- Нет тут никакой крепости, - повторил я.
- И ты ничего не видишь, чумак! Ничего! Ни стены, ни башен угловых…
Он усмехнулся и кивнул - понял, хвала Святому, благословен Он! Понять-то понял, да знаю я этих молодых! Начнет расспрашивать кого попало, а кто попало пану Станиславу передаст.
- Ладно, Григорий! В первый и последний раз. Услышите - и тут же забудьте…
…О замке можно рассказывать долго. Он не такой и древний, построен лет эдак с полтораста тому назад прежним владельцем этих мест. Кто тут правил, уже забыли, разве что пан Станислав знает. Кто-то из Старых Панов - из тех, что в златотканных кунтушах щеголяли и бриллианты в усы вплетали. Да только не помогли ни стены, ни башни. Когда гетьман Зиновий (да проклянет его Святой, благословен Он, за невинную кровь народа моего!) прислал сюда своих головорезов, замок взяли с ходу, не иначе кто-то из хлопов ворота открыл. Говорят, целую неделю замок горел - вместе со всеми, кто был в нем. Крик стоял - подойти страшно. А потом, как война кончилась, завладел этими землями бывший сотник Петро Мацапура - то ли дед пана Станислава, то ли прадед. Так всегда бывает - сгинули Старые Паны, пришли Новые. Петро Мацапура в мертвом замке жить не стал - дом выстроил, хутор вокруг дома… Так и стояла крепость - не крепость, руины-развалины, пустые и от огня черные, пока батюшка пана Станислава не позвал каменщиков из Полтавы. Долго работали, упорно. Что смогли, сделали. Обещал, говорят, им пан Леопольд битыми талярами миски наполнить. Может, и наполнил, да только сгинули каменщики - отсюда вышли, до Полтавы не добрались. А возле восстановленных ворот стража появилась.
С тех пор и стоит.
Жить пан Леопольд в замке тоже не стал - когда не по европейским краям шастал, заезжал иногда, иной раз на минуту, иной раз на всю ночь. И пан Станислав сюда наведывается. Бывает, в замок гостей привозят - всяких. То девку селянскую, то молодицу, то младеня. Гринев братишка чудом туда не попал - как и пани Сале. Зато другим повезло - попали. Видать, хорошо им там всем живется - еще ни один обратно не попросился! А может и попросился, да не пустил пан. Любит он гостей!…
Всего этого я рассказывать не стал - ни к чему такое простому сердюку. Только главное: замок этот пана Станислава, бывает он там, а больше и ведать ничего не надо. Придет - пропустить, выйдет - тоже пропустить. А самое важное - не болтать, не спрашивать, не намекать даже.
- Понял ли, чумак?
- Точно так!
Кажется, действительно понял. Вот и хорошо, дольше проживет хлопец!
- Славно, Григорий! Завтра в стражу пойдешь. Как служба, по сердцу?
- По сердцу, пан надворный сотник.
Прозвучало без особой радости. Я вновь поглядел на парня. Да, невесел! Словно с похорон вернулся!
- Что так, чумак? С братом негаразд какой?
Тяжелый вздох. Гринь отвел глаза, губы дернулись.
- И с братом…
Переспрашивать я не стал. Странного братца послал Святой, благословен Он, чумаку! Чуть больше недели он тут, а уже гукает - говорить пытается. И растет - за день, как за десять. Баба, что кормить приставили, через день назад попросилась. Страшно!
Да, страшно. И странно. До сих пор имени у ребятенка нет. Пан Станислав крестить предлагал, попа из Минковки кликнуть, так Гринь не захотел - рано, мол. Ничего себе рано! Если так дальше пойдет, через месяц дите на коня сядет!
Вот и пойми этих гоев!
- Пан надворный сотник! Я… Не знаю как и сказать…
Да, с парнем неладно. Много на него свалилось, да видать, не все еще. Недаром говорят: пришла беда, отворяй ворота.
- Вы… Вы спасли меня, пан Юдка. Меня - и братика. Я за вас всю жизнь Бога молить буду!…
Внезапно я почувствовал стыд. Вэй, не моли за меня Святого, благословен Он, хлопец! Не спас я тебя! И братика твоего не спас! Может, лучше бы вам двоим под камнями погибнуть - или с гулящим паном Рио в чужой Сосуд перелиться.
Странно, уже много лет я никого не жалел.
Разучился!
- Беда у меня, пан Юдка! Хату спалили, мамку из домовины выбросили, а теперь…
Слова давались ему с трудом, словно каждое - с гарматное ядро весом.
- Невеста у меня есть… была. Оксаной звать. Сговорились мы с ней, думал, сватов зашлю…
Так-так! Я начал понимать. Бедному жениться - ночь коротка! И то верно: какой гой девку за бесова пасынка отдаст!
Посмеяться бы - да не смешно.
- Никак замуж ее отдают? А, Гриня?!
Он кивнул, в глазах блеснули слезы.
- Отдают! За Касьяна, соседа нашего! Не любит она его, пан Юдка! Да только против отцовой воли не пойдешь, сами знаете.
Знаю ли я? Пожалуй. Матушка долго уговаривала отца бежать из Умани, пока еще можно было. Не уговорила - хоть и знала, что нас ждет. Упрям был отец мой, Иосиф бен-Шимон!
- Свадьба… Завтра играть решили. Последнее воскресенье масляной. Хотят до Великого Поста успеть.
Завтра? Выходит, сегодня шаббат! Вэй, совсем ты грешником стал, Иегуда бен-Иосиф! Сколько же мицв ты нарушил? И можно ли в шаббат посты проверять? Впрочем, в "Мишне" мудро сказано: если нельзя, но очень надо…
Да, не повезло хлопцу! Хотя, как поглядеть. Если договориться с паном Станиславом… Как раз сегодня утром велел он глупых поселян поторопить, чтоб не думали долго. Хотели с Калайденцов начать, но чем Гонтов Яр хуже? А Гринь пану Станиславу нужен, ох, нужен! И как сторож при брате, и как верный пес, что любого по хозяйскому слову загрызет.
- Так-так, мой славный пан Григорий. Значит, ты ее любишь, и она не против… Осталось родителей уговорить.
Тяжелый вздох. Чумак отвернулся, рукой махнул.
- Да где тут уговорить, пан Юдка! И раньше не мог, а теперь уж…
Я оглянулся на замок. Не он ли мне мысль подсказал? Даже на стены эти серые смотреть неприятно. Пытался я веки прикрывать, гоня Тени прочь, но ничего не увидел - одна чернота.
- Уговоривать можно по-всякому. Когда словом, когда и шаблей.
Он вздрогнул, резко обернулся. Рука дернулась - словно и вправду за шаблюку схватилась.
- Или тебе, чумак, твоих соседей жалко? Славные соседи, что и говорить!
В его глазах вспыхнули волчьи огни. Вспыхнули - и погасли. Да, изменился парень!
- Нет, пан надворный сотник! Не жалко! Да только гвалт это.
- Еще какой!
- усмехнулся я.
- Запомнят надолго! И как вас с братом погубить хотели, и как матушку твою…
- Да…
Он помолчал, на щеках набухли желваки.
- Да! Пусть запомнят! Надолго запомнят! Когда… Когда поедем?
Ой, вэй! Не спеши, парень! Рано еще тебя в такие поездки направлять! Как и рано знать: не запомнят твои сельчане, что на свадьбу соберутся, нашу лихость. Некому будет помнить!
* * *Горе городу кровей!
Горе!
Копыта били в промерзшую землю, и я еле сдерживался, чтобы не погнать чалого галопом. Холодный ветер в лицо, пар из конских ноздрей, турецкая шабля прижалась к бедру - ждет.
Дождется!
Скоро дождется!
Ради этих минут я живу. Ради этого я не умер тогда, на залитой дождем дороге рядом с отцом, с матерью, с братьями и сестрами. И теперь голос их крови звучит в каждом биении сердца, в каждом ударе копыт.
Это - мой час.
Мой!
«Поздно жалеть», - сказали мне Малахи, но я не жалею.
Горе городу кровей!
Горе Вавилону, убивающему мой народ!
Горе!
И пусть теперь они не ждут пощады от Иегуды бен-Иосифа, от маленького жидовского мальчика, которого не спешили прикончить, желая поиздеваться вволю.
Не спешили - и ошиблись.
Кони мчат, молчаливые хлопцы скалятся, предвкушая кровь, и веду их я, Юдка-Душегубец, просивший Святого, благословен Он, о великом праве - праве Возмездия.
За мой народ, за мою семью.
За меня.
Горе городу кровей!
Блажен, кто возьмет и разобьет младенцев твоих о камень!
Я очнулся, вдохнул холодный воздух, потрепал коня по горячей холке. Спокойно, Юдка, спокойно, верный слуга доброго пана Мацапуры! Твой кровавый хлеб уже испечен. Остается лишь надломить - и вкусить до блаженной сытости.
Хлеб Стыда - то, что мы просим у Святого Его.
Но мне не стыдно.
* * *…Мы выехали под вечер. В татарское платье переодеваться не стали - ни к чему. Прав пан Станислав, хватит прятаться! Все одно догадаются - если уже не поняли. Так даже лучше. Кто уцелеет - всем прочим расскажет, как плохо спорить с паном Мацапурой-Коложанским!
Давно, давно задумал это пан! В иных местах, где черкасы посговорчивее, все села давно записаны за такими, как пан Станислав. Только сосед нам попался больно непонятливый. Два раза пан Мацапура с сотником валковским говорил, предлагал села да поселян делить. Но вот уперся пан Логин, не захотел "вольности" рушить, словно гетьман Зиновий до сих пор в Чигирине правит. Уперся - на свою беду. Теперь он далеко, а мы здесь, и никто не остановит наших шабель!
Впрочем, села да хлопы - это забота пана Станислава. Мне нужно другое. Совсем другое!
Михал, мой десятник, предложил ехать напрямую, через Минковку и Копинцы, но я все же поостерегся. Минковка рядом с Валками, а встречаться слишком рано с панной Яриной и ее сиволапым воинством ни к чему. И не потому, что мы их боимся. Всему свое время. Сначала алеф, затем - бейт…
Впрочем, дорог много, а хлопцы не зря что ни день учатся выездке. И кони хороши! За каждого не золотом плачено - кровью.
Не скуп мой пан!
Позади - поле, заснеженное, голое; впереди холм, а за ним уже - Гонтов Яр. Проселками ехать трудно, зато никто не заметит, не предупредит селюков.
…В первые годы, после того как спала багровая пелена с глаз, я усомнился. Те, ради которых я воззвал к Святому, благословен Он, уже мертвы, и моя шабля упилась их грязной кровью. Не съеден ли мой хлеб, хлеб Мести? Ведь глупые посполитые в глухих селах даже не слыхали об Умани и о кровавом псе Зализняке!
Да, я усомнился. Усомнился, а потом понял.
Виноваты!
Они все виноваты - сыновья, внуки и правнуки убийц. Тех, кто истреблял мой народ. А их дети? Неужто они вырастут без греха? Нет, мой путь не кончен! Всех! Всех до седьмого колена, как и велит Закон!
Тем более, времени осталось мало.
Они уже встретились - Смерть, Двойник и Пленник.
Песчинки падают, и я не стану колебаться. Верно говорил Иешуа бен-Пандира: эти галилеяне не грешнее всех прочих, но и они погибнут - если не покаются. Но они не каются, значит, и мне не о чем жалеть!
- Пан сотник! Пан сотник! Куда теперь?
Ах, да! Приехали! Вот он, Гонтов Яр!
Нужную хату нашли сразу - почти в самом центре, неподалеку от церкви. Я даже не стал смотреть на рисунок, сделанный Гринем Чумаком. Вот она - обычная хата, на соломенной стрехе лежит снег, окошки заиндевели…
Хата обычная, да возле нее не по вечернему людно. С темнотой, как водится, посполитые прячутся и двери запирают - от лихих людей да от собственных страхов. Сегодня же на улице толпа. Сани, еще одни, в густых лошадиных гривах - пестрые ленты. Двери открыты, возле них дружки…
Значит, все верно - свадьба!
- С коней!
Я оглянулся - сердюки привычно перекрывали улицу, Михал расставлял хлопцев вокруг хаты. Нападать на нас некому, но и ворон ловить нельзя. Мало ли? А вдруг мой чувствительный пан Григорий в последний миг душу решил спасти и послал гонца к панне Ярине? Ничего, пусть! Рушницы наготове, да и шабли под рукой…
- Михал! Ждать здесь, никого не подпускать!
Я поправил шапку, стряхнул снег с плеча. Все-таки на свадьбу идем!
- Первый десяток - со мной!
Те, что толпились у дверей, сразу догадались - отбежали в сторону, пытаясь спрятаться в промозглой ночной темноте. Я усмехнулся - пусть! Кто-то должен остаться, чтобы поведать остальным…
Я обернулся, махнул рукой:
- Всех, кто выскочит - рубить в пень! И найдите соломы…
- А девки, пан сотник?
- послышался чей-то обиженный голос.
Вэй, кому что, а курци просо! Конечно, хлопцы рады развлечься, но задерживаться нельзя. Того и гляди, иные гости на свадьбу пожалуют.
- С собой захватим, - решил я.
- Все одно привал делать. Михал, отберешь двух, посмазливей, для пана.
- Ну, это как водится!
Итак, сегодня в замке у моего славного пана будут новые гостьи. А заодно Гринь Чумак порадуется. Тоже доброе дело!
Я вынул шаблю и шагнул на порог. В лицу пахнуло теплом и запахом браги. На миг стало не по себе. Какими бы ни были те, что сейчас погибнут, они все-таки люди, созданья Б-жьи! И свадьба - Б-жье дело!
Но тут вспомнилось.
Нет, не вспомнилось!
Я никогда этого не забывал!
Никогда!
…Рахиль, старшая сестра, высокая, черноглазая, первая красавица в семье. У нее тоже должна была быть свадьба - всего через неделю. И жених славный - Лев Акаем, отцов ученик. Добрый парень, он как раз из Кракова вернулся, хотел стать меламедом в нашем хедере.
Его зарубили на глазах у сестры. А ее насиловали - долго, целой толпой. Сначала она кричала, потом затихла…
Я поправил шапку и горько усмехнулся.
Горе вам, дщери Вавилонские!
* * *Девка плясала на снегу - голая, в одном венке с яркими лентами. На шее звенело монисто с тяжелыми дукатами, босые ноги проваливались в снег.
- Давай, давай, сучонка! Пока пляшешь - жива будешь!
Хлопцы разошлись не на шутку. Кто-то свистел в такт, кто-то об заклад бился - долго ли еще пропляшет. Остальные ее подруги лежали рядом - нагие, бесстыдно раскинув ноги. Им уже не плясать.
Я отвернулся. Иногда самому становится тошно. Но делать нечего - вырастил волков. В ушах до сих пор стоял вой, отчаянный вой сгоравших заживо. И дух - знакомый дух горящей плоти.
- Жги, жги, стерва! Пан сотник, может, с собой возьмем? Крепкая, одной на всех хватит!
Я не удержался - обернулся. Девка (кажется, подруга невесты, не упомню уже) не кричала, не выла - тоненько повизгивала. В глазах не было ничего - даже страха. Но она продолжала плясать, истово, не останавливаясь ни на миг. Да, жажда жизни сильнее всего - боли, страха, стыда. Даже сейчас, избитая, опозоренная, она все еще хочет жить…
А красивая девка!
Жалко?
Нет, не жалко. И брать с собой ее нельзя. Пану она - такая - уже не нужна, в маетке посторонним не место.
Ну что ж… Кони отдохнули, пора и домой. Но сначала…
- Михал!
Хлопец подбежал, широко ухмыляясь. В руке звенело монисто - такое же, как на девке, с тяжелыми старинными дукатами.
- Пан сотник?
- Невесту сюда! Оксану!
- Гы!
- И не "гы!" - оборвал я.
- Обходиться вежливо! Понял?
Михал почесал затылок, но спорить, ясное дело, не стал.
- А вы, хлопцы, собирайтесь! И эту… Побыстрее!
Девка словно догадалась - пошатнулась, упала в снег, с трудом приподняла голову. Крик - хриплый, страшный.
- Пан сотник! А может, отпустим? Пусть бегит! Доберется - ее счастье!
Доберется! Десять верст - голой, по морозу!
- Быстрее!
- повторил я, и, не оглядываясь, пошел к лошадям. В уши вновь ударил крик - ударил, оборвался.
Все!
Отплясала!
У лошадей скучал постовой, не иначе, проклиная свой удел; неподалеку кулями лежали связанные гостьи. Эти еще попляшут в замке, жаль, мы не увидим…
