Вспомнилось пьяное:
- П-пастухи - люди! П-пастыри!
Два года, прошедшие после моего дурацкого бегства на войну, можно было зачесть за пять. За десять; за сто. Наверное, приятно узнать, что флот твоего отца спорит с троянским. Что мореходы-киприоты и ушлые сидонцы, укрывшись под могучей рукой ванакта Черной Земли, тем не менее исправно платят Итаке десятину "пенного сбора". Как и все остальные. Что критяне-корабелы, делая вид, будто их спина разучилась гнуться еще со дней первого Миноса, на людях сверкают знакомыми серьгами: жемчуг в капельке меди, серебра, электрона1...
Лишь две таких серьги было из железа: у меня и у папы.
Вернее, наоборот: у папы - и у меня.
*Сплав, где на четыре части золота приходится одна серебра.
После возвращения Лаэрт стал допускать сына на совет. Имелись в виду не обыденные собрания геронтов где решались споры горожан или имущественные вопросы, я говорю о совещаниях Лаэрта-Пирата с даматом Ал-кимом, известным за пределами острова под прозвищем Дурной Глаз. Спустя пять месяцев я вызвал к себе кормчего с "Белоногого" и распорядился: отыскать на Большой Земле прорицателя Калханта и щедро наградить. Если будет спрашивать - за что?
- напомнить о рыжем забияке. Сказать: забияка был не прав, о чем ему напели ласточки. Сказать еще: поданный вовремя крик "Безумцы под защитой богов!" дорогого стоит. Также найти близ Ализии братьев-Ракушечников, береговых пастухов Левкона и Каллия; освободить от "пенного сбора" на три года.
Отец не возражал. Молчал, посмеивался в бороду.
А дядя Алким только кивнул:
- Славно, славно...
И Ментор Алкимид кивнул. Его, оказывается, раньше меня на совет допускать начали. С младых, почитай, ногтей. Вот тебе и непостриженный; вот тебе и осторожный...
Спасибо, Ментор. Я не взял тебя под Трою, хоть ты и просился. Я оставляю тебя на Итаке моим щитом, дамат Ментор, советник басилея Одиссея.
Жди меня.
- Навплий просит двадцать "быков". Для перевозки большой агелы' рабов на рынки Фокеи и Милета. Оплата по прежним соглашениям, - мимоходом бросил дядя Алким, когда мы уже подъезжали к Форкинской гавани.
Сидя в тележке, он ловко правил мулом: длинноухим, с белой звездой во лбу. Больная нога дамата торчала вперед и чуть вверх, словно копье.
- Это уже второй раз, - сказал я. Мохнатый конек резвился подо мной. Гарцевал, выкидывал коленца. Спасибо куретской науке: в седле я дер
Агела - стадо.
жался крепко. Итакийцы сперва показывали на меня пальцами, дивясь всаднику, а потом прозвали конька Ослом и успокоились.
Главное, правильно назвать - и непривычное станет обыденным.
- Третий, - поправил дядя Алким.
- За последние месяцы - третий. После разгрома Ойхаллийской басилевии на Эвбее оказалось слишком много рабов для продажи.
В портовом поселке, по правую руку от меня, орала ребятня. "Падай!
- взмыло поверх общего гвалта.
- Ну падай же! ты убит!.."
Вечная игра.
На миг захотелось плюнуть на все и присоединиться. Падай!
- закричу я. Падай, ты убит! Но через минуту, через час, день или год кто-то более удачливый закричит мне, скаля зубы в торжествующей ухмылке:
- Падай!
А что делать? упаду.
Земля слегка качалась под копытами мула.
- Иногда кажется, что Навплий - единственный, кому был на руку последний поход Геракла.
- Ты читаешь мои мысли, Алким?
- Тоже мне мысли... Наш дорогой родич, - дядя Алким хмыкнул и поправился, ваш дорогой родич давно собирался прибрать к рукам всю Эвбею. А Ойхаллия была ему что кость в горле. Ни выплюнуть, ни проглотить. И вдруг является Геракл, чтобы разжевать эту кость как нарочно для Навплия...
Мудрый далмат был прав. После того как Геракл покинул Эвбею, в разгромленной Ойхаллии на трон взошел некий Талпий, послушный ставленник Навплия. Теперь весь большой остров был под одной рукой. Я уже знал: вотчина не главное. Главное другое: Навплий - это торговля. Союз купцов, негласный, но оттого не менее Действенный. И дородная Госпожа Торговля изо всех сил старалась прибрать к рукам упрямого Господина Перевозчика.
Сам Навплий в свое время женился на критянке из царского рода за сына взял дочь итакийского басилея Получив в приданое косвенные права на наследование флота. Отец критянки, как недавно донесли нам, уже успел погибнуть при странных обстоятельствах: убит дротиком, ночью, якобы собственным сыном. Сын, кстати сразу после отцеубийства провалился сквозь землю, не успев внятно объяснить происшедшего.
Гнев богов, незамедлительно покаравших убийцу, был слишком уж своевременным. Особенно учитывая, что прошлой осенью наши береговые стражи взяли чужака. Вернее, приплыв на лодке с Дулихия, он сам сдался первым встречным. Признания лились из него бурной рекой: да, подкуплен, явился с целью тайно сгубить Одиссея Лаэртида, а если удастся, и его благородного отца. Был вынужден согласиться на презренное дело, иначе пострадала бы семья. Но по здравом размышлении... предаю себя в руки... на коленях!.. да, заказчики - басилей Навплий и его сын Паламед.
Спустя неделю подсыл внезапно умер в мучениях. Якобы от заворота кишок. "Отравлен, - бросила Эвриклея, мельком оглядев труп.
- "Сизифово зелье": отсрочка на месяц, реже - на два..." Папа молчал, а потом строго-настрого велел молчать и нам. Сказанное подсылом могло оказаться правдой, но могло и быть частью чужого замысла, ставящего целью вбить клин между Навплием и Лаэртом, между купцами и кораблями.
Что ж, мы прикусили языки.
Мир, дружба... для перевозки рабов требуется два десятка "быков"? пожалуйста, любезный родич!.. по прежним расценкам?
- сколько угодно! Как будем считать вес таланта? по баб-ильски? по-эгински? по-эвбей-ски - хотя на хитроумной Эвбее с недавних пор талант на треть легче эгинского...
А-а, по рукам!
Что за счеты между родней?!
...он выхватил моего сына из колыбели... Я люблю тебя, Паламед Навплид. Я действительно
люблю тебя. Я умею только любить. Просто тебе неизвестно, какой может быть настоящая любовь.
Впереди показались мостки причала. "Падай!
- за спиной и чуть справа орала ребятня.
- Падай, ты убит!" Одиссей слез с конька и повел его под уздцы, приноравливаясь к движению Алкимовой тележки. Иногда рыжий жалел о наивном юноше, который два года назад сбежал на войну. В нынешние шестнадцать с четвертью тот юноша казался итакийскому наследнику идеалом чистоты.
* * *
...я-девятнадцатилетний тихо смеюсь на ночной террасе. Зеленая звезда, посмейся и ты, прежде чем упасть за утесы.
Падай!.. ты убита.
Церемонию "приятия под длань" Одиссей видел. И не раз.
Но проводить ее самому...
Кормчий Ламах, прозванный Тритоном, пришел с тремя кекрифалейскими кораблями и привел с собой полторы сотни людей. Говорят, славный кормчий. И люди у Ламаха-Тритона - вылитые пастухи. Доподлинные, просоленные насквозь. Разве что без серег, но это дело поправимое. Жаль, басилей Лаэрт никак не мог принять кормчего лично. Нездоровилось басилею. Ясное дело: если неделю питаться почти исключительно вином из дворцовых погребов! зато - в несусветных количествах!
А поди к нему сунься - самому не поздоровится!..
Кормчему лишнего сообщать не стали. Переговоры с обсуждением условий и "сохранением лица" от имени хозяев провели Одиссей и дамат Алким. Ментор в это время был занят своим первым самостоятельным поручением: планами верфей на берегу Пагасейского залива, самой природой обустроенного для содержания большого флота.
Оставалось последнее: ритуал.
Тут дамат Алким ничем помочь не в силах: по праву и обязанности наследника... Рыжий прекрасно понимал: "приятие" - не просто церемония, не просто установленный (кстати, кем? когда?!) порядок. Ибо после него, казалось, сама Ананка-Неотвратимость становилась благосклонней к "принятым под длань" кораблям. Словно и впрямь незримая рука простиралась над мореходами, прикрывая от взглядов Кер-Обидчиц', злокозненных дочерей Ночи. У кормчих обострялось чутье: на попутный или встречный ветер, на близость бури, удачу или неудачу в предстоящем плаванье.
Да и с "пенным братством" отношения сразу становились куда теплее.
Конечно, любой дар имеет цену. Посему далеко не все моряки спешили под гостеприимную длань Лаэрта-Пирата; да не всех еще и брал под свою опеку переборчивый басилей...Бывали моменты, когда отец казался мне богом. Божеством своего личного Номоса, простирающегося далеко за пределы Итаки, включающего в себя сотни людей с серьгой-каплей в левом ухе. И внутри этого Мироздания могущество отца ужасало. Бог в мире? спрут в море?! Думалось: лучше бы он был героем! лучше и понятнее! Потом видение откатывалось волной прибоя, оставляя лишь соль на губах и боль в висках.
Так ли уж сильно ошибался я?..
Кормчий ждал. Как и положено, на носовой полупалубе, преклонив колени (не перед отцом - перед ним, Одиссеем!); ждала на корме примолкшая команда.
А рыжий все никак не мог решиться.
Наследник? ну и что?! Ведь это должен делать отец! Это под Лаэртову длань переходит кормчий Ламах со своими кекрифалейцами. Вдруг ритуал в Одиссеевом исполнении окажется пустышкой? ветром в руках? ушами от мертвого осла?! сколько ни пыжься, ни надувай щеки...
Слова - ерунда... слова он помнил. Чайка сорвалась вниз, ухватив на лету кусок лепешки,
Керы - Беды, даймоны зла.
брошенный с причала кем-то из зевак; и вдруг все стало просто.
Просто надо очень любить своего отца, Лаэрта-Садовника, Лаэрта-Пирата; надо очень любить свой остров - склоны Нейона, Кораксов утес, источник Аретусы, Безымянную бухту и Форкинскую гавань; надо очень, очень любить живущих здесь людей, тех, кто создает и укрепляет твой маленький мир - а значит, ты уже любишь и седину в кудрях незнакомого тебе досель Ламаха-Тритона! любишь скрип досок его корабля, любишь взгляды мореходов, которые верят итакийскому басилею, отдаваясь под его покровительство!
- это же так просто! любить, надо очень любить...
Одиссей вздрогнул.
Оказывается, слова явились раньше, чем он осознал их.
- ...верен своей клятве! И да будут благосклонны боги к твоим парусам; а земной покровитель не оставит тебя!
Ухо у кормчего было проколото заранее. Серебряная защелка серьги-капли легко вошла в расступившуюся плоть, со щелчком встав на место.
- Попутного ветра и свежей воды! От имени своего отца, басилея Лаэрта, приветствую тебя, брат мой Ламах. Радуйся!
- Радуйся и ты, мой старший брат, Одиссей, сын богоравного Лаэрта! Клятва крепка. Попутного ветра и свежей воды нам обоим!
Ламах размахнулся и зашвырнул бронзовую статуэтку Старца Форкия далеко в воду. Команда загудела, послышались приветственные кличи. Мореходы знали смысл поступка кормчего: скорее бронза всплывет на поверхность, чем будет нарушена клятва.
Чайка ринулась за добычей, но опоздала.
Круги по воде.
Помню, тогда я широко, с облегчением улыбнулся кекрифалейцам. А в следующий миг увидел входящий в гавань корабль кормчего Фриниха - и знакомый треск на Миг заглушил для меня все другие звуки.
Палубный помост качнулся под ногами. Ко мне приближалась судьба под парусом, украшенным зеленой звездой.
АНТПСТРОФА-1 КОГДА БЫ НЕ ЕЛЕНА...
- Радуйся, молодой хозяин! А я тебе новость спешу-везу! Всем новостям новость, да!
Годы идут, а Коракс ничуть не меняется. Черней смолы (аж лоснится!), белозубый, все время скалится и без конца повторяет свое любимое "да". С новостями он первый: удача у эфиопа такая, что ли?
- Радуйся, Ворон! Давай, выкладывай! Опять кого-то женят?
- Угадал, молодой хозяин, да! В Спарте с берега плюнули, повсюду круги! Дядя Тиндарей, басилей спартанский, Еленку Прекрасную замуж выдает! Твой дружок Диомед как услышал, клич кинул: всем, всем, всем! Кто лежал, садись! кто сидел, вставай! кто стоял, беги! Со мной в Спарту бегом, да! К Еленке свататься!
Коракс игриво подмигнул, сверкнув белками глаз:
- Беги, молодой хозяин! Шибко беги, по морям, по волнам! Может, повезет, на Еленке женишься, да? Я бы сам, да Еленка, говорят, белей первого снега: не люблю!
Уже не палубный помост - причал дрогнул под ногами.
Словно весть о смерти великого Геракла успела обежать Ойкумену (...радуйтесь!!!), чтобы вернуться в чужом обличье.
Ударить плечом в опоры.
...Память ты, моя память! Сватовство, странный призыв Диомеда, его короткое письмо (да-да, кроме приглашения на словах, Ворон привез и письмо от аргосского ванак-та!) - смута завладевала мной без видимых причин.
Диомед зовет.
Остальное - шелуха.
Диомед зовет.
- Это сколько же ей лет? Елене-то?!
- Одиссей шатнулся, но устоял. Со стороны могло показаться: наследник изрядно пьян.
- Если судить по ее братьям... Кастор Тиндарид был учителем Геракла! Выходит, Елене сейчас лет семьдесят?!
- Шестьдесят девять, - спокойно уточнил дамат Ал-ким, стоявший рядом и слушавший весь разговор.
- Не возраст для богини.
Ну да, Елена ведь богиня... земная. Так все говорят. И храмы у нее есть, и алтари; и праздники особые. Раньше Одиссей не придавал этому значения.
- Дядя Алким... Она что, взаправду? И до сих пор молодая?
- Сам не видел, - усмешка Алкима напомнила ледяную сосульку: упадет, брызнет осколками.
- Судьба миловала. Но, насколько я знаю: да. Впрочем, даже будь она страшнее Грайи-Старухи... Елена - это символ. Символ удачи, процветания. То-то сейчас все в Спарту слетятся. Как мухи... на мед, скажем.
Ворон осклабился, но ржать в присутствии дамата постеснялся.
- Я тоже еду, - решительно заявил Одиссей. Хромец с удивлением вздернул бровь:
- Зачем? Жениться? Дружок, глупо вмешиваться в дрязги ванактов. Не про нас фиалку растили.
Однако следующая фраза рыжего огорошила даже невозмутимого Алкима:
- Я не собираюсь на ней жениться, дядя Алким! Чтобы жениться - надо любить... А я Елену даже не видел ни разу! Просто, понимаешь: Диомед зовет! Меня зовет! Письмо прислал, и на словах... И при чем здесь дрязги ванактов? Ну, Диомед - ванакт Аргоса. А в Златых Микенах ванактом - Эврисфей. Он же старый! Или он тоже жениться едет? А остальные? Они ведь не ванакты...
- О хитроумный Одиссей Мелихрос'!
- Алким развел
- *Мелихрос-Чьй-Слова-как-Мед, Медоречивый.
руками с очевидной завистью: молодость, молодость...
- Ввяжемся, а думать после будем! Знаешь, устал я журавлем стоять... давай-ка присядем и начнем с дуба'...
Эфиоп намек понял, сгинув без следа, а Одиссей с далматом опустились на груду тюков с полотном.
- Когда речь заходит о Елене Прекрасной, любовь прячется в тень, - у Алкима лицо стало тяжелым, задергался уголок левого глаза.
- Муж Елены сам отчасти приобщается к Глубокоуважаемым. А если он в придачу метит на трон... Когда ты ежедневно - нет, еженощно заставляешь стонать от счастья удачу с благоденствием!.. многие поддержат такого ванакта в объединении земель.
Одиссея тошнило.
Земля ходила ходуном.
- Время героев закончилось, мальчик мой; грядет время царей. А истинный владыка сродни герою: он должен быть один. Во всяком случае, он жаждет быть один. Эврисфей-Микенец в возрасте, тут ты прав - и, похоже, на старости лет окончательно выжил из ума. Не успел вознестись великий Геракл, как микенские полки встали у Афин: выдайте Гераклидов головой! Думаю, старого дурака умело подтолкнули, но это уже не важно. Скоро микенский ванакт сломает себе шею. После него на трон Златых Микен претендуют...
Хитросплетения интриг, нити ахейской политики, спутанные в безумный клубок... Знал ли я ? да, знал. Но тем знанием, которое существует само по себе, отдельно от реальных будней повседневности. Я слушал. Понимая: с каждым услышанным, с каждым заново осознанным словом запутываюсь все больше, становясь частью клубка. И тогда я рванулся изо всех сил. Диомед зовет.
