- Когда пан будет вновь стирать того кота, - вздохнул я, - то пусть пан его не выкручивает, а так на веревку вешает.
Он хохотал долго, хлопая себя по брюху и тряся щеками. Наконец махнул рукой:
- Ладно! Так и повешу. Да знаешь ли, пан Юдка, это не то, что ты подумал. Дело иначе было. Решил я поглядеть, из какого теста эта пани. Повел ее маеток показать - и на стайню завел. А там одну девку как раз плетью охаживали. Воровать вздумала, бесова дочь! Я велел ее на воздусях парить, под колокольчики - пока не сдохнет. И что ты думал? Эта пани Сале до самого конца простояла, глаз оторвать не могла. За руку меня взяла - и смотрела.
Он вновь покрутил исцарапанной рукой, расправил усы:
- Вот таких и люблю! Знатная пани! И чернокнижница зацная! Книгу "Рафли" читала, и "Задею", и "Сирин". Только, говорит, они у них иначе зовутся.
Вот даже как? Интересно, есть ли в том Сосуде книга "Зогар"?
- Что меня дивит, пан Юдка… Если они в наши края за ребенком собрались, отчего про обратный путь не подумали? Я тоже кое-что прикинул, "Рафли" полистал. Трудное дело за этот Рубеж пробраться! А они - как в омут.
Наши взгляды встретились. Трудно врать такому, как пан Мацапура!
Трудно - но можно. Этому гою незачем знать о визах, о том, что в каждом Сосуде имеются консулы. Сале молчит - и я молчать буду.
- Видать, очень им этот ребенок нужен, пан Станислав.
- Видать…
Он нахмурился, замолчал, а я вновь взглянул на портрет. Неужели этот, в испанском платье да с белым камнем в цепи - его батюшка? Вот уж поистине: не в отца, а в проезжего молодца!
- А хорошо бы, пан Юдка, самим дорогу в иной мирок сыскать! Чтоб только мы об этом пути знали, а? Вот тогда и с дитем разберемся - кому он там нужен да зачем.
Мог бы не говорить! Я сразу понял, почему пан Мацапура принялся пани Сале обхаживать. У той, понятно, свой интерес, да только нашего пана не проведешь! Аукнется ей ее белое платье! В нем и зароют, едва дорожка через Рубеж откроется!
- Есть у меня думка, как толк наладить! А ведь у них там даже рушниц нет!… Да, ты этого ребенка-то видел?
- Видел, пан Станислав, - удивился я.
- Только не разглядывал. Дите себе - и дите!
Он вновь задумался. Выпустил клуб сизого дыма, качнул головой.
- Ан не совсем! То, что пальцы на руках не по счету - ладно. И не таких рожают! А вот сколько ему?
- То есть? Что пан имеет в виду?
- удивился я.
- Гринь Чумак говорил: дите две недели как родилось…
- Две недели!
- пан Станислав даже трубку отложил.
- Да ты бы поглядел сейчас на него, на байстрюка этого! Ему полгода - не меньше! Скоро зубы резаться будут!
Полгода! Я вспомнил вопящий сверток на руках у пани Сале.
Полгода?
Был бы гоем - точно перекрестился.
Кто же ты такой, Пленник?
- А с братом его, пан Юдка, мы вот что сделаем. Утром человечишка прибежал из Гонтова Яра, поведал кой-чего. Тамошние лапотники совсем спятили. Хату, где тот хлопец жил, спалили, да мамку его из домовины выбросили…
- Как?
- мне показалось, что я ослышался.
- Из домовины?
- Выбросили и колом проткнули, а после тоже сожгли - чтобы с чертями не путалась, да из могилы не вставала. Что с хлопов взять? Дурни! Вот мы про это чумаку и расскажем. Сам же говорил: лихой из него сердюк выйдет! Будет при брате - да при мне!
Лихо пан Станислав задумал! Теперь чумак сам за шаблюку схватится.
- Вот так! Как за Рубеж пойдем, его и возьмем - вместо пса. Как думаешь, пропустят нас твои ангелы?
На этот раз я не удержался - вздрогнул. Пан Станислав усмехнулся, но усмешка почти сразу погасла.
- Их можно… подкупить - или напугать?
Подкупить? Пани Сале попыталась - на свою голову. А вот напугать…
- Рабби Шимон бар-Йохай когда-то прогнал Малаха-Разрушителя, - осторожно начал я.
- Прогнал - и запретил возвращаться. Но я - не бар-Йохай. И вы, пан Станислав, тоже.
- А договориться?
- живо подхватил он.
- Ведь нужно же им чего?
Я закрыл глаза. Блаженны несведующие! Договориться - с кем? С чем? С громом, с молнией, с потопом?!
С Рубежными Малахами?!
На миг все словно сгинуло - и я вновь очутился в холодном мокром лесу у старой дороги на Умань. Заныли скрученные веревкой запястья, запершило горло от страшного, удушливого духа горящей заживо плоти. В глаза ударил ослепительный свет - ярче пламени, ярче солнца: белый, проникающий даже сквозь закрытые веки.
- …Твое желание услышано, Иегуда бен-Иосиф! Да будет так! И знай, что жалеть уже поздно!
Ярина Загаржецка, сотникова дочка
Кровный соловый конь нетерпеливо переступал тонкими ногами, плохо понимая, чего ждет хозяйка. Горячие ноздри раздувались, копыта били в снег.
Ярина растерянно оглянулась. Вот еще одни сани, забитые добром, за санями бежит одуревший козленок, на руках у бабы - рыжая кошка.
Бегут!
С самого утра бегут - кто в Полтаву, кто в близкий Харьков. Пустеют Валки!
Девушка покосилась на Хведира. Тот сгорбился, вцепившись здоровой рукой в конскую гриву. Конь словно чуял - свесил голову, глядя вниз, на истоптанный снег.
За этот страшный день парень почернел; у рта залегла нежданная складка. Горе - и поплакать некогда.
Вот и еще сани, на них баба с двумя младенями. Муж тут же - сидит на пристяжной в распахнутом тулупе.
Бегут!
…Тело пана писаря привезли поздним утром - порубленное, с выжжеными очами. Не ладно умер Лукьян Еноха! Остальных оставили в Хитцах - в полусоженной церкви. И некому было оплакать - в селе не осталось ни души. Кто не погиб, порубленный, пошматованный, застреленный, тот сгинул, уведенный неведомо куда.
Погинули Хитцы! И теперь страх пошел по округе. Некому отозваться, некому стеной стать…
- Может, и вправду уехать?
- поневоле вырвалось у девушки.
- Хведир, что делать?
Бурсак мотнул головой, щека дернулась.
- Пока батьку не поховаю - никуда не уеду. Да и куда бежать-то? Зима! В лесу - верная смерть, а в поле - нагонят.
Девушке стало стыдно. Бурсак в окулярах ее смелости учит! А ведь верно, учит!
Послышался дробный топот. Из-за угла вылетел Агмет на своем вороном, подскакал, махнул рукой.
- Сюда идут, ханум-хозяйка! Я им сказал, чтоб шибко сюда шли! К тебе, ханум Ярина!
Единственный глаз татарина горел злым огнем. Агмет тоже не боялся. Не боялся - и первым сообразил, что делать надлежит. Ярина улыбнулась - верно! Пусть идут, разберемся!
Толпа уже вываливала на майдан - мужики, бабы, молодые парни, даже детишки. Впереди грузно семенил валковский выборный - тучный старик, умевший, как хорошо помнила девушка, лишь кланяться и поддакивать. Оттого и выборным поставлен!
Люди заполнили майдан, окружили всадников. Кто-то протянул руку к узде солового скакуна, но Агмет свистнул камчой - и смельчак-невежа поспешил отшатнуться.
- Панна сотникова! Чего делать-то? Скажи, чего делать? Пущай скажет! Скажет!
- Чего там спрашивать?
- тут же отклинулись иные.
- Бежать! Бежать надоть! Из Минковки уже бегут, из Перепелицевки бегут!…
Ярина ждала. К горлу подступил страх, и она с тоской вспомнила батьку. Пан Логин Загаржецкий живо бы объяснил этим мугырям, чего делать надо. Но батька далеко, а беда - вот она, рядом.
Она вновь взглянула на Хведира. Парень смотрел вниз, под конские копыта. Да, не вояка! Вот браты его - один к одному, черкасская кость. Но они тоже там, на синем Дунае…
- Тихо!
Ярина привстала в седле, рука с "корабелкой" взлетела к серому низкому небу.
- Тихо, панове-молодцы! Что орете, как жидовский кагал? Пришли слухать - так слухайте, чего я скажу!
Гвалт стих, сменившись холодным, тяжелым молчанием. Десятки глаз смотрели на худую плосконосую девушку в серой кожушанке и черкасской шапке с белым верхом.
Ярина подождала, вдохнула холодный воздух.
Пора!
- Что, обыватели валковские? Бежать вздумали? Волков по чащобам кормить?! Вы побежите, соседи побегут - и край запустеет. Для того ли прадеды ваши здесь засеки строили да татар в пень рубали? Неужто они трусов породили?
Ответом была тишина. Мужики прятали глаза, смотрели вниз, отворачивались.
- Батька твой, панна сотникова, далеко, - наконец бросил кто-то.
- Он на Дунае, а мы - здесь. И татары здесь. Пан писарь погиб и все черкасы с ним. Кто Валки оборонит?
- Верно, верно!
- откликнулись другие.
- Чего ее слушать, соплюху! Бежать надоть, бежать!
- А ну цыть!
- "корабелка" вновь взлетела к небу.
- Трусов не держу - дорога скатертью! А кто не трус, меня слушай!
Ярина на миг замолкла, переводя дыхание и давая возможность перепуганной толпе прийти в себя. Соплюха? Пусть и соплюха, зато у нее кровь в жилах, а не гнилая водица!
- Эй, панове-молодцы, обыватели валковские, мугыри да свинопасы, костерники да броварники! Хватит вам под перинами прятаться, в винницах страх заливать, да по запечьям дрожать - ждать, покуда татарский аркан не найдет! Кто смелый - иди со мной, Яриной Загаржецкой, дочкой сотниковой, наши Валки боронить! А кто трус, смелость взаймы бери и тоже иди! Или не деды ваши с паном гетьманом Зиновием Старых Панов под Пилявцами рубили да татар на Изюмском шляху гоняли? А не пойдете - по селам поеду да молодиц с рогачами наберу, а все одно: врагов в Валки не пущу! И в том слово даю крепкое, черкасское! Поняли меня?
Девушка задохнулась, рука с шаблей опустилась вниз. В горле першило - не иначе голос сорвала. Не беда, лишь бы услыхали!
Услыхали! Тишина сменилась гулом, но голоса теперь звучали иначе. Очнулись мугыри!
- А сотником кто будет?
- высокий парень в коротком, не по росту, кожухе пробился вперед.
- Не можно без сотника, панна Ярина!
Парень был знакомый - Миско Швец, из самой голоты. Год назад в черкасы просился, да не взяли. Какой черкас без коня?
Девушка задумалась. А и вправду, кто? Ни писаря не осталось, ни есаула, ни черкаса реестрового.
- А хоть он, - Ярина кивнула на мрачного Хведира.
- Роду он черкасского, и батька, царствие небесное ему, сотенным писарем был!
Хведир даже головы не поднял - будто не слыхал. В толпе засмеялись.
- Не, не годится!
- Миско Швец взлохматил буйную шевелюру.
- Пусть пан бурсак покуда в писарях, как батька, походит. Он - человек ученый, ему и писарем быть. Верно?
Толпа вновь загудела - согласно, дружно. Ярина облегченно перевела дух. Раз уж чины делить начали, значит, не побегут!
- А сотником тебе быть, Ярина Логиновна, некому больше.
Девушка невольно покраснела, в висках застучала кровь. О таком и не мечталось. Не мечталось, не думалось. Куда там в сотники! Тут бы раз с батькой в поход сходить - и то не брали!
- Девка она!
- послышался чей-то рассудительный бас.
- Девка славная, боевая, да один хрен: разве можно девку в сотники?!
Ярина только вздохнула. Все верно! Замечталась, дуреха!
- И кто ж такое сказал?
- Миско резко оглянулся, хмыкнул.
- Да это мы все - бабы, а она - единственный вояка на все Валки! Кто бежать хотел да хомяком в нору ховаться, а?
Рядом со Швецом уже собрались его погодки: крепкие, плечистые, один в один. Кое-кого Ярина помнила. Тоже из голоты, доброго кожуха - и того нет.
- Ярину Загаржецку - в сотники! Слава!
- крикнул кто-то, и весь майдан дружно отозвался:
- Слава! Слава! Не уйдем! Не сдадимся!
Ярина словно очнулась. Криком сотники не ставятся. Через день-другой из Полтавы наказного пришлют, но ждать все одно нельзя.
- Теодор Лукьяныч!
Парень поднял голову, взглянул удивленно.
- Поезжай в управу сотенную да всех волонтиров запиши, да амбар открой, где припас хранится, да погреб пороховой. Понял ли, пан писарь сотенный?
Бурсак подумал, кивнул. Ярина повернулась к Швецу.
- А ты, пан Миско, при мне сотенным товарищем будешь. Проследи, чтоб на улицах порядок был, да чтоб не стреляли попусту. И об есаулах наказных подумай, вечером назначим.
- А головы брить?
- поинтересовались петушиным фальцетом.
- То холодно, панна сотникова!
- Брить, ясное дело!
- хором ответили ему.
- Голову брить, а чуприну оставлять, да усы. И пшена с салом запасай, и ложку с казанком бери! Чай, теперь черкас - не мугырь!
Ярина улыбнулась.
* * *- Зброи много, Яринка, - Хведир устало вздохнул, откладывая гусиное перо.
- Да только старая вся. Рушниц справных нет, и янычарок нет. Булдымки, фузеи без пружин, флинты. Какие ржавые, какие без кремней. И шабли ржавые. Гармата есть, да только без ядер.
Здоровая рука сдернула с носа очки, парень повертел их, растерянно оглянулся.
- Протереть бы! Подсоби!
Ярина выругала себя за недогадливость и взялась за окуляры - тереть до блеска толстые стеклышки. Ночь прошла, уже утро. Сделано немало, да вот поможет ли? Люди есть - восемь десятков записалось. Но только кто? Голота - ни коней, ни зброи, ни выучки. Только пятеро и служили, и то не в черкасах, а на востоке - в стрельцах городовых. Это ли войско?
- И коней мало, - Хведир вновь нацепил окуляры, заглянул в исписанный мелкой, красивой вязью лист.
- Восемь коней, настоящих, боевых, а остальные - клячи селянские, на них не поездишь.
- Ничего, - девушка заставила себя улыбнуться.
- Не в том сила!
Да, валковский обыватель воевать не обучен, зброя стара и коней боевых нет. Зато на всех въездах-выездах уже стоят рогатки, а за рогатками - хлопцы с фузеями. За околицами спрятаны секреты, чтобы враг внезапно не налетел, а пушку зарядили гвоздями да подковами. В упор ахнет - добре будет.
- Я Миско Швеца в Минковку послала, да в Перепелицевку, чтоб народ поднимал, - девушка присела к столу, бегло проглядела записи.
- Надо бы порох пощупать, а то пишешь - "три бочонка", а что в тех бочонках…
Бурсак что-то хотел пояснить, но не успел. Негромко заскрипела дверь.
- Ханум-хозяйка! Говорить надо!
Агмет подошел к столу, расстегнул жупан, бросил недоверчивый взгляд на разложенные бумаги.
- Зачем глаза портишь, бачка Хведир? Мой один глаз иметь - лучше твоих два видеть!
Бурсак только руками развел. Агмет, не снимая шапки, присел на лавку, хлопнул широкой ладонью по колену.
- В Хитцах был. Все смотрел, хорошо смотрел. Не наша это был. Не татары!
Ярина и Хведир переглянулись. Им самим не очень верилось в неведомо откуда взявшихся крымчаков. Из всех селян, что в Хитцах жили, уцелели трое; те, что сразу в лес убежали. Они и рассказали о татарах: и платье татарское, и луки. Стрелы Ярина сама видела - и не одну. Какие в стены впились, какие в телах холодных застряли.
- Не наша, не татары!
- на мрачном лице Агмета промелькнула ухмылка.
- Шайтан умный шибко, да моя не глупее. Следы смотрел - не наши кони! Заводных нет, а наша без заводных в поход не идет. А главное - рушницы. Откуда у татар-крымчак рушницы? Наша с лук-саадак идет, наша рушницы йок - нет совсем.
- Значит, не татары, - девушка поджала губы, задумалась.
- Кому же это быть?
- Может, москали?
- неуверенно предположил бурсак.
- У них татар в войске много, и рушницы есть.
- Кто бы ни был, - Ярина поднялась, устало провела ладонью по лицу.
- Придут - разберемся.
