Только умирать сейчас нельзя.
Никак!
Господи, я ведь ей так ничего и не сказала!
Я глубоко вдохнула холодный ночной воздух. Как хорошо! После подвальной духоты, после надоедливого гудения старых кондиционеров - ночь. Настоящая весенняя ночь, чистое звездное небо над головой. Пройтись бы по улицам, раздавливая каблуками свежий лед на лужах!
- Не можно, дамочка!
- сержант-"сагайдачник", старый знакомый, неодобрительно покачал головой.
- И вечно вас на подвиги тянет! Чи не слышите?
Я, конечно, слышу. Стрельба. Одиночный, очередь, снова одиночный.
Площадь Свободы, огромная, пустая, тонула в темноте. Совсем рядом притаилась баррикада, почти незаметная в ранних сумерках. Вдали - черная громада Госпрома. Без видимой причины вспомнился чей-то рассказ: семь башен старого небоскреба -семь нот "Интернационала". Чудили предки! В войну.
- ту, давнюю, когда пулеметы били с колоколенок, - бетонную громадину взорвали, сожгли дотла, а потом нагнали японцев из Маньчжурии, и азиаты семь лет возились - восстанавливали. Я еще подумала: не от тех ли бедолаг японцев грозная мадам Крайцман? Гохэ-новна все-таки!
- Вы бы, дамочка, унутрь шли!
- Бдительный сержант прислушался, негромко чертыхнулся.
- Вот злыдни!
Стрелять начали с темнотой - по всему городу. И никто не мог толком объяснить, что происходит на пустых брошенных улицах. Стреляли патрули - по мифическим "диверсантам", палили вверх (для пущей храбрости) оставшиеся в городе энтузиасты-добровольцы. Кое-кто, несмотря на строгий приказ, отпугивал выстрелами наглых "коропоки". Впрочем, иначе и быть не могло. Толстой прав - в пустом деревянном городе быть пожару. В каменном - пальбе.
Я вновь уставилась в непроглядную тьму. "Сагайдачник" нетерпеливо дышал над ухом. Пора уходить. Хотелось спросить об Игоре - Маг еще с утра ушел в город, но я знала: бессмысленно. Караул меняется каждые два часа, этот курносый ничего не знает.
Где же Игорь? Что ему делать там, в темноте? Господи, только бы не...
В "КЛО 2-12" было все по-прежнему, только на стене красовался маленький динамик - старенький, ободранный и, естественно, без проводов. Служба оповещения - на самый крайний. Пока нашему "ГКЧП" делать нечего: с темнотой колонны, двигавшиеся на город, остановились.
Интермеццо.
В стеклянной банке умирали тюльпаны.
Где же Игорь?
Тюльпаны молчали, и я поняла - ждать нелепо. Я ведь даже не пригласила его! Вчера он заглянул просто из вежливости. И вообще. Магу лучше уехать, уйти на юг, пока Afe поздно, пока стрельба не сменилась разрывами ракет...
На циферблате "Роллекса" - 23.15.
Ночь.
У нас - ночь, а там, за морем, на серых пляжах Южной Каролины, уже утро или даже полдень. Что сейчас делает Эми? Если журналисты не врут, эпидемия не трогает тех, кто внутри кольца. Надеюсь, у девочки не будет работы. И пошли им Господь какого-нибудь генерала или хотя бы сержанта, который знает, что делать, когда начинают бомбить!..
Нет, нет, об этом лучше не думать!
Ночь.
Тюльпаны молчат.
Стрельба - совсем близко, где-то на соседних улицах. , Троеручица! Ты же все видишь! Сделай так!..
Шаги...
Легкие, быстрые, их не спутаешь...
Дверь!
- Чт-то? Что случилось, Ирина? Кажется, я его напугала. Он только собирался постучать. Хорошо еще, дверью не задела!
- Ничего, Игорь. Просто услыхала ваши шаги...
На его лице - легкая растерянность. Правая рука прячется за спину, в левой - знакомый рюкзак.
- Извините! В-все, что смог достать! Подснежник.
Маленький, беззащитный, с чуть примятым зеленым листком.
И уже никто не скажет, чьи губы первые...
...В комнате тихо, даже стрельба стихла. Я слышу его дыхание. Слышу, как бьется его сердце. И нет сил нарушить эту тишину.
Но сказка кончилась. Внезапно я вспоминаю, что забыла закрыть дверь на задвижку...
- Что-то не т-так, Ирина?
- Все так...
Хорошо, что в темноте он не видит моего лица. Предложить ему кофе? Мысль кажется почему-то неимоверно пошлой.
- 3-завтра будет самый долгий д-день. Я вздрагиваю. Думать о "завтра" не тянет. Больно думать.
- Почему самый долгий? Ведь сейчас еще март!
Негромкий смех. Его рука ложится мне на плечо.
- Цитата, Ирина! Из М-маркса. Только, не из марксистского Маркса. Это сказал генерал Йозеф Маркс перед высадкой союзников в Н-нормандии. Они высадятся - и настанет самый д-долгий день.
Я прижимаюсь к нему, пытаясь спрятаться, затаиться - от подступающего к горлу страха, от того неизбежного, что будет завтра. Самый долгий день...
- Т-только уже не завтра - сегодня.
-Нет! Нет!
Его рука гладит мою щеку. Я закрываю глаза.
- Не сегодня, Игорь! Пожалуйста, не сегодня! Завтра! Это будет только завтра! Его губы...
Четверг, четвертое марта
Началось! * Спиртовозы и Валько-матюгальник * Ушастый идол * Последний Широнинец * "Будем полем мы бродить" * Ворон каркает * Полу-Бог * Дорога в тысячу ли
Нас мало - нет и половины из тех, кто вчера собирался в старом бункере под портретом бровастого с пятью звездами.
Жалко, я даже не запомнила их лиц. Арестуют, устроят "очняк", а я буду только моргать.
Бажанова нет, нет молодого полковника.
Господин Молитвин на месте - в своем нелепом черном френче.
Забился в угол, нахохлился.
Ворон!
Черный Ворон, что ж ты вьешься?..
Зато Игорь - рядом. Как он сюда попал - ума не приложу. И не пытаюсь.
Его рука чуть касается моего локтя, и мне легко. Легко, хотя самый долгий день успел начаться.
Оператор на месте, у светящегося лампочками пульта., Экраны - большой и несколько маленьких, с чайное блюдце, - ожили, но смотреть на них не хочется. Я и так знаю, что там. Они в пригородах. Три колонны - по Клочковской, по Белгородскому шоссе и по Салтовскому. Три колонны танков, а над ними серебристые остроклювые призраки. "МиГи-44". Бомбили уже дважды. Первый раз бомбы просто не взорвались. Второй - взрывами разнесло целый микрорайон на Дальней Срани. Пустой. По крайней мере, так доложили. И вертолеты - на Малой Даниловке и в Циркунах высажен десант. Что там - никто не знает.
Игорь смотрит на экраны - не отрываясь, молча. Я не мешаю, хотя до боли хочется сказать ему...
* * *
- Заседание Временного Комитета Обороны... Бажанов появляется, как и в прошлый раз, совершенно неожиданно. Голос негромкий, чуть сиплый, под глазами черные пятна.
- Прежде чем начнем работать... Час назад погиб полковник Старинов. Прошу почтить...
Мы встаем - вразнобой, стараясь не смотреть друг на друга. Вот и нет полковника! А я так и не поговорила с ним о погоде.
- Лейтенант, доложите обстановку! Лейтенант, незнакомый, почему-то в штатском, напряженным звенящим голосом пересказывает все, нам уже известное. А вот и новое!
- Диверсионная группа противника высадилась на Северной Салтовке. Запись сделана пятнадцать минут назад...
Уже не "федералы" - "противник". ...На одном из экранов - пустая улица. Посреди неподвижно застыли три изуродованных пулями тела. Кентавры. На рукаве у одного - знакомая повязка патрульного. Рядом - тоже тела, но другие. Камуфляжная форма, черные маски на лицах. Все мертвые...
- У патрульных не было оружия, - сдавленно поясняет лейтенант.
- Имеет смысл предположить, что "психоз Святого Георгия"...
Дальше можно не слушать, кажется, шаман Молитвин не ошибся.
- Это там же, в двух кварталах. Сейчас... ...Улица, другая, чуть шире. Разбитая витрина, огромные буквы "Panasonic". Типы в камуфляже и черных масках деловито вытаскивают картонные ящики. Откуда-то появляется пустой грузовик, черные маски опускают борт, начинают забрасывать в кузов добычу...
- Сволочи!
- вполголоса роняет Игорь.
- М-мародеры!
Никто не откликается - все уже поняли. Если начали грабить, значит, там разрешили все. Закон умер. Город подлежит уничтожению. Почему-то вспомнился несчастный отец Александр;
Тогда его слова о боях на улицах показались мне бредом.
...Внезапно картина меняется. К грузовику белыми тенями скользят "коропоки", много, целая дюжина. Одни бросаются под колеса, другие начинают бегать вокруг. Хоровод. Знакомо...
Грабители в камуфляже вначале не обращают внимания. Затем один из них поворачивается, вскидывает короткий десантный автомат. Из динамика сухо гремит очередь, в ответ - отчаянный визг. Самая наглая из обезьян подпрыгивает, падает на мокрый от тающего снега асфальт...
Краем глаза я замечаю, как господин Молитвин медленно встает. Черный Ворон чует...
И недаром! Белые тени вновь кружатся в неистовом хороводе. Это уже не обезьяны, не смешные нелепые твари, а белый вихрь, беспощадный, всесокрушающий. Крик, отчаянный, долгий. Черные маски мечутся внутри страшного кольца, стреляют - но выхода нет. Вот упал один, за ним - второй. А белый вихрь становится все гуще, экран темнеет...
- Выключите. Все ясно. Могу добавить, что час назад кто-то подкинул в компьютеры федералов вирус - очень удачно подкинул, признаться. Это, конечно, их сдержит, но ненадолго. Приказ уже отдан, а танки могут обойтись и без компьютера. И господа дуболомы уже в пути.
Голос Бажанова звучит спокойно, с еле заметным презрением. Мы переглядываемся, кто-то улыбается, но улыбка тут же гаснет. Рано, рано, все еще только...
Рука Игоря слегка сжимает мой локоть.
Еле-еле.
Но мне уже легче.
Ловлю удивленный взгляд Бажанова, но не отвожу глаз. Отводит он - чуть смущенно. Отводит, прокашливается.
- Северо-Западный сектор, пожалуйста... На верхнем экране - знакомая улица. Клочковская, самое начало, за большим путепроводом.
Широкая дорога, слева и справа - кирпичные заборы.
Танки - гуськом, один за другим.
- Двадцать машин, - негромко поясняет лейтенант.
- Мотопехота и артиллерия отстали.
Танки ползут - неторопливо, грозно. Асфальт почти высох, вокруг - ни души, траки равнодушно скребут по мостовой. Люки открыты, танкисты сидят на броне, поглядывают по сторонам.
Внезапно первая машина замедляет ход. Улица перегорожена - три огромных бензовоза, один впритык к другому.
- Чей сектор?
- теперь в голосе генерала слышится удивление.
- Что за самодеятельность?
- Капитана Петраченкова...
Лейтенант тоже удивлен. Впрочем, придумано неплохо. Совсем неплохо!
Между тем танкисты на экране ведут себя странно. Вначале - осторожно осматривают цепи, связывающие бензовозы, а затем почему-то лезут наверх, на цистерны. Один, самый проворный, открывает люк, машет рукой...
Негромкий смех - смеется Игорь.
Поворачиваюсь - и любуюсь ямочкой на подбородке.
- П-пондл! В каком-то старом фильме б-было! Это не бензин!
Не бензин? Похоже, да. Танкисты гроздьями повисают на цистернах, откуда-то появляется ведро, затем - другое...
- Господа!
- растерянно произносит лейтенант.
- Да ведь это же... Спирт!
Вот не думала, что в самый долгий- день доведется хохотать! Даже Бажанов не выдерживает, машет рукой.
- Чья идея? Признавайтесь, под суд не отдам!
Никто не признается. Тем временем на экране тоже царит веселье. Стальные чудища стоят, танкисты в черных комбинезонах выстраиваются в гигантские очереди, какой-то офицер мечется вдоль "бензовозов", отчаянно размахивая руками.
- А закуска где?
- вновь роняет кто-то.
Ответить не успеваем. Там, на экране, все меняется.
...Очереди бьют со всех сторон - с боков, сзади, из-за замерших грузовиков. Над одним из "бензовозов" медленно поднимается желтый горячий "гриб". Поднимается, растекается огнем. Вспыхивают черные комбинезоны...
Танки тоже горят. Первый уже готов, длинная пушка тычется в пылающий асфальт, со второго взрывом сорвало башню...
Смех застревает в горле.
- РПГ-14, - среди мертвой тишины голос лейтенанта звучит как гром. Кумулятивными. А неплохо!
На шоссе - ад. Головные и замыкающие машины горят, остальные пытаются выбраться - и тоже вспыхивают. Кто-то выскакивает из люка, отчаянно размахивая белой тряпкой.
А вот и победители! Незнакомые парни в очень знакомых кожаных куртках. Куртках, вязаных шапочках, тяжелых ботинках на двойной подошве. Камера приближается, и я еле удерживаюсь, чтобы не присвистнуть. "Ежик"!
"Братва"!
"Ежик" смотрит куда-то в небо, словно догадываясь о всевидящем оке спутника, и поднимает вверх растопыренные пальцы.
Вот, значит, как! Им тоже здесь жить... Пленных не берут. Уцелевших парней в черных комбинезонах теснят к горящим машинам, Короткие стволы бьют в упор...
- Скажите им! Господин Бажанов, скажите им!
Черный Ворон Молитвин вскакивает, машет Худыми руками. Только сейчас я замечаю, что френч ему маловат.
Генерал молча качает головой, затем поворачивается к лейтенанту:
- Северный сектор...
Изображение меняется. Опять дорога, но поуже, вокруг - лес. Танки медленно ползут на Подъем, впереди катит мотоцикл, из коляски вы-вывается рыло пулемета.
- Белгородское шоссе. Пятьдесят две машины. Сейчас подойдут к перекрестку, где поворот ьа поселок Жуковского...
Комментарий лейтенанта излишен. Я узнаю и места. Померки, где-то совсем рядом - Интернат № 4, в котором учат будущих футболистов.
- Что у нас здесь?
- негромко роняет Бажанов.
- Ничего, - вздыхает лейтенант.
- После Гибели господина Старинова группа отошла к кругу седьмого трамвая.
Те, на экране, словно чуют это. Люки открыты, Конопатый облом сидит, свесив ноги с башни. Первая машина преодолевает подъем. Вот и знакомый перекресток. Пустой троллейбус прилепился к обочине.
Танк на миг останавливается. Мотоцикл делает круг, возвращается, офицер в коляске машет танкистам, тыча рукой вперед.
- А это что за знаки?
- Бажанов неторопливо подходит к экрану.
Знаки? И тут я замечаю: прямо посреди мостовой стоит железная тренога-раскоряка с жестяным кругом, на котором грубо намалеван знак "кирпич", сиречь "Въезд воспрещен". Такой же, только прикрепленный к столбу, "кирпич" красуется у поворота на поселок Жуковского.
Никак ГАИ наше родимое проснулось?
Лейтенант хочет что-то ответить, но не успевает.
Мотоцикл тормозит.
Резко, посреди пустой дороги, прямо перед "кирпичом".
Солдаты и офицер выскакивают...
Изображение растет, занимает весь экран. С мотоциклом творится странное. Точнее, с передним колесом. Там что, яма?
Рядом хмыкает Игорь. Похоже, это он тоже видел в каком-то старом фильме.
Колеса уже нет. Оно внизу, в глубине асфальта. И весь мотоцикл уходит в трясину, торчит лишь рогатый руль...
- Танк! Покажите танк!
- кричит кто-то. Оператор мешкает, и мы успеваем заметить только башню. Стальное чудовище прочно сидит под асфальтом, очумелые танкисты скатываются по броне...
- Святый Боже!
- Мой сосед, пожилой интеллигент при галстуке, поспешно крестится. Самое время!
Колонна пятится, танки сталкиваются, съезжают в кювет. Поздно! Асфальт превращается в болото, в бездонную топь. У кого-то не выдерживают нервы: танковая пушка лупит в "белый свет" - раз, другой, пока асфальтовая трясина не смыкается над люком.
