Нет, акул не надо! С чего это я вдруг подумала об акулах?

"Девятый! Спасибо, но ведь я здесь нужна, правда? Нужна?"

Минута, другая. Добрый дедушка думает, длинные тонкие пальцы застыли на подлокотнике "вольтеровского" кресла. И сам он в эту минуту похож на Фернейца.

"Нужны, голубушка! Вы уж постарайтесь, немного осталось. А насчет писем могу лишь посочувствовать. Мой старший тоже не пишет - звонит раз в полгода, и все. Кстати, это вам!"

Надпись исчезает, и на черном экране медленно проступает белый четырехугольник. Вот он покрывается рябью, пробиваются цвета - синий, желтый...

Снимали относительно недавно. Внизу маленькие цифирьки: "06.10.16:40". Она не одна - рядом с наглым видом возвышается загорелый парень, по-хозяйски положивший руку на ее плечо. На миг сердце резануло горячей ревностью. Да какой!..

Я улыбнулась, покачала головой. Да вот так, Стрела! Очень просто!

...Синий мяч катится по серому песку, девочка бежит за ним, на миг оборачивается, смеется. Маленькая девочка -ростом с зимний сапожок...

Девочке уже семнадцатый пошел. А мне, старой бабе, - тридцать пятый. Вот так! А сей загорелый демон - скорее всего тот самый Пол, который шпрехен зи русиш. Ох, приеду, ох, наведу шмон!

Фотография исчезла быстро, но я оказалась проворнее. Палец лег на "save as...". Есть! Как только кончится разговор, включу принтер.

"Девятый, спасибо! Вернусь - лично поцелую. Пока же лобызаю виртуально".

"Смущен. Краснею. Держитесь, голубушка. Если что, немедленно шлите сигнал "Этна". Лично полечу вас вытаскивать".

Старый добрый дедушка надевает пятнистый комбинезон, деловито подтягивает ремень десантного "АКС-99"... Но рожица не смеется - сейчас Девятый не шутит.

Ну что тут сказать?

"Спасибо. Еще раз. И еще раз - на будущее. Стрела".

Все!

Теперь можно выключить компьютер. Нет, сначала включить принтер, выкатать снимок, всплакнуть...

"Воздух. Воздух. Воздух".

Я замерла. Экран посинел, словно кому-то там, в неведомой дали, и вправду не хватило кислорода. Секунду-другую я смотрела не понимая;

затем, наконец сообразив, бросила пальцы на раздолбанную клавиатуру.

"Воздух". Мать твою, экстренная связь! Ну, ничего себе!

"Здесь Стрела. Слушаю!"

"Воздух" - вне очереди, вне любых графиков.

За пять лет - ни разу!

"Здесь Пятый. Будьте готовы для приема важного".

Опаньки номер два...

Хорошее настроение куда-то исчезло, сменившись знакомой злобой. Ну хрена ему нужно? Война? Да хоть и война, мог бы так не пугать. Что за мода пошла у начальства - раздельные сеансы связи проводить?

"Пятый - внедренному сотруднику Стреле. Срочно. Секретно. Разглашение запрещено. В настоящий момент вы подвергаетесь явной и непосредственной опасности. Ввиду невозможности проведения эвакуации по варианту "Этна", настоятельно прошу и требую. Первое..."

Холодный пот - это мелочь. Вот когда кончики пальцев холодеют - это плохо. Пятый - дурак, но с "явной и непосредственной" даже дурак шутить не станет.

"...категорически запрещаю любые личные контакты со специалистом, не относящиеся непосредственно к работе. Повторно и настоятельно запрещаю любую откровенность личного порядка. Второе. Встреча специалиста с Молитвиным должна быть проконтролирована согласно стандартной процедуре. Результаты контроля экстренно по каналу "Проба". Как поняли "Воздух", Стрела?"

Что ответить? "От идиота слышу"? Азия-с, не поймут-с. А жаль!

"Сотрудник Стрела поняла "Воздух" правильно".

Ну, козел гребаный! Напугал до мокрых трусов, а всего делов-то... Стандартную процедуру ему!

Козел!

4

...Саша сидит прямо на траве в своей старой линялой куртке (кажется, их и называли "штормовками"), в руках - сигарета, по белесому небу беззвучно носятся огромные черные шмели.

- Ты мне почти не снишься, Саша. Почему сейчас? Почему я тебя все время вспоминаю?

Я знаю, что вижу сон, и даже понимаю почему. Перенервничала, передумала, ко всему еще -кретин Пятый. Любой психоаналитик из новичков в два приема разъяснит. Но все-таки, почему?

Он молчит, смотрит в сторону. Можно и не спрашивать, ведь это сон, я разговариваю сама с собой. Но удержаться трудно.

- Что-то случится, да? Что-то плохое?

Саша медленно кивает, и вдруг я понимаю - правда.

Случится.

Или уже случилось.

Небо надвигается, каменеет, черные шмели множатся, пляшут перед глазами.

- Со мной? Или... Нет, с нею ничего не может случиться, правда? Ну скажи! Кивни!

Он молчит. Спрашивать бесполезно. Саша давно мертв, и я все должна понять сама. Понять. Сделать. Умереть. Как получится...

И тут я вижу, что нелепая "штормовка" исчезает. На Саше белая рубашка - та самая, с неаккуратно пришитой пуговицей. По груди расползается красное пятно...

Я кричу - громко, изо всех сил. Кричу - но не могу проснуться.

Наверное, это и есть Ад.

Пятница, двадцатое февраля

Локальный чемпионат по матоборью * Батюшки, внучка и Жучка * Воскресение Капустняка-великомученика * Железная Марта * Тебе бы прокурором быть, Эми!

- Алло, Гизело слушает!

Трубка в руке, но я еще сплю. До привычного воя будильника не меньше получаса. Хотела бы я знать, какого черта!..

- Слушаешь? Так разуй ухи, подстилка прокурорская! "Братва" тебе передать велела: харе копать под Капустняка. Усекла? А не усекла, так мы тебя, суку, месяц в жопу трахать будем, а потом в бетон зальем и насрем сверху. И родичей твоих замочим по списку! Усекла, падла?

Усекла. Уже дрожу.

- Чего молчишь? Обоссалась?

Угу. Ой, и страшно же мне! То есть в первый миг, конечно, пуганулась, но на уровне неожиданного хлопка над ухом - не больше. А голосок-то женский! Повесить трубку? Ну нет, сама нарвалась!

- А теперь ты сними гнид с ушей, бикса ко-цаная! За "подстилку" жопой своей сраной ответишь, а "братве" передай, перед тем как они тебя на клык ставить будут, что петухи они грязные...

Для такого ответа можно и не просыпаться. Нажми кнопку- само польется. Когда-то в колонии мы чемпионат устроили - по матоборью.

Кто кого дольше; до первого повтора. Моя респондентша и на третий разряд не потянула бы.

Слушала она долго, минуты две, и лишь после повесила трубку. Можно было идти под одеяло - досыпать. Досыпать и потом, за кофе, делать два простеньких вывода.

Во-первых, мы с дуб-дубычем на верном пути. А во-вторых, никакая "братва" ничего мне не передавала, и я зря распиналась перед этой стервой. "Братва", а тем паче "железнодорожники", предупреждают иначе. Значит, либо перепуганная дилетантка - либо что-то совсем другое, о чем и думать не хотелось.

Уходя из дома, я машинально заглянула в почтовый ящик. Вкупе с местной газетой "Время" и листком рекламы моющих средств там обнаружилась странная бумаженция.

Я пригляделась.

"На море-окияне, на острове Буяне, стоит стол, Божий престол, на столе лежит тело белое, закаменелое, за столом сидят судья и прокурор. Господи, Мать Пресвятая Богородица, окамени им губы, и зубы, и язык - как мертвый лежит, не говорит, так и они б не приписывали, не придирались, не взъедались! Как лист опадает, так бы ихние дела от меня отпадали. Аминь. Аминь. Аминь".

Край листа был явно смазан клеем и засыпан поверх серым маком.

Словно бублик.

Я неслышно выругалась, в клочья разорвала подосланный наговор и, выйдя на улицу, пустила обрывки по ветру на все четыре стороны.

* * *

Обложат поутру - будут обкладывать весь день. Почти примета. Причем из тех, что сбываются. Так и вышло.

Не успела я освоиться за своим рабочим столом и прикинуть: сразу к дубу идти или Петрова-буяна обождать?
- как дверь с жалобным треском (видать, ногой поддали!) отворилась.

- Твою дивизию, Гизело! Хрена ты себе позволяешь? Думаешь, незаменимая, да? Так мы таких незаменимых на четыре кости...

- Добрый день, господин Ревенко. Вы правы, погодка сегодня - хоть куда! Солнышко...

Погода и впрямь неплоха - впервые за целую неделю. Мороз и солнце, день чудесный... Жаль, не начальнику следственного сие оценить!

- Мы, Гизело, с тобой долго панькались! А теперь все - баста! Саботажа терпеть не будем!

Непохмелен. Небрит. Невежлив. Невоспитан. Не в себе. Не...

На мой стол мягко планирует толстый шуршащий журнал на ненашем языке. Большой красный кулак припечатывает его прямо к серому сукну.

- Допрыгалась?

Рявкнуть? Раз рявкну, два гавкну, этак совсем в собаку превращусь.

- Виктор Викторович, а можно еще раз? Или переводчика позовем?

Багровая физиономия застывает в немом удивлении. Наконец сообразив, кто таков загадочный Виктор Викторович (наверное, в жизни его по имени-отчеству не называли!), Ревенко бухается на стул, машет широкой ладонью.

- Переводчика тебе? Шуточки-бауточки? Да шефа чуть кондратий не хватил! Журналюги, мать их, с утра мэрию осаждают...

Толстый палец тычет в журнал. Ладно! Беру, читаю. С трудом читаю по-немецки все-таки. Впрочем, фотографию отца Александра узнаю сразу. Так-так, "Шпигель", свеженький. Когда доставить успели? А вот и заголовок. Второе слово - "Gewissen" - "совесть", первое - "Gefangene" - "пленник", нет, скорее "узник". Между ними "der"... Стало быть, "Узник совести". Что и следовало ожидать. Я ведь предупреждала!

В номере было все: и письмо самого отца Александра, и послание Валентина, архиепископа Берлинского (он же член синода Зарубежной Православной), и, конечно, статья. Фотография отца Николая тоже имелась, но маленькая - в самом конце, рядом с видом нашей тюрьмы, что на макушке Холодной Горы. Тут есть чем гордиться. "Белый Лебедь" (а хорошо прозвали!) уцелел даже во время Большой Игрушечной. Только покрасить пришлось.

- С тюрьмой - прокол, - сообщила я, откладывая журнал.
- Граждане Егоров и Рюмин содержатся в нашем изоляторе, так что можем требовать опровержения. В остальном, боюсь...

- Ты Ваньку-то не валяй, Гизело!
- теперь в его голосе не рык, а хрип. Здесь, мать его, прямо сказано, что письмо попа этого ты переслала!

Что, не так?

А ведь обидно! Могла бы и переслать. Но меня не просили...

- Вот! Гляди! Черным по-русскому - "следователь прокуратуры Гизело", "это письмо", "передала". И как передала, тоже сказано - "через прессу и адвокатов".

- Ну, положим, не совсем по-русскому, - уточнила я и вновь взяла журнал. Ага, здесь. "Chungsrichter...." Ишь ты!.. "Следователь прокуратуры Гизело..."

Дело идет со скрипом, и я подумываю, не включить ли компьютер - там у меня неплохая программа-переводчик. Впрочем, главное понятно и без подсказки. Кто-то из пушкинских персонажей хорошо выразился о знании грамоты перед намыленной петлей.

- Сами переводили?

Смутился. Впервые за весь разговор.

-Да оно мне... Я, Гизело, в школе английский учил. Лидка перевела. Ну, ты знаешь...

Знаю. Вся прокуратора знает. Лидия Ивановна Жукова, кличка Жучка. Я бы с такой кличкой и часу не прожила - застрелилась. А наша Жучка ко всему еще и полиглотка. Поли-глотка. Гм-м... Ладно, по поводу сего не мне судить, а вот что касаемо статьи...

- Здесь сказано следующее: "Письмо отца Александра получено не по официальным каналам, поскольку следователь прокуратуры Гизело препятствует общению арестованного не только с прессой, но и с его адвокатами". Препятствовать! Hindern!

И снова обидно. Ведь не препятствовала же!

- Гражданин Егоров сам от адвоката отказался! Ревенко тычет пальцем в абзац, сопит над самым ухом.

-А не врешь?

Я, гляжу на часы. Десять. Бравый сержант Петров ждет в приемной.

- Вот что, Ревенко! Сейчас вы пойдете и возьмете словарь. Потом вернетесь - и извинитесь.

Все!

Послушался. Сам, конечно, переводить не будет, опять Жучку посадит. Ничего, ей полезно - поли-глотке!

Все это было бы смешно... Но это совсем не смешно. Опальные батюшки по-прежнему в камере, статья едва ли поможет, скорее еще больше раздраконит наших Торквемад, а мне сейчас предстоит душевный разговор о стандартной процедуре. Вновь, в который раз, гляжу на табло говномера. Зашкаливает!

2

Что такое "стандартная процедура" довелось узнать лет эдак с тринадцати. Точнее, о многих стандартных процедурах, поскольку в каждом деле есть своя. Арест - кидают лицом на пол, наступают сапожищами на ладони. Обыск - ставят лицом к стене, лезут пальцами в задний проход. А потом... А потом, согласно очередной "стандартной процедуре", я обеспечивала "освещение" объекта "Паникер". Вначале приходилось писать все разговоры, потом поверили - разрешили выбирать самой. С тех пор в постели я могла расслабиться - если, конечно, в спальне не стоял "жучок". Контроль "внедренного сотрудника" - тоже стандартная процедура.

Теперь буду "освещать" Игоря. Игоря Дмитриевича Волкова. Так мне и надо...

Бог весть, может, и вправду существует телепатия. Во всяком случае, этим утром старший сержант Петров посматривал на меня с особенным неродобрением. Пугануть? Ни к чему, что могла, давно сказала.

Лучше по-другому.

- Как поживает гражданин Залесский?

Тяжелый вздох. Видать, поживает не очень.

- Да так себе, Эра Игнатьевна. Без сознания. Еле-еле воду пить может.

Зря не послушалась и "Скорую" не вызвала! Этот Молитвин, похоже, только по кентаврам спец. Вроде коновала.

- О гражданине Крайцмане ничего нового? Нахмурился. Дернулись губы.

- Нет...

Нет - и спрашивать нечего. Впрочем, одна мыслишка упрямо не оставляет. Глупая, конечно...

- Извините, Ричард Родионович, за такой вопрос. Вы... Или гражданка Крайцман... Не пытались узнать о вашем друге как-то... по-другому?

- У гадалки?

Хотя бы у гадалки. Город наш непростой. Говорить ему явно не хотелось. Губы вновь скривились:

- Да как вам сказать, Эра Игнатьевна? Пробовали, в общем. Ерпалыч... В смысле, гражданин Молитвин, его, Фимку, вроде бы услышал. То есть не его, а как сердце бьется. Говорит, жив и не болен... Да ни черта я этим сенсам не верю!

И я не верю. Правда, гражданин Молитвин непрост. Ох, непрост старикан, кентов одним словом смиряет!

- Я про психов узнал.

Это про каких? Но сразу вспомнилось: о тех, к которым и загремел доктор-биохимик.

- Я Андрюху Дашкова... Того, про которого я вам говорил... Ну, накрутил я его, чтоб с архарами потолковал. Не прямо, конечно, это я понимаю. Он, Андрюха, мастер всякие жутики пересказывать; иногда так завернет, что ночью, извиняюсь, в сортир сунуться страшно. Стал он архарам этим про маньяков вкручивать, ну и... В общем, это место иначе называется. Голицыне. Или Голицыны.

- Психи Голицыны, - вздохнула я, доставая карту. Бесполезно: я и так помнила, что ничего подобного у нас в области нет. Ни Голицына, ни Голицыных. И Психов Голицыных - тоже нет.

- А может, это фамилия директора дурдома? Он лишь пожал плечами. ЭтЬ узнать просто, но разгадка не здесь.

Все, исчерпались. Пора.

- Сегодня в полдень гражданин Молитвин на квартире вашего друга Алика встречается с одним человеком. Вы должны быть там и обеспечить безопасность. Ясно?

- Буду.

Я вздохнула, достала из сумочки диктофон.

Маленький такой, черненький.

- Положите в карман и запишите разговор. Ровно в девятнадцать по нулям доставите ко мне на квартиру. Это тоже ясно?

Кажется, он хотел вскочить, но сдержался.

В глазах горела ярость.

- Стукачком делаете... гражданка следователь?

Лучше бы по лицу ударил! Нет, парень, не ты здесь стукачок, не ты!

- Гражданин Молитвин проходит свидетелем по важному уголовному делу, скучным голосом начала я- - Если конкретнее, то по делу об убийстве. Нераскрытом убийстве, сержант! Вы понимаете, что это такое?