...Впрочем, как скоро выяснил Фимка, фарт вышел левым. Явившись часа через два, рыжеусый полковник без обиняков сообщил задержанному: проблем выше крыши, и не только по причине злостного сопротивления властям. Двое архистратигов на данный момент лежат в госпитале (один с черепно-мозговой травмой, второй с кровоизлиянием внутренних органов), и состояние их здоровья вызывает серьезные опасения.
Сообщив это, полковник удалился.
К вечеру, при повторном визите, выяснилось: тот архистратиг, что с кровоизлиянием, скончался.
Разрыв печени.
...И вот тут-то Фима-Фимка-Фимочка понял: влип.
Нет, он ни минуты не жалел о том, что ввязался в драку. Само сложилось, без раздумий и прикидок; а если складывается само, надо принимать как должное, вне соплей и рефлексии - так учила мама, когда превращалась из мамы в учителя, сурового и беспощадного. Но убить человека... наверное, ему еще повезло, что он сразу оказался в камере, а не на улице, к примеру.
В места заключения Первач-псам не было ходу.
Это знали все. Если убийца, вольный или невольный, был арестован сразу на месте преступления или успевал сдаться с повинной - освященные и заговоренные стены места заключения спасали его от неотвратимой встречи с Первач-псами. Спасали до суда. А после вынесения приговора убийца каялся, исповедовался, и его уводили отбывать - живым.
Смертная казнь формально отсутствовала. Вместо нее приговоренного к "вышке" просто отпускали - вольному воля!
- чтобы в течение суток подобрать на улице хладный труп с характерным синюшным цветом лица.
Смерть регистрировалась компетентными лицами, и дело сдавалось в архив.
...А наутро в камеру, в компании незнакомого толстяка-майора, явился Лель. Отрекомендовавшись представителем адвоката - несколько чудная должность, но Фимке на тот момент было не до странностей. Лель уведомил арестованного, что у группы захвата отсутствовал ордер, документы предъявлены не были, и, следовательно, действия господина Крайцмана могут (и должны!) быть классифицированы как необходимая самооборона. Что и требуется доказать на суде. В случае оправдания и регистрации приговора в гарнизонной церкви господин Крайцман сможет вернуться к прежнему образу жизни, не боясь Первач-псов. Организация, в которой Лель имеет честь работать, заинтересована в специалисте уровня господина Крайцмана и сейчас добивается, чтобы его выпустили до суда под залог. Залог уже внесен, опытный адвокат приступил к работе, но в связи с "психозом Святого Георгия" господин Крайцман обязан пребывать лишь в КПЗ или в специально защищенном месте, каковым является Малыжинский центр.
Итак, уважаемый Ефим Гаврилович, выбирайте: ожидать вам суда в камере или в гораздо лучших условиях, чтобы после оправдания решить вопрос подписания перспективного контракта?
Фимка выбрал последнее.
Работа действительно оказалась увлекательной: Фимка не врал матери, когда говорил об этом по телефону. Право на единственный звонок ему опять же выбил старый добрый Лель, заодно рассказав о рвении выбранного адвоката и что дела идут "тьфу-тьфу, чтоб не сглазить!".
...Вот, собственно, и все.
* * *
Рассказ Архимуда Серакузского прервал требовательный писк - голодный птенец опять червяка клянчил.
Из кармана Лелевых брюк.
Мне сразу вспомнился замшелый анекдот:
"Жена шепчет "новому русскому" в постели:
"Милый, переведи свой сотовый в виброрежим!.." Услышав его впервые, я даже не улыбнулся; зато сейчас громко фыркнул, не сдержавшись, и виновато обвел взглядом друзей.
Нервы, наверное...
Не слезая со стола, наш гид и по совместительству спаситель заблудших Крайцманов достал сотовый телефон, нажал на кнопку и поднес к уху.
- Да, слушаю, - он зажал трубку плечом и развел руками в наш адрес: достали, дескать...
- Да... да... Что?!
На миг лицо Леля потеряло все свое обаяние. Оплыло сугробом под мартовским солнышком, явив миру ржавые зубья арматуры, забытой еще прошлогодней осенью. Я никогда не видел живых тигров, кроме как в зоопарке и fto телевизору, но у дворовых кошек такое случалось часто: благодушнейшая ряха, плетется нога за ногу, едва на ходу не засыпает, и вдруг - дурак-голубь ближе, чем надо!
Или болонка-пустолайка кинулась... и зашлась брехом в ужасе перед сплошными когтями в три ряда.
Натали всегда кошек боялась, когда в темный подъезд заходила.
- Прошу прощения, - прежняя личина возвращалась к "мальчику Коленьке" медленно, нехотя, комкая щеки неприятными желваками.
- Вызывают... я сейчас. Наденька, развлекай наших гостей... только сначала выйди-ка на минутку!
У дверей, пропустив вперед Наденьку, Лель задержался.
Бросил с хрустом, будто не слова - доски зубами грыз:
- Полагаю, господа, это ваш... это наш магистр в коробчонке едет! Коньячка хочет...
И мне показалось, что слово "...падла!" так и осталось неразгрызенным. Рывком, озарением вспыхивает уверенность: да, сероглазый магистр не просто не из этого кубла! Он из кубла большого, дальнего, где четко решено прибрать здешнюю самодеятельность к ногтю, а на их костях...
Дверь закрылась. Было слышно, как шаги громыхают по коридору расходящимися гаммами: налево один человек, тяжелый, косолапый, направо - двое... минута, другая, третья, и контрапунктом для правой руки - возвращается острое стаккато каблучков.
- Ну-с, Наденька, - бодро изрек Ерпалыч, даря вернувшейся лаборантке свою самую очаровательную ухмылку, - каким образом вы собираетесь нас развлекать? Осетинские танцы на столе меж пробирок и колб? Алхимические изыски по добыванию философского камня? Ведра кофе?!
Старик осекся.
Наденька, мышка наша серая, приложила палец к губам и выразительно мотнула головой в сторону дальнего угла.
Ерпалыч в ответ поднес костлявую ладонь ко рту и помахал ей на манер болтливого языка; после чего вопросительно поднял брови и соорудил из уже использованной ладони рупор близ мохнатого уха.
Наденька кивнула.
Я созерцал сию пантомиму не без интереса, искренне надеясь выудить хоть какое-то подобие смысла. В итоге сподобился: старик зашарил глазами по лаборатории, радостно икнул, подскочил у к хлипкому магнитофончику-китайцу и извлек из-за пазухи кассету.
Щелчок.
Пауза.
Светопреставление.
Надо было видеть выражение лица Фимы-Фимки-Фимочки - он ведь, меломанище, никогда раньше не слышал "Куретов"!
Зато кенты-кентессы слышали и понимали, что это может, означать, потому что в лаборатории, и без того тесной, стало существенно тесней от наличия Фола с Папочкой.
Ладно, в тесноте, да не в обиде.
- Вы что-то хотели нам сказать, Наденька?
- надсадно заорал старый хрен, перекрикивая собственную "звуковую завесу".
- Говорите, не бойтесь, мы лаборанток не кушаем! Не кушаем, не слушаем, не подслушиваем! Ну-с?
- Она не лаборантка, - сказал Фима.
- Она завлаб. Меня после суда на ее место прочат, а Надежду Викторовну - в замы.
Кажется, он хотел поговорить про этику и, про ее отсутствие у местных заправил, но передумал.
Наденька достала коробок спичек, вынула одну, поковырялась в ухе.
Заговорила:
- Николай Эдуардович мне сейчас велел без лишнего шума вывести вас из центра. Нижними коммуникациями - под церковью, к дому священника. Там нас будет ждать машина с шофером, и я должна буду проследить, чтобы вас благополучно привезли в город. Но мы не поедем в город. Мы пересидим в доме священника некоторое время и, если повезет, выйдем наружу.
Она помолчала и добавила шепотом, который был отлично слышен всем:
- Сдаваться.
- ...вы ничего не понимаете. Вы шутите, улыбаетесь, вас водят, как слона в посудной лавке - осторожненько, заблаговременно убирая все ценное; вас водят на крючке, готовясь подсечь, а вы ничего, ну совершенно ничего не понимаете! И когда поймете, будет поздно, поздно, позд... нет, воды не надо, это не истерика. Просто я очень боюсь. Ефиму Гавриловичу, можно считать, повезло: он человека убил случайно, его даже не пришлось порукой вязать. И так не сбежит: угроза Первач-псов лучше любых запоров... А мы тут все хуже, чем в цепях! Меня, когда заманивали, златые горы сулили, публикацию работ обещали, а потом, на вторую неделю - день рождения Николая Эдуардовича, все пьяненькие, один урод меня в манипуляционную затащил, с-скотина... короче, я спьяну его скальпелем. Там на столе скальпель лежал, будто нарочно. Оказалось: нарочно. Все нарочно и день рождения, и скальпель, и смертник-насильник чуть ли не сам на лезвие артерией лег. Куда я теперь? К кому я теперь? Вне Малыжино защиты на день хватит, в лучшем случае на два... а на смертную исповедь их люди в очередь поставят, да только не дождусь я своей очереди! Здесь сотрудники верные: одни с самого начала в курсе, другие теперь все равно никуда не денутся! Вам небось на ночь остаться предлагали? Коньячок, гостевые люксы, дым коромыслом...
Вижу, предлагали. После этого коньячка вам наши пенаты - дом родной. И захотите уйти, не сможете. Отличная гарантия: любого ренегата в самом скором времени скармливать "психозу Святого Георгия". Тишь да гладь, и руки пачкать не надо - пусть даже они и без того по локоть...
Тут ведь все на крови построено! Порука - на крови, защита - на крови...
А двери-то всегда открыты настежь.
Скатертью дорога!
Николай Эдуардович мне сейчас сказал: "Все, Наденька, шутки в сторону! Эвакуация ценных сотрудников - машины с курсантами уже в пути, скоро здесь стрельба начнется. Видно, здорово мы кому не надо поперек глотки... ну да лиха беда начало, а конец всегда лих! Выталкивай гостей по схеме "Иф", а я с тобой на недельке свяжусь. Поняла?"
Я все поняла. Врал он, в глаза глядел и врал. Такие, как он, завтра уже в какой-нибудь Бразилии-Португалии вермут кушают; а такие, как я, под забором с синим лицом и разрывом аорты. Ефим Гаврилович, вас это тоже касается, в полный рост... если, конечно, он и вам не соврал. В смысле, никакой вояка от ваших кулаков не помирал. Мало ли...
Так что хотите, оставайтесь здесь; не хотите - пошли. Мне терять нечего, я и одна уйду. Пересижу в укрытии, потом сдамся властям. Лучше живой в камере, чем дохлой на улице. А вы можете и машиной в город, вас шофер, доставит. Видно, очень вы нашим шефам нужны, вас чище фарфоровой вазы берегут...
Выключите, пожалуйста, эти вопли.
Я все сказала.
Ой, мамочка, дура я, дура...
В коридоре Наденька остановилась перед ничем не примечательным участком стены и просто провела рукой по шершавой, грубо окрашенной поверхности. Тихое гудение, и перед нами открылся темный проход. Нет, уже не темный! Внутри послушно вспыхнули лампы, освещая дорогу.
Готический роман "Проклятие монаха"! Потайные ходы, подземелья... плюс электрификация.
- Любопытно...
- бормочет сзади Ерпалыч.
- Это Голицыны были столь предусмотрительны или теперешние хозяева постарались?
Однако любопытство бывшего начлаба "МИРа" остается неудовлетворенным. Наденька коротко бросает: "Идите за мной", и мы углубляемся в туннель.
Следующую дверь (копия той старушки, за могучей спиной которой в Дальней Срани обитает мой Миня, только помоложе) Надежда открыла Лелевым способом: приложила руку к замку, пауза, щелчок - и толстенная бронеплита мягко ушла в стену.
Минутой позже она встала на место за спиной ехавшего последним Фола.
- Это не Голицыны!
- счастливо сообщает Ерпалыч.
- Кладка явно современная.
В этот момент он очень смахивает на Фиму, способного перед дверью в кабинет дантиста с увлечением рассказывать о всяких биохимических прелестях. Нет, зуб даю, у ученой косточки мозги устроены как-то не по-людски.
С вывертом.
Впрочем, я им всем большой привет передавал. Только выверт в другую сторону.
Впереди в потолке темнеет люк, из чрева которого свисает ржавая лестница: железная дорога в никуда.
Поручни шпалами уходят вверх, во мрак.
- Если нам сюда, то кентавры тут не пролезут, - сообщаю я Наденьке.
Немедленно поступают Папочкины опровержения.
Фол молчит; задрал косматую голову и прикидывает.
- Нам дальше. Это выход в заброшенную церковь. Кстати, надо бы кого-нибудь послать наверх - осмотреться.
- Я полезу!
- тут же оживляется Фимка.
- Ты гляди там, чтоб самому не засветиться!
- напутствует Фол скрывающегося в люке доктора наук, а Папа тем временем ненавязчиво оттесняет от лестницы Молитвина Иеронима Павловича, явно вознамерившегося последовать за Фимкой. Вот уж воистину: седина в бороду - бес в ребро!
Партизан-любитель, понимаешь...
Когда я уже начинаю подумывать: не вознестись ли мне вслед за Фимочкой, дабы, невзирая на наличие черного пояса, загнать его пинками обратно?
- над головой наконец слышится металлический скрежет, и через пару секунд доктор биохимии сваливается буквально нам на головы.
- Тишь, да гладь, да Божья благодать. Никого не видать.
- И давно пора поддать!
Это Ерпалыч.
- Рифмоплеты!
- не удерживаюсь я.
- Может, напрасно шухер подняли?
- выдвигает предположение Фол.
- Нет, эти зря паниковать не станут. Пошли. И мы двигаемся дальше живой аллегорией: заблудшие души вслед за Надеждой. Или слепцы за слепым поводырем. Миновали еще одну дверь (прямо как в подводной лодке, если судить по фильмам!) и, поднявшись по каменным ступенькам, оказались перед последней преградой - на этот раз обычной, деревянной.
Надежды крашеная дверь... нет, лучше не так. Надежда, легкою рукою сыграй мне что-нибудь такое...
- Центр видеоконтроля, - сообщает Наденька на мой неслышный призыв. Подвал под домом священника. Отсюда есть выход наверх, там вас ждет машина.
Дверь оказывается незапертой.
Рядами подсвеченных изнутри аквариумов горят на стене многочисленные мониторы. Панели, шкалы, рычажки, тумблеры, индикаторы - покруче, чем на телестудии, где мне однажды довелось побывать.
- Наконец-то! Машина вас давно ждет, - вскакивает из угла субтильный оператор в белом халате.
- Ну что, вы едете?
- Пожалуй, я останусь с вами, Надежда Викторовна, - говоря это, Фима смотрит почему-то на меня.
- Возможно, это все действительно подставка и я никого не убивал, но... Проверять местных господ на правдивость, рискуя собственной шкурой, мне не очень хочется. Вдруг окажется правдой? Уж лучше сдамся, пусть меня сажают в КПЗ. Если выяснится, что мне соврали - тогда все равно отпустят. А если нет... Как вы сами верно заметили, "лучше живой в камере, чем дохлой на улице"! Опять же, "живая собака лучше мертвого льва". Присоединяюсь к вам и царю Соломону.
Наденька молча кивает, а оператор изумленно таращится то на нее, то на Фиму.
- Алик, зато ты лучше мотай отсюда. Забирай всех - и в машину.
Подойдя к Фиме-Фимке-Фимочке, я беру его за пуговицу.
Некоторое время молчу.
- Это ты славно придумал, Архимуд Серакузский. Это ты так славно придумал, что просто... просто слов нет. Никуда я отсюда не поеду. Пока не смогу убедиться, что с тобой все в порядке. Ты, когда за меня дрался, не спрашивал: что да как! И мы не для того сюда приперлись, чтобы при первом звонке ноги делать. Вместе здесь посидим и посмотрим, каким макаром дело обернется. А потом я лично прослежу, чтоб ты попал по назначению. У меня в прокуратуре блат... любимая женщина. Мы с ней родственники по Пашкиной линии. Понял? Или формулами изложить?!
