Выходит, я слабак?!
- Я тебе сейчас покажу, - словно прочтя мои мысли, обернулся Далеко Разящий; я даже не заметил, когда он снял тетиву обратно.
- Ты тоже хочешь силой. А надо иначе. Надо просто очень любить этот лук...
Древко изогнулось обезумевшей от страсти женщиной, радугой над пенною водой, податливо и с наслаждением изогнулось оно, подчиняясь пальцам - нет! голосу! трепету! словам Далеко Разящего!
- ...надо очень любить эту тетиву...
Змея, сплетенная из жил - нет! из слов! смеха! тайны!
- скользнула между пальцами; роговой наконечник вошел в тетивное ушко, как дух ясновиденья входит в пророка, как входил Лаэрт-Садовник к возлюбленной супруге своей, чтобы-дом однажды огласился детским плачем - и натянувшаяся струна застонала, отдаваясь.
- ...надо очень любить... очень... ибо лук и жизнь - одно!.. Ты разрешаешь мне выстрелить? один раз?! пожалуйста!
- Конечно!
- мигом оттаяв, великодушно позволил я. Все-таки это мой лук! Мне и разрешать: стрелять или нет! А натягивать его Телемах меня научит...
- Валяй!
На ветке дерева сидел обыкновенный воробей. Удивляюсь, что я вообще его заметил. Далеко Разящий вскинул лук, плавно потянул тетиву - по-варварски, к уху...
Короткий хищный свист. Метнувшись золотой молнией, стрела сбила с дерева лист совсем рядом с воробьем - того, кажется, даже ветром обдало. Глупая пичуга меньше всего поняла, что произошло, хотя, на всякий случай, вспорхнула и улетела.
- Промазал!
- не удержался я.
- А ты думал: только силой!..
- пробормотал Телемах, по-прежнему говоря не со мной.
- Ах, Стрелок!.. зря ты так думал...
Позже я понял: мой друг не промахнулся. Промах и вранье для Далеко Разящего были - одно, как лук и жизнь.
* * *
Разумеется, с первого раза у меня ничего не вышло.
Телемах горячился. Он размахивал руками (любимый способ вести беседу!), обзывал меня тупым ослом; вновь принимался объяснять. Я же втихомолку думал, что лучше бы он молчал. Ну как, как можно ощутить (нет, это я сейчас так говорю! а он тогда говорил иначе - представить, кажется?..) - представить себе, что лука без тебя не существует?!
Лук-рука.
Лук-нога.
...Лук-жизнь.
И глупо злиться: ах! не сгибается! Глупо приказывать, заставлять. Ты его, дурачок, полюби - себя ведь любишь? Как это: нет? А если я тебе сейчас локоть наизнанку выверну? Да не хочу я с тобой драться! это я так... для примера! Ты ж не станешь сам себе локоть ломать? Ах, больно!
- ясное дело. А луку не больно, когда ты его насилуешь?!
Понятное дело, я злился и на лук, и на Далеко Разящего; я старался, сопел, пыхтел - тщетно.
В конце концов, оставив бесплодные попытки, я устало привалился спиной к стволу какой-то очередной папиной диковины. Оперся на злополучный лук. И вдруг подумал: если я так устал - насколько больше устал он?! В тот же миг лук легко согнулся под моим мальчишеским весом, а подоспевший Телемах помог надеть ушко тетивы на РОГОВОЙ наконечник - и петля надежно упокоилась в предназначенных для нее бороздках.
А у меня даже на радость не осталось сил.
* * *
Оказалось, что таскать лук из кладовки, а потом втайне ставить на место, проще простого. Дважды взломщики, правда, были на волосок от провала, но пронесло. Все шло хорошо, лук понемногу начинал слушаться Одиссея, только все хорошее когда-нибудь заканчивается. Весенний Эвр надул щеки, дохнул, согревая землю, - значит, скоро рыжему предстояло отправляться в горы, на летние пастбища. Впервые Одиссей не радовался свободе: лук с собой втихаря не возьмешь! А жизнь без лука (эти слова теперь сами цеплялись друг за друга!) не мыслилась.
- ...Ты-чего нос повесил?
- На пастбища еду. Послезавтра.
- Здорово!
- Ага, здорово... а лук?!
- Эх ты!
- расхохотался Телемах, беззаботно махнув рукой.
- Пошли в сад!
- Погоди. Сначала в кладовку...
- Успеется. Пошли, покажу чего-то.
"Интересно, что он мне собрался показать в папином саду, чего я сам не видел?" - недоумевал Одиссей, топая по тропинке вслед за приятелем. Рядом трусил Аргус, из всех Одиссеевых дружков Телемаха выделявший особо - в смысле, иногда разрешал кучерявому себя погладить, чего не дозволялось даже спасителю-Эвмею.
На знакомом месте у стены Одиссей остановился, и они с Аргусом вопросительно воззрились на Телемаха:
"Ну, зачем привел?"
- Тебе не надо брать с собой лук. Потому что ты его не оставляешь, - без обиняков заявил кучерявый.
И вновь сыну Лаэрта почудилось: есть, есть в лице Далеко Разящего некая странность! Капелька малозаметной дичи! ускользающая тень! Но, отступив назад, рыжий споткнулся о бесформенный камень - треклятый валун являлся всегда следом за Телемахом, прячась в траве или пене прибоя!
- охнул, моргнул, и наваждение прошло.
- Не оставляю? фигушки! Говорил же: надо в кладовку заглянуть... теперь обратно топать!..
- Зачем топать?! Просто - возьми!
- На солнышке перегрелся?
- с участием поинтересовался Одиссей.
- Дурак! дурак!!
- рассердился Телемах.
- Я тебе врал когда-нибудь?! Кто тебе показал, как лук натягивать?! Кто тебе...
- Ну, не врал, - угрюмо буркнул Одиссей.
- Ну, показал.
- Вот и не нукай! Делай, что ведено. Бери! Ты уже в кладовке!
- Сам не нукай!
- огрызнулся сын Лаэрта. Зажмурился изо всех сил, представляя себя в темной кладовке; протянул руку, изумляясь собственному безрассудству...
- Тетиву! тетиву достал!
- завопил Телемах, прыгая от восторга.
- Давай еще раз!
Глаза открылись сами.
Действительно, из плотно сжатого кулачка свисала знакомая тетива.
Обалдев от внезапной удачи. Одиссей попробовал еще раз; однако пальцы скользнув по костяной накладке!
- поймали пустоту.
- Ты кулак так сильно не сжимай, - посоветовал Далеко Разящий, перестав гарцевать козлом.
- Не тряпку выкручиваешь. Он же к тебе в кулак не пролезет, лук-то...
А потом Одиссей долго стоял с вожделенным луком в руке. Стоял, молчал. Смотрел в землю. Только казалось: не в землю мальчишка смотрит. На приятеля; на Далеко Разящего. В упор.
И Далеко Разящий понял: отмолчаться не удастся.
Мы много раз возвращались позже к этому разговору. В конце концов он слился для меня в одну большую повесть о луках и лучниках, о богах и людях, о жизни которая лук!- и о смерти, которая тоже...
~ Чей это лук?
- Телемах, как всегда, сразу взял быка за рога.
- Мой.
- А до тебя?
- Дедушкин. Мне его дедушка Автолик завещал!
- Правильно. А у дедушки твоего он откуда взялся?
- У дедушки? Дядя Алким говорил, дедушке его Ифит-Ойхаллиец подарил! За добрые дела, наверное...
- Наверное, - согласился Телемах.
- А у Ифита откуда взялся?
- Ну... от его дедушки?
- От отца. От Эврита-Лучника, басилея Ойхаллии.
- Точно! Ух ты! Это же Эврит-зазнайка, которого сам Аполлон за гордыню застрелил! И правильно сделал, нечего себя с богом равнять!..
- Нечего, - кивнул Телемах, двусмысленно поджав губы.
- Аполлон правильно сделал: сперва научил Эврита из лука стрелять, потом застрелил. А подарок свой забрать забыл.
- Какой подарок?
- Да ерунда... лук. Вот этот.
Далеко Разящий умолк. А я все не мог сообразить, чего он от меня ждет; пока не задохнулся от запоздалого озарения!
- Мой лук - лук Аполлона?!!
- Да, Одиссей. Один из его луков.
* * *
Рыжий мальчишка стоял, потрясенный.
Слова Далеко Разящего вились вокруг роем ос, пытаясь пробиться через броню беззвучия; миг, другой, и способность слышать вернулась к Одиссею:
- ...хвастаться! Не вздумай! Помянешь Отпирающего Двери всуе - возьмет да и явится за своим луком! Отберет!!! Если, конечно, не клялся водами Стикса...
Телемах, как всегда, разил без промаха. Ясное дело, Одиссей уже прикидывал, как похвастается Ментору с Эв-рилохом, как сдохнет от зависти трусишка-Антифат... а они не поверят!.. а он протянет руку и - р-раз! И они все тогда...
Увы.
Будущие лавры увяли в зародыше. Судьба зазнайки-Эврита вовсе не улыбалась сыну Лаэрта.
А Далеко Разящий еще подлил масла в огонь:
-Даже если Аполлон не услышит, отец тебе точно стрелять запретит: мало ли что? Возьмет бог, прогневается...
- Прогневается?
- В душу закралась тревога.
- А-а!
- резко меняя тон, присвистнул Телемах.
- Мы ж не будем хвастаться? Не будем! А лук ты по наследству получил, через третьи руки. Все честно, подарки не отдарки!
- если кое-кто языком трепать не станет.
"Кое-кто" на всякий случай обиделся, но язык прикусил.
...на всю жизнь.
Зато на пастбищах удалось пострелять вволю. Эвмей с другими пастухами оставались к детским забавам равнодушными: стреляет наследник из лука, и пусть его. Дело полезное. В луках пастухи разбирались слабо: тот ли, другой... А Одиссея долго мучил один вопрос: если кто-нибудь заглянет в кладовку, когда они с Телемахом упражняются в стрельбе - окажется лук на месте? нет?!
Однако проверить это так и не пришлось. Не сложилось.
По сей день не сложилось.
- А почему ты тогда сам лук не достал? из кладовки? Мне рассказал-показал, а сам даже не попробовал!
- Это твой лук. Переданный по наследству. Без твоего разрешения он бы мне не дался. Его даже украсть нельзя ~ хозяин руку протянет...
~ А что еще он может?!
Одиссею уже грезились чудеса и подвиги. Дядя Алким говорил: "У людей нет шлемов-невидимок, крылатых коней-пегасов и адамантовых серпов, закаленных в крови Урана..." А у меня есть! Лук Аполлона! Значит, я - герой! И воевать могу по-геройски!
- Нежить отпугивать. У такого лучника руки светятся, если уметь правильно смотреть. А еще он может из хозяина раба сделать.
- Как из Эврита-Лучника?
- Не только...
Мне кажется, сейчас я понимаю тебя, мой загадочный друг. Лук и жизнь одно. Слишком много для простого совпадения слов. Ты говорил мне: "Отнять жизнь и подарить жизнь можно одной стрелой. А стрелы Аполлона и его сестры Артемиды-Девственницы только отнимают чужие жизни, ничего не даря взамен. Твой лук слишком долго пробыл в руках Феба'..."
Вещи несут на себе отпечатки прежних хозяев.
Оружие - вдвойне, втройне.
В особенности - такое оружие.
Берегись, Сердящий Богов! Иначе лук будет стрелять из тебя, стрелять тобой...
АНТИСТРОФА-11 ЛЮБОВЬ СТРЕЛЯЕТ НА ЗВУК
Память ты, моя память... из волн на берег...
В Гроте Наяд царила темень.
Привычным движением натянув тетиву, сын Лаэрта выдернул стрелу из кожаного колчана, возникшего вместе с луком и уже успевшего перекочевать за спину; после чего выжидательно замер. В ответ Далеко Разящий широко улыбнулся - к своему удивлению, Одиссей разглядел в темноте эту улыбку, словно она излучала свет. Наверное,
*Феб - Блистающий, прозвище Аполлона по имени его матери, Фебы-Латоны.
ЛУННЫЙ луч, отразившись от поверхности воды, упал на лицо Телемаха.
- Сейчас, сейчас...
И пришел напев.
На самом пределе слышимости.
Чужой протяжный напев, и струны лиры вторят ему ропотом волн (или на самом деле море шумит?) - оживает тьма грота, оживает вода, чуть подсвеченная луной, и яркий блик вдруг летит с пенным шипением к куполу-своду!
Рука рванула тетиву к уху - но в последний миг, когда стрелу уже было не остановить, Одиссей испугался.
А что, если...
Стрела ушла в темноту.
Стук наконечника о камень; тихий всплеск-шепот:
- ...попробуй еще раз.
Одиссей молча закусил губу; потянул из колчана другую стрелу. Все-таки Телемах иногда бывает совершенно несносен. Хоть бы расщедрился, сказал: нет там никого, стреляй без опасения...
Напев стал явственней. Закачал рыжего подростка в колыбели волн, растворил в себе - тепло и радость, звук и тайна. Ушел страх, сгинули темные мысли. И когда новый блик взмыл к своду, на самом гребне песни - тепло и радость, звук и тайна, любовь и жизнь изверглись наружу, поющей стрелой уйдя в темноту.
Своды грота озарились призрачной вспышкой - это полыхнуло ослепительной лазурью кольцо из пены, когда стрела Одиссея прошила его насквозь, слегка зацепив пузырящийся край.
На мгновение показалось: встала из водяных струй
дева-наяда, смех серебряной капелью пролился под куполом...
Тишина.
- Ничего не спрашивай, - шепот Телемаха горячо обжег ухо.
- Просто стреляй, и все.
- А ты?
- И я!
- В руках Далеко Разящего уже был его маленький лук с радужной тетивой.
Напев взлетел с новой силой, в воздухе светлячками заискрились капли воды и шипение брошенных колец перекрыл звон тетивы, вторя свисту двух стрел, одновременно ушедших в темноту.
Две вспышки.
Серебристые блики на стенах.
Чудо-саженцами вырастают из воды танцующие фигуры.
Смех-капель.
Еще! о, еще!
Плели кружево танца пеннокудрые наяды, взлетали к своду веселые кольца, вспыхивая под лаской стрел: по два, по три кольца сразу! Пять! Десять! Вихрем закручивался напев, брызжа искрами безудержной радости - прочь, печали! сгиньте,тревоги!
Одиссею было хорошо.
Хо-ро-шо-о-о-о!!!
- согласно откликалась нимфа Эхо под сводами грота...
Даже сейчас, когда мне плохо, мне хорошо.
- ...Жаль, что все закончилось.
- Не жалей. Не надо. Скоро восход. Удачи!
- И тебе удачи, Далеко Разящий.
Телемах растворился в редеющей перед рассветом мгле. Одиссей еще немного постоял, а потом побрел к лагерю. Ноги заплетались, глаза слипались, но сын Лаэрта знал: выспаться сегодня не удастся. Его ждали гости с Эвбеи, родины Эврита-зазнайки, от которого неисповедимыми путями пришел к Одиссею его лук.
Совпадение?
Случайность?
* * *
- Ты бы хоть переоделся, что ли!
- недовольно бросила мама.
И с осуждением воззрилась на няню: ты-то куда смотрела! пристань народу полна! знатные гости на подходе! а мальчик чумазей Кедалиона, наксосского кузнеца-карлика из подземных мастерских!
Эвриклея лишь руками развела: знаете же вашего сына госпожа! упрямец! если что в башку втемяшится!.. едва поспела за ним, оглашенным...
Вот такой разговор без слов.
А папа, стоя в окружении строгих геронтов, даже не взглянул в мою сторону.
...Память ты, моя память!.. попутного тебе ветра!
Под парусами, трепеща от волнения, ты стремишься на причал Форкинской гавани, полный народа, - куда быстрее, чем "Стрела Эглета'", корабль эвбейского баси-лея Навплия. Сегодня тебе много легче возвращаться... нет, иначе: в сегодня тебе много легче возвращаться.
Еще б знать, почему!
"Стрела..." подходит к пристани. Охи-ахи в толпе, приветственные кличи, резная Химера на носу корабля дышит мечтой о красоте и реальностью уродства; упали на дно двулапые якоря, брошены канаты, опущены сходни, и, забыв о приличиях, я бегу вперед, готовый, если понадобится, разгружать этот прекрасный корабль, таскать вещи гостей хоть в Грот Наяд, хоть в отцовский дворец, начисто забыв о ночном треске Мироздания и помня лишь о празднике нового, только что причалившего в Форкинской гавани...
- Шустрый раб, - одобрительно кивает мужчина лет сорока пяти: пухлый, холеный, светлая борода завита кольцами. Он стоит у борта и щурится на меня. Подхваченная ранним ветром, с плеч гостя рвется багряная хлена , заколотая у плеча золотой фибулой: Пифон раздувает колючий гребень. Мужчина излучает спокойствие и прекрасное расположение духа; благожелательно скользя по мне взглядом, он левой рукой перебирает кольца бороды (ответно взблескивают многочисленные кольца на пальцах!) и повторяет:
- Шустрый раб. Эй, ты! недомерок! хочешь, я тебя перекуплю?
- Не разоришься, Навплий?
' Эглет - Сияющий, одно из прозвищ Аполлона. Хл е н а - накидка, теплый плащ. Это папа. Подошел, опередив геронтов, встал рядом.
Улыбается.
