Из-под камней выносили первые трупы - в знакомой архаровской форме. Белесый свет упал на рыжие усы - больше ничегоналице не уцелело. Добегался, таракан! Были и другие - в кожаных пальто и крепких ботинках. "Братва"-"ганфайтеры"?!
- Есть! Есть! Откопали!
Парни в камуфляже засуетились, один подбежал к Бажанову, угрюмо взиравшему на всю эту суету.
- Господин заместитель мэра! Проход откопали! Там, кажется, кто-то есть! Живой!
Парень ошибся - живых не было.
Взрыв обрушил своды у входа, но дальняя часть подвала уцелела полностью. Камень выдержал - но не люди. Трупы лежали вповалку: мужчины, женщины, дети. Не всех погубил взрыв. Фонарь высветил искаженное ужасом женское лицо. На теле ни клочка одежды; поперек горла - глубокий надрез. Рядом - голый ребенок, лет пяти, не старше, с зияющей раной в груди...
Я отвернулась.
Вокруг было темно, лишь редкие лучи фонарей скользили по массивным каменным сводам. Подвал оказался огромен, он тянулся вглубь на сотни метров. Голоса тех, кто ушел вперед, доносились глухо. Странно, здесь не было эха.
Идущий рядом со мной парень оступился, вполголоса чертыхнулся, дернул фонарем.
Труп.
Мужчина в белом халате, в белой докторской шапочке. Интеллигентная бородка, раскрытый в беззвучном крике рот. На лбу, прямо посередине, - черная дырка. Стреляли в упор - кожа успела обгореть...
- Сюда! Сюда!
Крик бросил вперед. Я наткнулась на чью-то спину, меня подхватили, поставили на ноги.
- Скорее! Скорее!
Я вновь на кого-то наткнулась, еле устояла на ногах.
Здесь!
Лучи фонарей скрестились в большой нише, уходившей в стену. Сначала я увидела камень - плоский, похожий на высокое надгробие. На камне - белая тень. За камнем...
- Назад! Иначе она умрет!
Громкий резкий голос ударил по ушам. Луч света дернулся - и я увидела его.
Капустняк стоял за камнем, почти незаметный в черном длиннополом плаще, ниспадавшем с широких плеч. Борода сливалась с тяжелой тканью, в руке нож огромный, как у мясника.
- Она умрет! И не вздумайте стрелять - я пошлю пулю обратно!
Только тут я смогла разглядеть, что лежало на камне. Не что - кто. Девушка, совсем еще девчонка. Руки скручены, веревки обхватили щиколотки, во рту - грязная тряпка.
Наконец я очнулась. Значит, правда! Он - здесь!
- Не стрелять!
- Я протолкалась вперед, остановившись у самого порога. Чернобородый поднял голову, наши взгляды встретились...
Словно кипяток в глазницы.
Не упала. Сумела устоять.
- Назад!
- Голос загустел, заполнил низкие своды ниши, отозвался сзади. Вы решили, что поймали меня. Сейчас я уйду, а вам останется только кровь.
Лезвие блеснуло в луче фонаря, легко коснулось обнаженной руки той, что лежала на камне. Это действительно было надгробие - со сбитыми ангелочками по краям. Тело девушки лежало прямо на потускневших золотых буквах. Кровь - тонкая струйка; затем - тонкий ручеек..
- Гражданин Панченко!
- Голос не слушался. Я закусила губу, помедлила. Гражданин Панченко! Оставьте девушку! Я, старший следователь прокуратуры Гизело...
Его взгляд вновь ударил по глазам. Я зажмурилась, сцепила зубы.
- Я вам приказываю!..
Смех - негромкий, торжествующий.
-Панченко был человеком и умер, а мне никто не может приказывать. Сегодня погибли десятки людишек - вы сами принесли мне эту жертву. Мы еще встретимся, старший следователь Гизело! Встретимся - но уже не здесь. Мое царство скоро будет всюду!
Растопыренная пятерня дотронулась до окровавленного камня, затем скользнула по лицу. Внезапно показалось: кровавый ручей задымился. Запахло горелой плотью. Он отступил на шаг, страшный нож медленно опустился вниз.
- Стреляйте!- крикнула я.
- В руку! В плечо! Автоматы молчали, и я не сразу сообразила, что закрываю собой мерзавца. Я оглянулась, быстро шагнула в сторону.
- Стреляйте!
Выстрелы слились в один.
Чернобородый стоял недвижно. По черному плащу медленно стекала кровь. Девушка на камне шевельнулась, застонала.
Я вздохнула, перекрестилась. Троеручица, не попусти!
- Дайте автомат!
Стальной приклад почему-то показался горячим. Предохранитель снят. Вперед!
Я перешагнула порог - и замерла. Черный плащ медленно оседал на землю словно снеговик, попавший в горячую печь. Темная фигура дрогнула, качнулась.
- Не стреляйте, суки! Не стреляйте!
Это был не его голос. Не его - и не той, что лежала, распятая на древнем надгробии.
- Я ранена, слышите вы! Я вас всех посажу, ублюдков!
Я бросилась вперед, сдернула темную ткань. На каменном полу скрючилось голое тело. Короткие волосы запеклись в крови, руки прижаты к животу. Женщина...
- Суки! Вы меня ранили! Ранили! Ее я узнала сразу - на фотографиях гражданка Калиновская тоже не злоупотребляла одеждой.
- Он меня заставил! Заставил! А вас всех судить будут, гадов!
- Какого черта?!
Я обернулась: голос Бажанова. Заместитель мэра недоуменно осмотрелся, пожал плечами.
- Так все - из-за этой сучонки? Это была она?
Она? Мадам Очковая, научившаяся страшному перевоплощению? Или все же он, пробивший кровавую тропу из ада?
Не дождавшись ответа, Бажанов махнул рукой, "сагайдачникам", покачал головой:
- Ну и фигня, хоть попа зови! А ты молодец, Гизело, раскрутила гадов!
- Нет, не я.
Я отвернулась - смотреть на кровь не было больше сил.
- Это дело раскрыл Володя Изюмский. Володя...
От прокуратуры я решила пройтись пешком. Тучи ушли, холодный свет луны заливал уснувший город: Тонкий хрупкий лед хрустел под ногами.
В голове было пусто. Не хотелось ни о чем думать.
Домой!
Снять пальто, упасть на кровать...
Нет, сначала под душ!
Мыться, сдирать кожу пемзой, пока не сотрется вся кровь.
Кровь и грязь.
Бог являлся в крови и грязи - и так же ушел. Ушел - чтобы вернуться.
Бог Крови - и мы служители его.
Я пыталась мысленно составить доклад Девятому, но слова разбегались, не давались в руки. Завтра! Встану пораньше, и снова - под душ... Смогу ли я отмыться от этого?
А пока - домой. Не забыть прослушать автоответчик - вдруг Маг все же позвонил? Хорошо, что Игорь ничего этого не видел. Смогу ли я улыбаться, если он забежит в гости? Иногда так не хочется улыбаться!
Лед хрустит под подошвами.
Домой!
* * *
Черную машину у подъезда я заметила издалека и почему-то сразу поняла - к кому. Я обернулась - сзади неспешно шли двое, глядя вверх, на равнодушную луну. Опять не услышала! Впрочем, это уже не важно.
- Гражданка Гизело?
Знакомая рожа стрикулиста радостно щерится. В руке - бумажка. Мятая.
- Извольте прочитать! Вы же у нас, так сказать, законник!
Ордер по всем правилам. Сам Никанор Семенович расписаться изволил! Интересно когда? Вчера? Да, еще вчера. Значит, не спешили. Ждали, чем все кончится.
Я вздохнула, закрыла глаза. Ну почему сегодня? Сегодня, когда не осталось сил ни на что!
- Могу я узнать... причину? Стрикулист довольно морщится, цокает языком.
- Конечно, можете, гражданка... Стрела? Я не ошибаюсь?
Надо мною беззвучно скалится мертвый рунный лик.
Вот и все, Эрка.
ЧАСТЬ ПЯТАЯ
БОГ БЕЗ МАШИНЫ,
Или Ах, у психов жизнь - так бы жил любой!
Пятница, двадцатое февраля
И акула-каракула левым глазом * Мене, теки, фарес и прочая чертовщина * Что ж вы, дети, не пляшете, хороводы не водите? * Лель делает нам завидное предложение
История имеет свойство повторяться, - глубокомысленно изрек Ерпалыч, посасывая спелую валидолину.
- Нас снова вербуют. Причем в ту самую контору, где я уже в свое время имел честь процветать.
В голосе старика звучит странная смесь удовлетворения и обреченности. Как у человека, заявляющего среди рушащихся вокруг домов: "Ведь я же говорил, что будет землетрясение!" Или ядерная война. Или Армагеддон пополам с Рагнаради. Хрен редьки не слаще.
Да уж, история имеет такое пакостное свойство. Опять я валялся в беспамятстве, опять очнулся в собственной квартире в обществе милейшей Идочки, разве что старый Сват-Кобелище сейчас сменил ицостась да вместо интеллигентной Эры Гигантовны ко мне - вернее, к нам - заявился не менее интеллигентный магистр; опять видения колесили по просторам наших необъятных мозгов... и опять очень хочется жрать!
Я с опаской покосился на дверь, ожидая: вот сейчас вновь раздастся грохот сапог по лестнице, И в квартиру вломится знакомый полковник со всей своей любимой группой захвата. Однако в подъезде тихо. Пока, во всяком случае.
Я кошусь себе на дверь, а друзья мои косятся на меня (даже Ерпалыч умолк), и глаза их блестят единообразием вопроса: "Алька, что скажешь?"
Мне очень не по душе необходимость говорить, принимать какие-то решения но, похоже, не отвертеться.
- Я понимаю, что вопрос стоит так: соглашаться нам на предложение магистра или нет? Только давайте решать его будем чуть погодя, на сытый желудок. Голодный я, "братва"! Прямо как... как акула!
Вот так всегда: сначала брякну, потом думаю.
Только-только пришедшая в себя Идочка мгновенно бледнеет с явным намерением вновь: грохнуться в обморок. Сестра милосердия дарит меня таким блеском очей, что я невольно вспоминаю, как смотрела на меня Натали незадолго перед своим уходом. Очень похоже смотрела. Как на чудовище.
Наверное, Ид очке кажется: вот-вот за окнами раздастся плеск волн, вода хлынет в квартиру, а у меня начнут прорастать хвост и плавники, после чего я мигом примусь закусывать всеми присутствующими по очереди - начиная, конечно же, с нее, с аппетитной Идочки!
Стоп! Назад! Соответствующая картина уже начинает проступать в сознании, оформляясь словами-образами, и если я еще чуть-чуть дам волю своему пакостному воображению... Не знаю я, что тогда будет, - и знать не хочу! Может быть, ничего, а может... нам акула-каракула нипочем, нипочем, мы акулу-каракулу кирпичом, кирпичом, а также кулаком, каблуком, балыком, матюком... Эх, Пашка, Пол-Пашка, братец ты мой неприкаянный, как же тебя приложило мордой об жизнь! И все-таки ты жив, жив отчасти, не по-людски, а по-своему, по-новому, приспособившись к расширению нашей хреновой реальности; ты можешь на время становиться почти прежним. Правда, цена этого способна вывернуть человека наизнанку, страшная цена, последняя цена, а ты ее платишь, выходишь, возвращаешься... Сам выбрал, Пашка. Сам. Теперь я знаю: есть в этом ужасающем существовании нечто необъяснимо притягательное, засасывающее... Кажется, я тебя понимаю. Кажется...
Хватит!
С огромным трудом мне удается стряхнуть с себя наваждение.
- Не бойтесь, Идочка! Ну спросите, спросите, пожалуйста: "Что с вами, больной?" - и я вам честно отвечу: "Со мной все в порядке!" Да не смотрите вы на меня так, не съем я вас! Я сестрами милосердия не питаюсь. И вообще, женщины меня интересуют отнюдь не с гастрономической точки зрения...
Поспешно захлопываю рот (язык мой - враг мой!), но снова поздно.
Идочка, мгновенно зардевшись майской розой, отворачивается и принимается тщательно оправлять халатик. Ну и ладно, теперь хоть в обморок грохаться не будет.
Подмигиваю ей и почти с легким сердцем отправляюсь на кухню: потрошить холодильник.
Время обеда еще не настало, но мой голод об этом знать ничего не желал, поэтому готовить я собирался основательно. Тут одной яичницей не обойдешься, это факт, данный нам в ощущении! Ага, пока я валялся, Фол с Ерпалычем, оказывается, успели натащить в дом немало жрачки. Или это Идочка постаралась? Не важно! Мясо есть, сыр, лук, Майонез, банка шампиньонов "Людвиг" - эх, забабахаю-ка я сейчас "мясо по-гамбургски"!
Пальчики оближем!
Фол сразу понял, что я затеял, и сломя голову кинулся помогать - кенты вкусно пожрать всегда мастера, это мне хорошо известно! И от работы не отлынивают... ну давай, режь лук колечками, да потоньше, оглобля хвостатая!
Ерпалыч остался в моем кабинете. Видимо, решил обдумать создавшееся положение. Пусть его думает; пообедаем, тогда и расскажет, к каким выводам пришел.
Голодное брюхо к учению глухо, что неверно по форме, зато исключительно верно по содержанию.
Идочка все порывалась нам помочь, но мы с Фолом в один голос заявили, что мясо любит мужскую руку, да и места на кухне почти нет (что было чистой правдой, учитывая габариты кентавра!). В итоге сестра милосердия, не знавшая, чем заняться, занялась уборкой квартиры - хотя, на наш взгляд, убирать там было нечего. Но это - на наш взгляд. Мужской и неотесанный. О чем и было сообщено во всеуслышание. В результате некоторое время каждый был занят своим делом, из духовки разносился по округе одуряющий аромат запекаемого мяса, и все было хорошо, кроме странного ощущения слежки.
За нами.
Ну и черт с ним, с ощущением! За последнее время оно возникало у меня с завидной регулярностью, и я начал к нему понемногу привыкать. Даже если за нами и впрямь кто-то следит - флаг ему в руки, якорь в глотку и три кактуса в ноздрю, как говаривал один боцман из анекдота! Смотрите, завидуйте!
- мы сейчас такую вкуснятину есть будем!
И едва я успел возрадоваться, ткнув вилкой в почти готовую корочку, румяную и поджаристую...
Сперва из гостиной раздается истошный визг Идочки.
Почти сразу визг обрывается, сменившись мягким стуком упавшего тела. "Ну вот, опять обморок", - успеваю отметить я про себя, опередив замешкавшегося у плиты Фола и первым врываясь в комнату.
Идочка живописно раскинулась на полу, а напротив, в стене, резво скрывался от правосудия старый знакомый исчезник; правда, раньше он больше по сортирам шастал.
Неужели опять?!
- Стой, зараза!
- Выкрик получился крайне глупым.
- Стой, кому говорю!
Исчезник обернулся через плечо, неодобрительно посмотрел на меня лупатыми глазищами и погрозил корявым, склизким пальцем:
- Эх, Абрамыч... Не послушался меня? Зря, Абрамыч, зря...
Неожиданно Тот застыл, ноздри его распахнулись воронками на пол-лица, жадно втягивая воздух (никак мясо учуял, подлец!) - и с завидным проворством он полез из стены обратно в мою квартиру, одновременно уменьшаясь в размерах.
- Здесь, здесь где-то, чую... Абрамыч, чую ведь!..
- бормотал он себе под нос.
Кубарем выпав наружу, он быстро, как на коньках, скользит в сторону кухни, оставляя за собой на паркете слизистый след; чудом огибает спешащую на помощь конницу в лице Фола и исчезает из виду.
- Эт-то еще что?!
- вытаращился мой приятель на незваного гостя.
- Исчезник!
- Я тоже стою дурак дураком и гляжу вослед Тому, машинально крутя по два кукиша на каждой руке: так спокойнее.
- Блин, куда это он? Фол, глянь, как бы не натворил чего!
Однако исчезник, успев за это время принять размеры какого-нибудь Мальчика с пальчик, вновь возникает на пороге и теперь, обиженно бормоча: "Спрятали!.. спрятали... не туда, не туда!..", во весь дух носится вокруг беспамятной Ид очки.
- Тот возбужденно приплясывает, всем телом припадая к полу, обнюхивая и чуть ли не облизывая его.
- Здесь, здесь!
- доносится до нас.
- Нашел!..
На миг он исчезает, просачиваясь прямо сквозь паркет, но сразу возникает снова, на полметра левее.
- Дайте! Дайте мне! Вам что, жалко? Дайте!
- На нас устремлен взгляд слезящихся, умоляюще-заискивающих глазок Того, и наконец до меня доходит!
Исчезник стоит как раз на том самом месте, где я целую вечность тому назад разбирал паркет со стороны Выворотки, рыл яму, куда лилась кровь зарезанных мною...
Кровь!
Жертвенная кровь, возвращающая память!
