Экран мигнул, выстрелив знакомую заставку, и я привычно пробежала пальцами по клавиатуре:
"Здесь Стрела. Добрый вечер."
Псевдоним ерундовый, но все лучше, чем собственные имя и отчество. Поговорила бы я со своим родителем относительно имен для девочек! Особенно тяжко было в детдоме, в первые годы. Умоляла переделать "Эру" на "Ирину", да где там! Привыкнешь, мол, детка, не помрешь! Детка не померла, но так и не привыкла. Увы, с тем, кто умудрился встретиться моей бедной маме треть века назад, уже не поговоришь. Последний раз можно было стать Ириной перед этой пятилеткой, но мерзавец-Пятый настоял на "Эре". В общем, он прав, подлинные документы надежнее. И все-таки, все-таки...
Секунды шли. Вот сейчас появится неизбежное: "Здесь Пятый. Докладывайте." В старых детективах были добрый и злой следователи. У меня куда хуже -- начальник умный и начальник глупый.
Совсем глупый.
Дурак.
Я вздохнула, представив себе его лицо -- никогда мной не виденное. Наверно, ему за пятьдесят. Солдафонские складки у щек, маленькие злые глазки -- и фуражка. Все равно какая. Фуражка ему необходима -- для поддержания единственной извилины. А может, он женщина? Старая злая баба -- с точно такими же складками и тоже в фуражке?
Пальцы сами собой набирали слова личного кода, ровные строчки уходили куда-то в черную даль, и можно было на пару минут отвлечься, подумав о чем-нибудь хорошем. Только знать бы, что еще есть хорошего поблизости. Разве что помада в косметичке, и то, как по мне, она излишне яркая.
Кроме помады, ни о чем вспомнить не удалось, а время уже подходило к концу. Я нажала "enter", посылая последнюю точку в неведомую даль, и настал долгожданный миг.
"Здесь Девятый. Добрый вечер, голубушка!"
Я перевела дух. Есть! Есть Бог на свете! Девятый! Как хорошо!
Девятый -- я бы, наверное, в него влюбилась, будь мой босс помоложе. Конечно, я его никогда не видела, даже на фотографии. Сколько ему лет, я тоже понятия не имею, но он как-то обмолвился о внуках. У него их двое -девочка и мальчик. Наверное, Девятому за семьдесят. Каждый раз я представляю себе его этаким добрым дедушкой -- седым, улыбающимся, с уютными домашними морщинками. Смешно: руководитель сверхсекретной службы, названия которой не знают даже сотрудники -- и добрый дедушка. А все-таки хорошо, что он есть, Девятый! И хорошо, что черти куда-то отправили Пятого, хотя бы на этот вечер.
"Добрый вечер, -- пальцы вновь забегали по клавиатуре.
-- Ожидаю с трепетом."
"И это правильно, -- мигом появилось в ответ.
-- Подчиненный обязан быть трепетен, причем вид должен иметь бравый и придурковатый, дабы своим раздумьем начальника не отвлекать. Готовы?"
"Готовы?" -- означало, что сейчас я получу очередную порцию задания. За эти пять лет я так и не смогла понять: кто мне их готовит. Стиль коротких приказов не походил ни на солдафонскую простоту Пятого, ни, конечно, на привычную манеру того, с кем я сейчас говорила. Кто-то третий? Супербосс, какой-нибудь Первый-в-Кубе?
Ага. Вот! Уже есть.
"Сотруднику Стрела. На ваш N 254:
1. Выражаем благодарность за проведенную работу по Молитвину. На ваш счет уже переведена премия в размере 2N.
2. Поручаем Вам дальнейшую разработку Молитвина, причем настоятельно просим форсировать операцию. Можете просить любую помощь, она Вам будет оказана.
3. Ввиду изменившихся обстоятельств просим быть готовыми к экстренной эвакуации в любой момент. Сигнал будет послан по каналам "С" и "Проба".
N 841."
Обычно я запоминаю подобные послания с первого раза. Учили! Это ведь не кодовая таблица, которую, в принципе, тоже следует запоминать с первого раза. Но сейчас дело продвигалось туго. Не обрадовала даже внеочередная премия. Если начальство "настоятельно просит" -- значит, что-то случилось. А уж "изменившиеся обстоятельства"...
"Осознали?" -- мигнул экран, и я облегченно вздохнула. Сейчас спросим. Собственно, для этого и нужен "живой" контакт. Правда, Пятый на все вопросы лишь советует внимательнее перечитать приказ...
"Что означает пункт третий?"
"Многое, -- сообщили равнодушные буквы.
-- Прежде всего, федеральный центр в ближайшее время может ужесточить политику по отношению к Объекту. Случаи хищений газа и энергии, равно как скачивания информации, стали хроническими. "Железнодорожники" вновь оживились. В последнее время зафиксирована деятельность еще трех преступных группировок, опирающихся на Объект. Позиция местных властей вам известна, поэтому федеральный центр склонен перейти к более жестким мерам."
"Насколько жестким?" -- переспросила я, чувствуя: дело и вправду становится серьезным.
"Крайне жестким. К сожалению. Поэтому вам и советуют поторопиться. Можете просить, что угодно, включая боевого слона."
"Мне не нужен слон!
-- воззвала я в отчаянии.
-- Мне нужен кто-то, способный разобраться в творящемся здесь кошмаре! Допустим, я найду Молитвина. О чем мне с ним говорить? Я -- оперативник, а не теоретик! Скажите, там, наверху, мои донесения читают? Хотя бы иногда?"
Все-таки я начала "кричать". Да как тут не закричать, когда еще года три назад я поняла: ни одна из существующих теорий -- ни официальная, ни Основная, -- не объясняет происходящее! Я набрала кучу, даже не кучу -вагон фактов и фактиков, надеясь, что кто-нибудь все-таки возьмется это дело осмыслить. Несколько раз я пыталась спорить, Девятый принимался меня успокаивать...
"Слон отменяется. В ближайшее время к вам будет прислан специалист. О времени прибытия сообщим дополнительно."
"Хороший специалист?" -- не удержалась я.
Вместо ответа экран высветил усмехающуюся рожицу -- именно так Девятый смеялся. Я облегченно вздохнула. Не прошло и пяти лет...
5
Собственно, началось это не пять, а почти десять лет тому назад, сразу после катастрофы, превратившей большой и шумный областной центр в Объект. Из трех с лишним миллионов жителей треть погибла сразу, еще треть сумели эвакуировать, а остальные были обречены -- за железной стеной карантина, среди серой мертвой пыли, в которую обратилась половина города.
Вначале появились слухи. Ушлые репортеры сумели проникнуть за непроходимый кордон, сообщив потрясающую весть: люди живут. Живут, отстраивают город, даже пустили трамвай. Помню небывалую фотографию (кажется, первым на Объект проник какой-то смельчак из "Бумбараша", рупора экстремистов): вокруг черный пустырь, искореженное железо, а в центре -дом, обычный, девятиэтажный. В окнах горит свет, старушки мирно сидят на лавочках. А ведь в городе не работала ни одна электростанция!
Да, город -- все, что от него осталось -- выжил. Это казалось невозможным: после Хиросимы, после Чернобыля. Но вскоре слухи подтвердились, а на смену им пришли новые. Тогда-то я и услыхала впервые о чудотворных иконах, о домовых, вкупе с таинственными исчезниками починяющих электропроводку в разрушенных домах. В те дни я уже не первый год разрабатывала "Паникера", мы с ним вместе смотрели новости...
Странная привычка была у Саши: каждый день смотреть новости по "ящику". Тогда я впервые поняла, что такое "человек ХХ века". Новости каждый день, споры о политике, песни под гитару, Окуджава, Галич -- кто их помнит теперь? Эх, Саша, Саша...
Я не верила, посмеивалась над сказками об исчезниках и кентаврах. А "Паникер", то есть Саша, верил. Я поражалась: интеллигент, физик, диссидент, слушавший на митингах самого Сахарова... Верил! Верил -- и даже пытался объяснить, что дело не в названии, и даже не в том, что фиксирует фотопленка...
Через несколько лет все вроде бы стало на свои места. Объект жил, начали ходить поезда, в городе пустили метро. И только немногие знали, что -- началось.
Вначале стала пропадать энергия -- в огромных количествах и совершенно бесследно. Потом -- газ. Затем -- сверхъестественные аферы с авизо и банковскими счетами. Дальше -- неуловимые "железнодорожники", быстро подмявшие под себя даже легендарных "тамбовцев" и "воркутинцев". Говорят, все началось с поездов: "воркутинцы", промышлявшие грабежом составов, стали пропадать один за другим при невыясненных обстоятельствах, когда пытались "накрыть" поезда, идущие на Объект или местного формирования. Корейчик, "воркутинский" пахан, приехал в город во главе своих самых лучших киллеров -- и погиб сам, на квартире местной любовницы, утонув в ванне. С тех пор и пошло -- "железнодорожники".
Но это были еще цветочки.
Год назад очумевшие от ужаса наследники Билла Гейтса установили, что уже не первый месяц их "ноу-хау" вовсю продаются на "черных" биржах Южной Азии. Вслед за "Майкрософтом" завыли директора "Дженерал Электрик", затем слитным хором -- еще два десятка компаний.
А потом пошли лопаться банки -- один за другим. Спасались лишь те, кто успевал уплатить "дань", откупившись от "продавцов секретов". Собственно, секретов больше не осталось. Не помогали ни хитроумные пароли, менявшиеся ежедневно, ни всесильное ФБР вкупе с Интерполом. След взяли -- и взяли быстро, но след, как в свое время верно заметил Марк Твен, не вздернешь на виселицу.
Один из швейцарских банков тряхнул стариной, переведя документацию на бумагу. Дыроколы и скоросшиватели помогли -- ровно на неделю.
Журналисты сходили с ума, толстые дядьки из МВД надували щеки, но кто-то самый ушлый -- не Девятый ли?!
-- уже знал, в какую сторону смотреть.
Правда, смотреть -- не значит видеть. Главной моей добычей стал слушок о том, будто среди "железнодорожников" завелся ясновидящий, пронзающий взглядом стальные стенки сейфов и считывающий пароли на лету. Слушок я передала своим боссам, после чего можно было смело расписываться в агентурном бессилии.
О пропаже энергии (тогда все это только-только начиналась) мы говорили с Сашей в последний вечер. Не по моей инициативе -- начальство само велело расспросить "Паникера". Саша увлекся, начал что-то объяснять по поводу изменения (или искривления, не помню уже) реальности. Диктофон, спрятанный в кармане халата, неслышно крутился, я улыбалась...
...Саша, Саша! Неужели мне мучаться до конца дней? И смогу ли я доказать Там, куда доведется когда-нибудь попасть, что не я виновата в твоей крови? Мне позвонили, я схватила ключи от машины... Поздно!
...Кровь, залившая рубашку, новую рубашку, только что из прачечной, с наскоро пришитой пуговицей у левого запястья. В то утро он торопился и пришил пуговицу сам -- не хотел меня будить...
6
Надо было заснуть. Сегодня я слишком быстро раскисла. Наверное, следовало испробовать привычную методику: лечь, закрыть глаза и пройтись по цепочке. Что плохо, отчего -- и почему все это не так и страшно. Не страшно, что полгода от нее нет писем, не страшно, что позавчера была годовщина смерти Саши, и что если я не выполню "настоятельную просьбу" своих невидимых боссов, мне скорее всего никогда больше не увидеть мяч, катящийся по берегу моря...
Впрочем, если первое и второе изменить нельзя, то в части третьего -все в моих руках. Девятый прав: с трудным приказом, как малознакомым мужиком -- следует переспать, и все станет ясно. Конечно, Девятый выразился не столь прямо. Но он прав, утро вечера... Если Девятому за семьдесят, если он много лет работает там же, где и я, знает ли он, кто и почему приказал убрать "Паникера"? А может, он не просто знает? Может, он сам...
...Нет, нет, все! Хватит! Утро вечера все-таки мудренее. Скорее заснуть, а там...
Звонок. В дверь -- долгий, наглый. Рука тут же возжаждала пистолетную рукоять, и я с трудом заставила себя забыть о спящем в ящике стола браунинге. Да, нервы -- ни к черту!
На часах -- ровно полночь...
Хорошо новый день начинается!
ВТОРНИК, СЕМНАДЦАТОЕ ФЕВРАЛЯ
Гей-визит к Казаку Мамаю * Вован Холмс и доктор Эрка *
Кольца и браслеты, юбки и кастеты * Кентавромахия *
Сержант Петров помогает следствию
1
Философский вопрос -- одеваться или спрашивать "кто там?" -- я решала недолго. Лучше спросить. Вдруг это соседи, у которых тоже лопнул стояк? Ну, а если нет, стрелять можно и в ночной рубашке -- предварительно сходив в кабинет за браунингом.
-- Кто?
Кажется, ледяного голоса не получилось. Каменного -- тоже. Впрочем, у меня и не должно быть такого голоса. Бедную женщину тревожат в полночь-заполночь...
-- Я...
Оставалось только моргнуть и прижаться к стене -- если этот "я" все-таки начнет стрелять. Как бишь на такое принято отвечать? "Я? Да ты гонишь!"
-- Госпожа старший следователь! Это я, следователь Изюмский.
Для того, чтобы объяснить ночное появление дуба на моей лестничной площадке, требовалась не моя голова, а по меньшей мере главный пентагоновский компьютер.
-- Что случилось, Изюмский?
-- Н-ничего...
Я так поразилась, что открыла дверь.
На дубе оказался зимний наряд в виде куртки "чукотка" и бобровой шапки. Рожа, к сожалению, осталась незачехленной.
Следовало вопросить "какого..." и так далее, но я ограничилась взглядом. Говорят, он у меня иногда бывает достаточно выразительным.
-- Я... Докладаю, то есть докладоваю, госпожа старший следователь! Вычислили жмурика!
-- Какого жмурика?
-- обалдело переспросила я, начиная догадываться.
-- Стало быть, Трищенко он. Пидор, который. То есть лицо нетрадиционной...
-- Вы что, за этим и заявились?
-- безнадежно поинтересовалась я.
Сил злиться не оставалось.
-- Ну! Я ведь не знал, что вы так рано...
Тут я ощутила на теле нечто, почти материальное, и запоздало сообразила: на рубашку следовало все-таки накинуть халат! Не то чтобы дуб пялился, но и глаз, мерзавец, не прятал.
-- Нечего меня рассматривать!
-- заявила я без особой злости.
-- Я вам, Изюмский, в бабушки гожусь!
Если бы этот дуб посмел улыбнуться... Но он не улыбнулся -- хотя и взгляда не отвел. Почему-то вспомнился сальный взгляд гражданина Залесского. А может, я действительно зря комплексую? Ведь пялятся!
-- Входите, Изюмский. Снег не забудьте стряхнуть.
Пока, следуя известной песне, дуб через дорогу (то бишь в данном случае, через порог), перебираться изволил, я размышляла: не предложить ли этому болвану кофе? Гость все-таки! Идея не прошла. Осудив себя за гнилой либерализм, я сбегала за халатом, мельком глянула в зеркало (кошмар, конечно, но...), а затем решила заняться племянничком всерьез.
-- Итак?..
Дуб врос в линолеум передней, даже не догадавшись снять шапку.
-- Ну, это, блин... Установлена личность. Трищенко Владимир Владимирович, бармен...
Я вновь начала свирепеть; на сей раз медленно, но верно.
-- А позвонить нельзя было?
-- Так телефон ваш, госпожа старший...
Черт! Я бросилась в кабинет -- точно! Молчит, зараза! Ну все, сидеть Евсеичу!
Оставалось решить, что делать с дубом. Похоже, его пуганул дядя, а затем и я добавила перцу под хвост. Забегал...
-- Значит, установили?..
-- Ну! А кончил его Кондратюк Евгений, тоже... лицо нетрадиционной...
-- Что?!
Кора лопнула, и на его физиономии появилось некое подобие улыбки. Дуб был определенно доволен, причем, как ни странно, без тени злорадства. Похоже, он был просто рад, что столь малоприятное дело шло к финалу.
Отказавшись пройти в кабинет, господин Изюмский все-таки снял шапку и объяснился.
Все оказалось просто; даже чересчур. Фамилию убитого ему сообщили в лаборатории. Сошлись отпечатки пальцев: год назад Трищенко проходил у нас по какой-то мелочи. Дуб уже собирался звонить мне, и тут ему позвонили самому.
