...Я открыл глаза. По противоположному склону, дальше, за мостом, с визгом съезжала целая орава пацанов. Естественно, сидя на упаковочных картонках!
Вот и пойми теперь, что было вначале: яйцо или курица!
Занятый борьбой с собственным воображением, я не сразу замечаю, что рядом закручивается на удивление плотный снежный смерчик. Ерпалыч дергает меня за рукав, я поспешно оборачиваюсь - и вижу их.
Ну вот, только этого нам не хватало!
Снегурочки!
Да еще целых три сразу! Обычно к концу февраля они куда-то пропадают, до следующего Нового года, а вот поди ж ты! Валька, что ли, крикнуть? Я тяжко вздыхаю. Связываться со Снегурочками, особенно дожидаясь запаздывающего парламентера, неохота.
Но, похоже, придется.
Снегурочки, как и положено, искрятся ледяными блестками, которыми сплошь усыпаны их длинные синие сарафаны и высокие кокошники; они улыбаются нам, приветливо машут руками и подступают все ближе. Кажется, девицы-красавицы совсем не перебирают ногами, а просто плывут, скользят над укрывшим землю снегом. Их лица - миловидные девичьи лица - неестественно белые, словно восковые или обильно припудренные, лишь огромные глазищи-кристаллы сияют зимним блеском.
Не гляди - обморозишься!
Обморозиться и вправду можно, но это надо большой фарт иметь. Вообще-то особой опасности Снегурочки не представляют. Разве что горазды по улицам закружить, ежели с ними хоровод водить откажешься. Лучше уж отплясать свое быстрее отделаешься! Бывает, еще песни петь заставят: сам не заметишь, как уже горланишь "В лесу родилась елочка" или там "Пусть бегут неуклюже...". А станешь тихо петь, без души - загадки начнут загадывать; а то звать самих себя требуют:
"Снегу-у-урочка-а-а!" И пока трижды не позовешь, метелью вокруг полощут, глаза запорашивают, дорогу путают... В конце концов покружат, попоют, позагадывают да и отпустят с миром. Главное, от поцелуев их уберечься - иначе точно ангину схватишь, с гарантией, если не воспаление легких... Недаром матери детям всякий раз наказывают: хороводы води, загадки отгадывай, а как только целоваться полезет, кричи во всю глотку: "Волк! Серый волк идет!" - и делай ноги. Она гнаться не будет,
Одно скверно: не было у меня сейчас никакого настроения Новый год справлять.
- Ой, кто это к нам на праздник пришел!
- умильно всплескивают широкими рукавами, откуда сыплются снежинки, все три Снегурочки разом.
- Да это ж мальчик Олеженька и мальчик Иеронимушка! Ой, а сколько детишек вокруг собралось! (Ну конечно, от этих зараз ни в сортире, ни в трубе не спрячешься: все насквозь видят.) Настала пора хороводы водить, песенки петь! А вот и елочка наша!
- Снегурочки дружно оборачиваются к уцелевшей одинокой ели.
Мы с "мальчиком Иеронимушкой", который давно в Деды Морозы годится, украдкой переглядываемся - и одинаково кривимся: вот ведь взялись на нашу голову!
Как бы парламентера не отпугнули... Начинаю тихонько бормотать, как давным-давно учила тетя Лотта: "Иду ногами, трясу не рогами, мету не хвостом, бью не хлыстом..."
Красавицы хитро смотрят на меня, прыскают в ладошки.
"...не полем, не долом, не штанами, не подолом, несу не росу - святую слезу..."
Шиш вам!
-в смысле, не вам, а мне.
Не помогает.
Сверху долетает негромкий свист - небось наблюдатели Снегурочек заметили и решили нас предупредить. Вовремя, нечего сказать! Чем они там смотрят?
- Раз, два, три, елочка, гори!
- радостно провозглашают тем временем Снегурочки, простирая руки к злополучному дереву.
И елочка вспыхивает. Мерцающим голубым огнем без дыма, отчего в яру сразу становится светлее. От горящей елки, вопреки ожиданиям, веет холодом - и одновременно я вижу, как чернеет, скукоживаясь в ледяном пламени, короткая темно-зеленая хвоя. Кажется, именно это зовется "ведьминым огнем"...
- Что ж вы, дети, не пляшете, хороводы не водите?
- Снегурочки вновь оказываются рядом с нами, и я поражаюсь однообразию их репертуара.
- Аль не весело вам, аль не радостно?
Нам радостно.
Ближайшая красавица с отмороженной, навсегда застывшей на губах улыбкой делает шаг ко мне; явное намерение увлечь меня в танец просто написано на восковой маске.
И ответно в моем мозгу возникает картина. Слова цепляются за слова, они в начале, в середине, в конце, бегут вольным табуном по степи, белыми гребнями по сини волн... Другой мир распахивается передо мной, лубочно-яркий, карнавальный, плеснув в лицо запахом трав и душистой хвои. На этот раз я не собираюсь сдерживаться, превращать все в пустую шутку; я делаю невидимый другим шаг - и вот я уже там.
Эта сказка была написана не мной, она пришла к нам из седой старины задолго до моего рождения - но сейчас это моя сказка, и устыдитесь, неверующие!
- Эй, девки, хорош хоровод-то водить, давайте-ка лучше через костер прыгать!
Чернобровый парень - красный кафтан, широченные шаровары, зеленого атласа заправлены в сафьян щегольских сапожек - залихватски подкрутил буйный чуб, сбил на затылок шапку.
- Отчего б и не потешиться ?
- весело откликнулась одна из девок, разрывая круг.
- Ты, Лель, костер только пожарче пали, а то через него и кочет перескочит!
Смех, визг, смолистый факел ныряет в груду сухого хвороста. Мгновение, и пламя с треском взвивается до небес, словно и впрямь стремясь лизнуть пронзительно-голубое полотнище, раскинувшееся над головами.
- Ой, держите меня!
Визг, смех, летящими на огонь бабочками взмывают над костром цветные сарафаны, и самые молодые из парней не упускают случая с замиранием сердца заглянуть туда, под них...
-А ты что стоишь невесела? Аль боишься? Кто ж тебя такую замуж-то возьмет? Глаза девушки неестественно блестят. Слезы ? Лед?
Она молча разбегается, прыжок - и тоненькая фигурка, плеснув подолом, на миг зависает в воздухе; жадные, жаркие языки, пламени тянутся к ней...
Весьма чувствительный толчок под ребра выбрасывает меня обратно. Картинка мгновенно тускнеет, становится плоской, ненастоящей, как плохая фотография, - и пламя быстро пожирает ее, превращая в легкий рассыпчатый пепел.
Снегурочки, сбившись вместе, ошарашенно пятятся от нас, и впервые в их холодных глазах мелькает что-то человеческое.
Страх.
И еще: отблески того веселого огня, который минутой раньше едва не принял их в свои объятия. Сейчас Снегурочки выглядят совершенно несчастными, напоминая обычных перепуганных девчонок. Ну и пусть идут себе, если все поняли.
Вот только почему старый Сват-Кобелище не на них смотрит, а мне через плечо?
Оборачиваюсь.
И вижу: по склону не спеша спускается человек.
Не спеша.
По склону.
По обледенелому склону высотой добрых тридцать метров.
Идет себе, как по асфальту, - ровно, легко, не глядя под ноги, не пытаясь ухватиться за что-нибудь руками; остановись! поскользнешься! упадешь!.. куда там!
Идет.
Человек, в бежевой куртке и белых брюках, уже в самом низу склона. Вот он наконец ступает на ровное место - и прежней расслабленной по-.ходкой направляется к нам. Из-за светлого одеяния да еще благодаря удивительному спуску наши наблюдатели, видимо, его и проморгали. Или не проморгали? Ведь свистели! Я еще тогда подумал: это они насчет Снегурочек спохватились! Впрочем, не важно.
Встреча вот-вот состоится.
И тут Снегурочки неожиданно вновь оживают.
- Ой, кто это к нам на праздник пришел!
- Вся троица оборачивается к новоприбывшему, начиная скользить ему навстречу.
- Да это же мальчик Коленька! А любишь ли ты, Коленька, в загадки играть?
- Люблю, - широко улыбается человек, подходя ближе и останавливаясь перед Снегурочками.
В свете догорающей елки его лицо кажется мне смутно знакомым.
- И загадки люблю, и вас люблю, Снегуроньки мои дорогие! Дайте-ка я вас расцелую от всей души!
Он что, придурок?!
- или приезжий, как магистр?!
Давно горло не полоскал?!
Однако крикнуть, предостеречь я не успеваю: человек делает шаг вперед, и ближайшая Снегурочка оказывается в его объятиях. Поцелуй длится долго, очень долго, у меня у самого перехватывает дыхание - когда я замечаю, что Снегурочка уже не обнимает человека в бежевой куртке, а, наоборот, судорожно пытается вырваться из его цепких объятий.
Две ее подруги, бросив пленницу на произвол судьбы, испуганно пятятся прочь, как пару минут назад - от нас с Ерпалычем.
То ли мне это кажется, то ли действительно вокруг парламентера возникает призрачный светящийся ореол, Снегурочка в его объятиях виснет без чувств, ее очертания плывут, тают... Она действительно тает! В следующее мгновение на землю из рук человека оседает с тоскливым, безнадежным всхлипом февральский сугроб - чтобы растечься лужицей талой воды.
Ореол медленно гаснет. Человек оборачивается к двум оставшимся Снегурочкам -но на их месте кружится, метет снежный вихрь, в котором исчезают обе стройные фигуры. Нас обдает холодным дыханием, пригоршня снежинок ударяет в лицо... тишина.
Никого.
Только догорает елка, и синеватые блики пламени играют на лице парламентера, делая его похожим на лицо мертвеца.
Впрочем, мы с Ерпалычем выглядим, наверное, не лучше.
- Убедительная демонстрация.
- Ерпалыч смотрит на гостя с явным уважением.
- Впечатляет.
Человек легкомысленно машет рукой - а, пустяки, мол!
- и я наконец вспоминаю, где мы с ним встречались.
"Я - заведующий кардиологическим отделением. Мне Идочка сейчас звонила..."
Вне всякого сомнения, это был он: тот самый симпатичный парень-"кардиолог", чьим заботам мы с Фолом и Риткой без всяких задних мыслей препоручили парализованного Ерпалыча.
- "Скорая" твоя где, доктор? Наверху ждет? Две койки заготовил? неприязненно интересуюсь я у "кардиолога".
Ерпалыч в недоумении косится на меня. Он-то этого не помнит!
- Это, дядько Йор, твой лучший друг, - поясняю я старику.
- Доктор Айболит. Ты еще из его "Скорой" взапуски бегал. Помнишь?
- или склероз одолел?!
- Совершенно верно!
- Улыбка у парня прежняя: искренняя, открытая, обезоруживает наповал.
- Мы ведь действительно везли вас лечить, Йероним Павлович! И даже успели кое-что сделать, прямо в машине - пока вы не пришли в себя и не исчезли столь... необычным образом! Если бы не наши старания, вы бы, между прочим, могли и вовсе не очнуться. Сам я действительно не врач, но медработники у нас в машине были, можете потом у них поинтересоваться.
Ерпалыч молчит. Вместо него вновь встреваю я. Парень говорит очень убедительно, ему хочется верить, но я разучился верить с лету - и поэтому пытаюсь найти брешь в его аргументах.
- Ну хорошо, вы добрые самаритяне и вообще альтруисты! Зачем тогда нужен был весь этот маскарад? Белые халаты, завкардиологией, похищение?.. Зачем врать-то было?
- А скажи я вам правду, вы бы мне поверили?
- хитро щурится парень, и "гусиные лапки" шустро разбегаются из уголков его глаз к вискам.
- Про заинтересованность в господине Молитвине, как в ценном работнике, про то, что наши врачи гораздо быстрее поставят Иеронима Павловича на ноги - и медикаментами, и заговорами, о каких в обычной храм-лечебнице отродясь не слыхали... Поверили бы?
Я молчу. Крыть нечем. Конечно, не поверили бы. Ни я, ни тем более Фол с Риткой.
- Или вы предпочли бы и дальше препираться с бюрократами из неотложки? Слушать мои объяснения-заверения, спорить, сомневаться - а потом обнаружить, что Йероним Павлович, прошу прощения (вежливый кивок в сторону моего спутника), уже окоченел? Такое знакомство вам понравилось бы больше?
Да, он умеет быть убедительным, этот молодой напористый парень. Кажется, Снегурочки назвали его Колей?
- Ты бы хоть представился, мальчик Коленька, - недовольно бурчу я, почти сдавшись под напором его железной логики.
- Славное дело: ты нас знаешь, чешешь как по писаному, а вот мы тебя...
На "ты" я называю его из принципа. Довольно дурацкого принципа, наверное.
Парень звонко хлопает себя ладонью по лбу.
- Простите, господа! Совсем забыл...
- Он смотрит на подмерзающие останки Снегурочки и тихо улыбается сам себе.
- Полагаю, "мальчик Коленька" не устроит обе высокие договаривающиеся стороны. Знаете что?
- зовите меня Лелем, Пока.
- Пока что, Лель?
- подает наконец голос Ерпалыч.
- Пока мы не познакомимся с вами и Олегом Авраамовичем поближе, оборачивается к старику Коля-Лель.
- А вы считаете, таковое знакомство необходимо высоким договаривающимся сторонам?- ядовито интересуется Сват-Кобелище, и я мысленно ему аплодирую.
- Считаю.
- Лель мгновенно становится серьезным.
- И еще раз приношу извинения за все возникшие недоразумения. Поверьте, мы сами об этом сожалеем! И сотрудничество наше будет строиться на условиях, с лихвой компенсирующих... э-э-э... былые затраты.
- Я знаю, ваш магистр на это уже намекал, - кивает Ерпалыч.
На долю секунды лицо Леля меняется.
- Магистр?
- переспрашивает он.
- Ах да, магистр... конечно!
- Не далее как сегодня, - усмехается старик.
- Должен отметить, вы работаете весьма оперативно.
- Стараемся, - расцветает Лель, но на сей раз его улыбка похожа на искусственный цветок.
- Итак, что вы конкретно хотите нам предложить?
- Ерпалыч наконец решил взять быка за рога, и я полностью с ним согласен.
- Работу в нашем центре. По вашему профилю. Изменение реальности, методы воздействия, приспособления, рычаги давления и управления.
- Лель явно увлекся.
- Только вместо любительских спектаклей - профессиональный театр. Отличное оборудование, библиотека, доступ к любым материалам. И оклады, между прочим, соответствующие вашей квалификации.
- Ну-ну, не преувеличивайте, молодой человек! Сами только что в Берендеево царство игрались! К чему вам пара доморощенных кустарей - с такими-то возможностями?!
- Не прибедняйтесь, Иероним Павлович!
-перебивает старика Лель. Доморощенные кустари!
- Он даже фыркает.
- Один после инсульта ухитряется обернуться и уйти у нас из-под самого носа, другой удирает от группы захвата верхом на китоврасе...
- На ком?
- На китоврасе... ну, это старославянское название кентавров! Дело в том, что наша терминология несколько отличается от общепринятой...
И тут меня наконец понесло! Заболтать нас решил, Колян? Не выйдет! Гладко стелешь, друг ситный!
- Китоврас?!
- кричу я Лелю прямо в лицо, и он невольно отшатывается. Это мой друг Фол - китоврас?! Это Папочка - китоврас?! Да сам ты китоврас, и все вы там китоврасы! Лечить они Ерпалыча собирались! Работник он ценный! А кто телефон ему отключил, чтоб "Скорую" вызвать не могли, а?! Кто полковника с громилами в мою квартиру прислал?! Стреляли в нас, понял?! Савву-электрика кто подставил, чтоб на дядька Йора выйти?! Кто Фимку в заложниках держит?! Отвечай, гад!
Я наконец выдыхаюсь и стою, тяжело дыша. Кажется, произведенный эффект равен нулю.
- Можно отвечать?
- вежливо интересуется Лель.
- Можно.
- Вот и чудненько. Отвечаю по порядку. Никаких телефонов мы не отключали. Зачем? Нам Иероним Павлович нужен живым и здоровым. Иначе к чему нынешняя встреча?
- Допустим...
Врет умело: ровно наполовину. Что старика от перенапряжения инсульт хватит, они и впрямь предугадать не могли. Так что насчет "живым и здоровым" похоже, правда. А телефон вы отключили, господа хорошие! Как выяснили, что прослушивание накрылось, что "Куреты" - и в Африке "Куреты" - так и оборвали связь. Ладно, давай дальше.
