался, что нас ожидает если не Большой заказ, то, по крайней мере, достаточно выгодная сделка.

* * *

…Староста снова потер потные ладони:

- И… Слушать его тоже нельзя. Я тем парням, что клетку охраняют, уши воском заткнул. И каждому по свистульке в рот, чтоб свистением наговор прогоняли.

Мы с к'Рамолем переглянулись. Теперь, по крайней мере, ясно, что за душераздирающие звуки доносятся с заднего двора; Хостик держался в стороне - внешне безразлично. Впрочем, за таким безразличием может прятаться что угодно.

Рамоль поморщился. С сомнением пожал плечами:

- Хорош узник - не взгляни, не послушай… А поймали-то его как? Или он сам в клетку влез, пока темно было?

Староста прерывисто вздохнул. Усы его подобрались и обвисли снова:

- Так. Вы люди приезжие… У нас тут глиняный карьер неподалеку. Ну и… вы не знаете, что тут случилось-то, а мы в деревне уж не думали живыми остаться! Смерчи ходили, молнии били… руку видели черную, что с неба тянулась - рука, как сосна трехсотлетняя! Не иначе демон демона гвоздил. Уже потом, когда стихло все - нашли в карьере этого, вроде как оглушенного, не в себе. Мы и повязали его… с перепугу. Так сами же теперь не рады!

Староста внезапно впал в раздражение. Сдернул с макушки "тень венца" - деревянную копию княжеской короны; отдельно от старостиной головы деревянный венец казался граблями, по странной прихоти свернутыми в обруч. Любой властоносец, даже самый мелкий, есть прежде всего тень властителя-князя; староста ожесточенно скреб растительность, уцелевшую по обочинам потной загорелой лысины. Мы молчали.

Почесывание помогло старосте овладеть собой. Слегка успокоившись, он с достоинством водрузил деревянную корону на прежнее место:

- Так… А теперь в клетке сидит. Железным листом обшили. Кузнецов согнали со всей округи… Неделю сидит, и я всю неделю - чтоб мне лопнуть - глаз не сомкнул! Потому что убить его нельзя, иначе как с колокольни сбросив, а где в селе такая колокольня?! Пока мы тут колокольню построим, он железо-то прогрызет…

- Сто монет, - раздумчиво сообщил к'Рамоль.

Староста болезненно дернулся.

- Сто монет, - повторил Рам. Опасаясь, вероятно, что собеседник глуховат.

Староста втянул голову в плечи. Привычная скупость и вечная стесненность в средствах не позволяли ему согласиться со столь чудовищной для маленькой деревни суммой; с другой стороны, ясно было, что измученный страхом мужичок готов сам продаться в рабство, лишь бы избавиться от пленника вместе с его клеткой, смерчами и молниями, могуществом и более чем вероятной местью.

- Но мы же не конвоиры!
- справедливо напомнил к'Рамоль.

Хостик за моей спиной повернулся и вышел. Вышел тихо, но не бесшумно, а это означало, что он как бы приглашает меня за собой, хочет поговорить без свидетелей.

Любопытные, облепившие крыльцо, разом отхлынули; девицы, как по команде, покраснели и потупились, детишки разинули рты, а взрослые зеваки, коих тоже было изрядно, поспешно придали лицам отстраненно-рассеянное выражение: шли, дескать, мимо, да вот не решили еще, куда свернуть.

На Хостика смотрели скорее с ужасом. На меня - как обычно. Как смотрят на "господ героев".

На заднем дворе сипели свистульки. Клетка, превращенная в железный ящик, окружена была неглубокой белой канавкой. Две или три кошки с соловыми глазами лениво лакали светлую жидкость, и я с удивлением понял, что от магического наговора здесь спасаются, как при дедах и прадедах, разбавленным молоком черной коровы.

Парни-охранники с залепленными воском ушами меланхолично дули в свистульки. Время от времени один из них, с подбитым глазом, кидал в кошек щепками - но все время промахивался; при нашем появлении свистульки смолкли, и стражи уставились на нас вопросительно. Хостик кивнул им - продолжайте, мол, исполнять обязанности; внимательнее всмотревшись в его лицо, парни потупились, подобно девицам у крыльца, и засвистели с удвоенной силой.

Глухой железный ящик не позволял заключенному в нем человеку (человеку ли?!) подниматься во весь рост и разводить руки в стороны. В подобном шкафу, помнится, государственный казначей держит многочисленные княжьи денежки… Узника не разглядеть было, но за железными листами угадывалось движение, мерное и неторопливое раскачивание, и клетка еле заметно подрагивала.

- Оно нам надо?
- сумрачно спросил Хостик.

Я поджал губы.

Нам необходимы были услуги кузнеца, шорника, сапожника, портного. Если мы всерьез хотим получить Большой заказ - мы должны добраться в столицу в срок, и вид иметь соответствующий, поскольку бедные и оборванные ни у кого не вызывают доверия. А если к'Рамоль выторгует хотя бы девяносто монет…

- Оно нам надо, Рио?

Хостик по привычке говорил полушепотом. Хотя мог бы и не осторожничать - на фоне этих ужасных свистулек его голос не так резанет по ушам.

- Конвоировать недостойно, Хоста?

- Я не про то… - он механически переступил через упавшую от обжорства кошку. И коротко вздохнул; я привык различать его вздохи. Имелось в виду что-то вроде: "Если этот, который в клетке, действительно тот, за кого они его принимают - то я бы не брался, Рио…"

Крестьяне принимали своего пленника за Глиняного Шакала.

Возможно, они ошибались. Возможно, то был случайный бродяга, не в добрый час остановившийся справить нужду в глиняном карьере, а все случившиеся перед тем громы и молнии не имели к нему никакого отношения… Впрочем, бродяга вряд ли выжил бы неделю в клетке без еды и питья. Не говоря уже о том, что, будучи пойман и посажен в клетку, любой бродяга вопит и лается, стонет и объясняет тюремщикам, что схвачен по ошибке. А тут - ничего. Тишина. Мерное движение, будто человек, стоя на четвереньках, ритмично и сильно раскачивается. Взад-вперед. Взад-вперед.

В больших городах не верят в Глиняных Шакалов. Впрочем, жизненный опыт отучил меня думать, что именно там, в больших городах, обитает истинная мудрость…