- Так бы и казав, шо не успел. Теперь сами бачим, шо ты не груши околачиваешь, а в книжках вумных шукаешь! Звиняй, хлопче, шо мы над душой стоим - просто мулетки к после-завтрему потребны! Не, ты не думай, мы ж не задарма як Лектрючку прижучим, поделимся! Гроши там чи сало, горилка опять же...
- А без "мулетки" нельзя?
- Надежда умирает последней, особенно надежда увильнуть от дурацкой работы.
- Та ты шо, с глузду зъихав?!
- Валько потрясен.
- Кто ж без доброго плетня Лектрючку гоняет? Без плетня он по проводам - вжжжик!.. И нема заразы! Хошь матери, хошь псалмы пой!
Впору расхохотаться Вальку в лицо, но почему-то не получается.
- Ладно, до послезавтра сделаю, - с внутренним скрипом соглашаюсь я, чувствуя себя полным идиотом.
- Так то ж другой разговор!
- немедленно меняет тон Валько.
- Я послезавтра к обеду и заскочу. Лады?
- Лады, - пожимаю протянутую руку матюгальника и, заперев за ним дверь, возвращаюсь к столу.
Кроме обрезков и мотков проволоки у Ерпалыча нашлось еще много всякого: лоскутки ткани, деревянные чурбачки разных размеров, гвозди, шурупы, какие-то трубочки, обрезки жести - сокровища Али-Бабы!
И я берусь за дело.
Ну-ка, ну-ка, чем там чукчи с папуасами своих Лектрючек гоняли?
В конце концов удается раскопать изображение эскимосского Лявтылевала, большого спеца по выковыриванию зловредных духов из-под кочек. Еще спустя час я вознагражден портретом полинезийского Этенгена-Ловца; по всему видать, дальнего родича Лявтылевала. И работа закипела. Вырезать из соснового чурбачка болванчика без рук и со сведенными вместе короткими ножками оказалось проще простого. Нарисовав будущему "Ужасу Лектрючек" злобную рожу фломастером, я выковыриваю у него на плечах два отверстия и загоняю туда стальные трубочки-руки, пропустив внутрь каждой по пять цветных проводков. Обматываю туловище по спирали блестящей медной проволокой и, совсем уж развеселившись, засаживаю в то место, где у моего монстра должно быть анальное отверстие, кусочек магнита. Любуюсь итогом - и вставляю вместо глаз два горелых светодиода: один красный, другой - зеленый.
Кр-расота!
Вполне удовлетворенный результатом, я плету из проволоки нечто типа каракатицы в платочке из цветной тряпицы, собираю из трубочек и обрезков резины паучка (которого мысленно окрестил Мойдодыром). А вот четвертая фигурка у меня не заладилась. Выходит корявая загогулина, отдаленно напоминающая малолетнего дебила, - и я решаю, что на сегодня хватит. Валько мне две "мулетки" заказывал, а я уже четыре изваял, если считать с "дебилом". Известное дело; заставь дурака Богу молиться - он и лоб расшибет!
Вечер.
Ночь.
С сознанием честно выполненного долга стряпаю нехитрый ужин, кормлю объедками Сват-Кобелища, вернувшегося из уличных блужданий, и заваливаюсь подремать, хотя еще рано.
Снится коренастый бородач с блекло-рыжей копной волос.
Бородач сосредоточенно роет землю коротким мечом. И снова мне не удается разглядеть его лицо.
"Слушай теперь, и о том, что скажу, не забудь: под утесом, выкопав яму глубокую..."
А вокруг сыро, темно и пахнет грибами.
* * *
Солнце всходит и заходит, А в тюрьме моей темно...
Третьи сутки. День. Новости отсутствуют. Фол отсутствует тоже. Предупредил только, чтоб не выходил никуда, а ежели звонить вздумаю - "Куретов" включать надо.
Вот кассета, а вот магнитофон.
Я даже не удивился. Надо - значит, надо.
Уже под вечер, когда начало темнеть, Фол наконец возвращается.
- Ричарда Родионыча в городе видели, - с порога сообщает он.
- Отпустили?!
- Вроде бы да... А вроде и нет. Из прокуратуры он выходил. Вместе с бабой одной. Я сам не видел, но наши уже разузнали, кто она: старший следователь...
- Гизело Эра Гиган... тьфу ты пропасть! Игнатьевна!
- А ты откуда знаешь?
- Заходила она ко мне перед самым налетом. Ерпалычем интересовалась. Я за всей этой кутерьмой рассказать тебе забыл.
- Та-а-ак, - очень неприятно тянет Фол, мрачнея на глазах.
- Значит, еще и прокуратура...
- Ну, прокуратура!
- Почему-то мне очень хочется, чтобы мой друг немедленно изменил свое мнение об обаятельной сле-довательше.
- Она, между прочим, ко мне по-хорошему явилась, как к свидетелю, расспросила, чайку попила - и ушла. Кстати, Ритку кто отмазал? Ясное дело, тетя Эра!
- Ну и флаг ей в руки, - с неожиданной легкостью соглашается Фол. Прокеры со служивыми и прочим жором хуже кошки с собакой. Глядишь, и для тебя что-нибудь выгорит... Надо будет нашим сказать, пусть приглядятся.
Я уже знаю: под словом "наши" мой двухколесный друг подразумевает далеко не одних кентов. Тут вам не здесь: никого особо не смущает - ноги у тебя или колеса!
Главное, чтоб "свой" в доску, не то что в центре...
- Хотя, Алька, нашему брату кенту нынче не до приглядок. Того и гляди не служивые - народишко сам на улицы ломанется, "колесатых нелюдей" на фонарях развешивать. Девку-школьницу снасильничали - кенты; собак бродячих повымело опять кенты сожрали под пиво; гололед - кенты, с-суки, колесами отполировали... Видать, кому-то сильно громоотвод занадобился, нашими задницами свою шею отмазать! Санкцию-то на наш митинг отменили в мэрии - говорят, провокации ожидаются, не дадим жориков в оцепление, к чему лишний раз гусей дразнить?! А зато как кентовский погром, так сразу "зачинщики не обнаружены"! Ладно, что это я раскаркался... у тебя своих забот по горло...
Тут он прав, хотя мне смутно кажется: заботы у нас все-таки общие.
- Про Фимку ничего не слыхать? И про Ерпалыча?
- запоздало спохватываюсь я.
- Глухо. Фима твой, похоже, сидит, только непонятно, где, а Ерпалыча наши ищут, ты не думай...
- Окстись, Хволище! Мы, писаки, этому делу не обучены, - развожу руками, потупив очи.
- Макулатуру кропать завсегда пожалста, а вот думать...
Фол наконец улыбается, и мы отправляемся вкушать хлеб насущный.
- Меня-то ищут?
- интересуюсь я, хлебая разогретые гостинцы благодарных Руденок.
- Да утопец их разберет!
- пожимает плечами Фол.
- Если и ищут, то втихаря. Рожа твоя алкогольная на стендах не висит, особого шухера в городе нет, а так - кто их, гадов, знает? Может, землю носом роют, а может, плюнули. Хотя это - вряд ли...
Я давлюсь борщом.
Я согласен с Фолом.
Вскоре кентавр снова уматывает, и я остаюсь, скукою томим: книжки читаю, телевизор смотрю, муть всякую. Даже думать пытаюсь.
Бесполезно.
Хорошо хоть паника больше не возвращается. Ее место медленно, но верно заполняет вселенская апатия, а в просторечии - глобальный облом.
Пытаюсь продолжить неоконченных "Легатов Печатей", со скрипом рожаю двойню абзацев-близнецов - но компьютера у Ерпалыча нет, а от дребезжащей и лязгающей печатной машинки я, как выяснилось, настолько отвык, что ничего путного из моей затеи не выходит.
Облом одолевает.
Вечер.
Ночь.
Нахожу в тумбочке, за стопкой древних журналов (два, кстати, порнуха! у-у, кобель старый...), записную книжку Ерпалыча. Листаю преисполнен стыда, ибо читать чужие записи нехорошо, а не читать - любопытство и скука вконец заедят.
"17.01. Вышняя Марьяна Вячеславовна. Муж докучает излишними постельными утехами; в случае отказа грозится бросить, уйти к молодой. Шпагат канцелярский на восемь узлов и по три тыквенных семечки в обувь. Когда угомонится развязывать по узлу в неделю. При рецидиве повторить.
24.01. Москович Эсфирь. Угнали машину; жорики разводят руками, молебен результатов не дал. Рекомендовано в солнечный полдень поставить на ребро водительские права и в образовавшуюся тень вбить заостренную спичку. Если в трехдневный срок машина не отыщется или не будет возвращена, процедуру повторить, но спичку зажечь.
3.02. Третий крестник жаловался: дом 16-й по Маршала Убо-ревича злыдни заедают. Ведено приобрести в булочной № 13 четыре буханки "Бородинского" и бутылку пальной водки-"ряженки". Потом..."
Дальше не читаю.
Иду спать.
Снится коренастый бородач с блекло-рыжей копной волос. Только теперь рядом с ним из мрака, пахнущего грибами, проступает окровавленная туша. Коза? Овца? Собака?
Мне так и не удается разобрать.
"После (когда обещание дашь достославным умершим) черную овцу и черного с нею барана - к Эребу их обратив головою, а сам обратясь к Океану..."
А человек все копает и копает.
* * *
Отворите мне темницу, Дайте быстрого коня...
Четвертые сутки. Будит меня переливчатый "звонковый" свист Фола. Ого! Уже первый час! Ну, я и разоспался... Вместе с кентавром является дородный детина в потертом кожане и с увесистой раскоряченной сумкой через плечо.
- Дроты есть?
- деловито осведомляется детина. Но нас уже на мякине не проведешь!
- Сколько надо?
- не менее деловито интересуюсь я, игнорируя подмигивания Фола.
- Ну, пучок...
- Пучок? Целый пучок?!
- Ну, хоть десяточек...
Я молча иду в комнату и приношу оперенные электроды.
Восемь штук.
Посетитель заметно веселеет, извлекает из сумки еще теплую кастрюлю с вареной в мундирах картошкой (это я выяснил уже после, когда на кухне заглянул внутрь кастрюли) и основательный кус копченого сала - и собирается уходить.
По всему видно: сало он сперва давать не собирался.
- В отвар Мать-рябины не забудь окунуть, - бросаю я ему в спину, вспомнив работу Валька-матюгальника.
- Да уж не забуду!
- детинушка расплывается в ухмылке.
- Не впервой! Спасибочки... И уходит. Хлопает дверь.
- Ну, Алька!
- С минуту я наслаждаюсь восторгом кентавра, но Фол почти сразу становится серьезным.
- Старшины насчет приятеля твоего, Крайцмана, разузнать пробовали - ни хрена не вышло! Держат его где-то, а где - не ясно. Матери его звонили: тут один на очистных работает, знает Фиму... Он и позвонил. Якобы по работе очень нужен. Так и мать в неведении: отк
Proxy Notice